«Для монахов обители Гленстал. В знак достижения выдающегося числа продаж, превысивших миллион копий. Компания „Сони Рекордс"».
— Ах да, — вспоминаю я. — Кажется, монахи-бенедиктинцы несколько лет назад выпустили диск с грегорианским хоровым пением. По-моему, он считался лучшим в своем роде.
— Какая ирония, правда? — спрашивает Рэйчел у Джейми. — Ты из нас единственный, кто в юности играл в музыкальном коллективе, а Тони Ирвину стоило только уйти в монастырь, и он ухитрился сделать более успешную карьеру в музыкальной индустрии, чем ты.
— Ой, заткнись. «Запасной выход» распался из-за художественных противоречий.
— Неужели! А я-то думала, что он распался потому, что вы пели как коты, которых оперируют без наркоза.
Я уже собираюсь шикнуть на них, но тут дверь отворяется, и уверенно входит Тони — то есть, извините, брат Антоний. В длинной просторной коричневой сутане, с распятием на груди, с выбритой тонзурой — все как полагается. Все тот же замечательный дружелюбный Тони, все та же магнетическая притягательность.
Я внезапно снова превращаюсь в легкомысленную влюбленную девчонку, и Рэйчел тоже. Мы обе созерцаем его так, словно встретили самого Иисуса. В сущности, если будут в очередной раз снимать фильм об Иисусе из Назарета, то отделу подбора актеров никого лучше Тони не найти. Клянусь, одни только синие глаза способны прожечь пленку насквозь.
Он обрадовался при виде нас, потряс нам всем руки и спросил, как мы поживаем, с потрясающей, неподдельной искренностью, которая столько лет назад делала его неотразимым. Он так и не обмолвился о том факте, что стал монахом, словно было слишком странно даже допустить, что мы об этом не узнали.
Однако я ничего не могу поделать. Я страстно хочу понять. Поэтому после вежливой дежурной болтовни я приступаю к делу.
— Итак, Тони, — прошу прощения, брат Антоний…
— Все в порядке, Эмилия! Я с удовольствием побуду Тони, — улыбается он.
— Я надеюсь, ты не возражаешь против моих вопросов, но…
— …но что я здесь делаю?
Мы с Рэйчел и Джейми нервно хихикаем.
— Все в порядке, — смеется он. — Меня все время об этом спрашивают. Можно сказать, я десять лет назад открыл в себе призвание свыше. Я пришел сюда в поисках убежища, и бенедиктинцы помогли мне понять, в чем мое истинное призвание. Признаюсь, я страстно полюбил духовную жизнь и здешнее уединение. Ты когда-нибудь испытывала подобные сильные чувства, Эмилия?
Он глядит мне прямо в глаза в своей обычной манере, и этот взгляд заставляет меня ощутить себя единственным человеком в комнате.
— Ты понимаешь, что я имею в виду? Что ты наконец-то избрала истинную стезю, по которой ступаешь по желанию Бога.
Из уст Тони эти слова звучат вовсе не так убого, как в речи ходящего по домам проповедника-сектанта. В сущности, он так убедительно искренен, что еще через пять минут, наверное, сможет уговорить меня пойти в монахини. Но вдали бьет колокол, и Тони начинает извиняться, что подошло время вечерней службы и он должен быть на своем посту.
— Заутреня, дневная служба, литургия, вечерня — у нас полно забот, знаете ли, — улыбается он.
— Да, вы здесь определенно не бьете баклуши, правда? — говорит Джейми.
Тони — прошу прощения, брат Антоний — доброжелательно принимает это замечание.
— Мы будем очень рады пригласить вас к себе. У нас есть дом для гостей, приезжающих на выходные. А если вам понадобится подзарядить свои духовные батарейки, можете присоединиться к нам в молитве. Размеренное спокойствие и созерцание способствуют возвышению духа.
Он просит нас подойти ближе и благословляет каждого, что, как я вижу уголком глаза, заставляет Рэйчел хихикать, как школьницу, а Джейми реагирует примерно так же, как черт на окропление святой водой.
Но мне это облегчает душу.
Так вот, следует заметить, что в баре «Дромоленда» мы трое напились вдрызг. Особенно Джейми, который пьет двойными порциями и привык напиваться.
— Н-н-у, что дальш-ш-ш? — спрашивает он меня. — Скаж-ш-шь? А, храбрая путешес-с-сница?
— А дальше, — говорю я наигранно-уверенным тоном, — мне надо разработать свою персональную матрицу.
— Ш-ш-што?
— Для расширения целевого рынка и увеличения сферы охва… ох, забудьте, что я говорю, вам бы только смеяться.
— После сегодняшнего мы, по-моему, в состоянии легко удержаться от смеха, — говорит Рэйчел, отставляя недопитый стакан джина с тоником, трезвая, как судья. — Еще по стакану? Давайте, гулять так гулять.
— Куда в тебя столько лезет… — завистливо говорю я.
Рэйчел может перепить любого, мужчину или женщину, за любым столом, в два счета.
— Вернемс-с-с к теме этой… ч-ч-черт… как ее… этой ш-ш-штуки с Киану Ривзм-м-м… — говорит Джейми, щелкая пальцами.
— Матрицы, — подсказываю я.
— Разъяснить, пж-жалста.
— Легко. Нужно описать тип мужчины, который обычно выбираешь, а затем расширять рынок. Все расписать по рубрикам — ну там, возраст, профессия, доход, хобби, все такое, а потом рассчитать, как увеличить свою сферу охвата. Цель в том, чтобы открыть глаза на тех, кто раньше не входил в поле зрения.
— Ха-ха-ха, ты это слыш-ш-шла? — театрально хохочет Джейми, пихая Рэйчелв бок. — Н-н-ну? Разве это не предс-с-сляет тебе в новом свете Долдона Гордона, целомудренная ты моя временами?
— Отзынь!!! — рявкает на него Рэйчел. — Как бы я хотела, чтобы он никогда не входил в поле моего зрения.
Мне следует пояснить. Гордон (прозвище «Долдон Гордон» дано ему не кем иным, как Джейми) — владелец бистро прямо через дорогу от бутика Рэйчел. Он — живой и тепленький пример смертоносного феромона Рэйчел в действии. Каждую неделю он зовет ее на свидание, каждую неделю получает отлуп и на следующую неделю исправно является обратно и слоняется вокруг бутика, безнадежно пытаясь назначить ей следующее свидание. В нем нет ничего ненормального, это самый обычный парень во всех отношениях, кроме непобедимой и всепоглощающей страсти к нашей Рэйчел.
— Тебе следовало бы его пожалеть, — печально говорю я.
— Несчас-с-сный камикадз-з-з, — невнятно высказывается Джейми.
— Назвать Долдона Гордона идиотом значит незаслуженно оскорбить всех идиотов, — огрызается Рэйчел. — Может, сменим тему?
— Я бы что угодно отдала, лишь бы за мной увивался какой-нибудь симпатичный мужик и постоянно приглашал на свидания, — говорю я. — Даже если бы он меня не волновал, это все равно лучше того, что я имею на данный момент, а именно — большой кукиш с маслом.
— Я вовсе не набиваю себе цену, поверь, — говорит Рэйчел, — но этот парень слишком тупой, чтобы о чем-то с ним разговаривать. Напоминаю, это он однажды сказал, что Аполло Крид, персонаж фильма «Рокки», тренер главного героя по боксу, — первый человек, побывавший на Луне.
Джейми начинает фыркать в стакан:
— А еще он говорил, что цунами — это такая местносссь.
— Хватит, — рявкает Рэйчел. — Он единственный человек в мире, который слово «тамагочи» может спутать с «Ницше».
— Но вопрос-с-с в том, какой тип обычно выбирает Эмилия, — бормочет Джейми. — Пс-слуш-шай. Я знаю, ты любишь высоких, преус-с-спеващ-щих, независимых — в см-м-мысле, таких, который не вешаются на тебя постоян-н…
— Давайте-ка, детки, займемся подведением итогов. Учтем обновления в моем списке бывших, — говорю я. — Серийный изменщик, тайный гомосексуалист, откровенный борец с обязательствами, женившийся на первой же девушке, которую встретил после разрыва со мной, и — последний по списку, но не по значению — идеальный мужчина, который, к несчастью, открыл в себе призвание свыше. Если кто-то и нуждается в небольшом расширении своих горизонтов, то это именно я, согласитесь. В тридцать семь лет я наконец-то вынуждена признать, что не только не встретила большой любви, но и не вдохновила на нее ни одного мужчину, с которым была близка.
Джейми тут же начинает горланить несколько строчек из старой песни Марианн Фэйтфул «Баллада о Люси Джордан».
— Прекрати! — хором кричим мы с Рэйчел.
— Поч-ч-чму? Ш-ш-што вам не нравитс-с-ся?
— Именно этот куплет, где «ей уже тридцать семь, и она поняла, что никогда по Парижу не мчалась в спортивной машине…»
— «…с теплым ветром в волосах», — заканчивает за меня строчку Рэйчел. — Это и меня всегда задевает — не могу понять почему. — Она нежно обнимает меня за плечи. — Я согласна с тобой, милая, возможно, ты не рекордсменка по части свиданий, — говорит она по пути к барной стойке, — но зато ты избавлена от Долдона Гордона, придурка, досаждающего тебе с утра до вечера. Кроме того, как пел когда-то Питер Каннах, дела могуг пойти только лучше.
— Что со мной такое? — жалуюсь я Джейми, пока Рэйчел выкрикивает еще один заказ. — Ненавижу ныть, но как так получается, что другие женщины легко находят себе и мужей, и любовников, и все за ними бегают, а для меня это практически недостижимо, как если бы…
— Как если бы меня взяли в блокбастер?
Я невольно улыбаюсь:
— Да, что-то в этом роде. Все, чего я хочу — вычислить, что я делаю не так.
— Душ-ш-шчка, ты слишком занята своей карьерой, вот в этом ты и промахнулась. И ты такая преусс-спевающ-щая, такая важная персона… я так тобой горжус-с-сь…
— Премного благодарна. Это самая приятная вещь, которую я услышала за весь день.
— Тогда воззьми меня на работу.
— Перестань допекать ее работой, — говорит Рэйчел, плюхнувшись обратно на свое место. — Ладно. Доставай бумагу и ручку, Эмилия. Мы сейчас рассчитаем, как расширить твою матрицу.
— Здесь? Как это?
— Знаешь, давай без гонора, или уж не делай совсем. Если ты этим займешься, мы тут еще немного позабавимся.
Через час мы втроем умираем от хохота — лучшего противоядия от всех дневных переживаний. Мы нацарапали мою матрицу на паре бумажных салфеток, и она выглядит примерно так.
Возраст.
Моя прежняя позиция: в идеальном мире мой идеал мужчины был бы в возрасте от тридцати пяти до сорока пяти. За пятьдесят — это уже слишком; и я опасаюсь встречаться с кем-то моложе тридцати, поскольку меня могут принять за его мать.