Что считать злом? Что добром?
Мать «башмаков еще [она] не износила, в которых шла за гробом мужа» (пер. Н. А. Полевого), а уже вышла замуж за убийцу отца, – это разве не зло? Если все же зло («ничтожество»), пусть даже легкомысленное, тогда что делать со злодейкой? Убивать мать? И считать это добрым поступком справедливого человека?
Как человек просвещенный, как защитник онтологических начал Гамлет должен убить мать во имя торжества справедливости (око за око, мне отмщение и аз воздам); как верный сын и наследный принц, хранитель традиции, он не может убить мать, подвергнув сомнению устои общества (мать – это святое).
Как быть?
Найденный тип трагических отношений тиражируется, распространяясь на возлюбленную и друзей. Убивать Офелию, такое же «ничтожество», которая, скорее всего, не любит его, а пошло соблазнилась на его титул принца, или нет? Если Офелия – это зло, а зло должно быть наказано, как поступить с Офелией?
Убивать предавших его друзей, Розенкранца и Гильденстерна, или оставить в живых носителей зла?
Тогда почему одного злодея, дядю, ставшего мужем матери, убивать должно, а других злоумышленников надо пощадить?
Век расшатался = мышление не справляется с вызовами времени.
А существует ли вообще в жизни добро? Любовь? Дружба? Справедливость? В принципе – существуют или нет? (Заметим, что это уже проблемы, волнующие личность.)
А если не существуют – то стоит ли жить? Стоит ли убивать, наказывая злодеев, но не истребляя при этом зло? Возможно, даже умножая зло?
Стоит ли жить, если ты потерял цель и мотивации?
Да или нет? Быть или не быть?
Трагический тупик. Гибель героя оказывается единственно достойным выходом-протестом для него – выходом, сделавшим его символом бескомпромиссного стремления к добру и истине. Природу этого стремления разделяют как либералы, так и личностно ориентированные герои-одиночки. Гамлет проиграл (век «восстановить» не удалось), но он не сдался (несмотря ни на что, «я рожден восстановить его»), то есть в каком-то смысле победил.
Гамлет стал «лишним» и несчастным одновременно. Стал всеобщим любимцем, умным, но запутавшимся. Онегин, увы, сумел распутаться, разобраться в проблеме личности. Подобные герои не могут претендовать на роль всеобщего любимца.
Онегина уважают больше, чем Гамлета, а любят меньше. (Позволим себе такой пассаж. Сына Божьего ведь любят, но нельзя сказать, что Он всеобщий любимец. Его любят, но не похлопывают при этом по плечу. Бесконечно уважают (= преклоняются) за абсолютную принципиальность, которая стала своего рода гарантом для людей, не чуждых слабости. Принципиальность не позволяет миру «расшатываться». Сын Божий – наш Защитник. Онегин, понятно, не Сын Божий. Но мы сейчас не о Христе, а об отношении к силе и слабости. Когда сильного любят – его уважают; когда любят слабого – его жалеют. До любви к Онегину надо дорасти.)
Гамлет много сделал для осознания прав личности, хотя сам личностью так и не стал.
Личность многим обязана интеллектуально развитому индивиду.
Личность это помнит.
В чем трагедия Отелло?
С одной стороны, любить можно, только абсолютно доверяя возлюбленной.
С другой, «железные» доказательства неверности Дездемоны делают любовь, основанную на доверии, невозможной.
А отсутствие любви делает невозможной жизнь.
Ловушка трагической безысходности идеально сработала.
Легендарная ревность Отелло – это не причина, а механизм трагедии.
Причина в том, что «благородная ревность» – токсичное чувство – взяло верх над разумом. В результате он предал себя, свое чувство и Дездемону. Индивид в Отелло победил личность.
Отелло стал символом страданий от невозможности жить без любви.
Но за этим символом предательски сквозит другой: символ глупости.
Мало хотеть любить; надо иметь для этого личностный ресурс.
Но Отелло, любвеобильного ревнивца, любят и жалеют. Есть за что.
Можно взять античные трагедии, можно взять трагические по природе своей романы Достоевского. («Война и мир» Л. Толстого, заметим, трагедией не является, а вот «Анна Каренина» – величайшая трагедия.) Можно взять любые трагедии из литературы ХХ века – достаточно вспомнить «казачьего Гамлета» Григория Мелехова («Тихий Дон» М. Шолохова), «Американскую трагедию» Т. Драйзера, трагические романы Ремарка, Хемингуэя. «Мастера и Маргариту» Булгакова. Кафку.
ХХ век был веком трагедий: это не случайная характеристика ментальности человека того времени. Чем меньше личностей – тем больше трагедий. А ведь все мы родом из того времени.
Везде мы видим одно и то же: конфликт между правами индивида-личности (условного либерала) и правами индивида-социоцентрика (условного консерватора), конфликт, идущий, в конечном счете, на пользу человеку, потому что такой конфликт отвоевывал все большие зоны свободы, ведущей к правам личности.
Что ж, возьмем на заметку: история совершенствования человека – это трагическая история. В общем и целом – оптимистическая трагедия.
И вектор хода истории – права личности.
Все остальное – попытки повернуть ход истории вспять.
А теперь давайте подробнее поговорим о том, что представляют собой права человека (индивида) и права личности.
Попробуем дать аналитическую раскладку категории «прав» в информационном контексте.
За правами человека стоят права и возможности интеллекта. Такой тип человека в контексте предлагаемого «человековедения» точнее было бы называть индивидом. Вот почему «права человека» и «права индивида» мы используем в нашей книге как синонимы.
За правами личности стоят права, обязанности и возможности разума.
Цифровая революция – это для нас не цель, а средство либо гарантировать «отныне и навеки» права человека, либо утвердить приоритет прав личности.
Цель – революция информационная, которая неизбежно превратится в способ духовно-социального доминирования личности.
Что такое информационная революция как гуманитарный проект?
Это резко ускоренное движение человека к такой информационной картине мира, где все воспринимается с «глокальной» пометкой Big Data. Мир как целостность, как сеть сетей, как информационная бесконечность.
Иными словами, цель – в изменении качества мышления через изменение типа управления информацией.
Массивами данных, организованных как сеть сетей, управлять призван разум, которому приданы ресурсы ИИ. Вот к чему мы идем – даже если не понимаем, к чему мы идем и зачем это делаем. Нас вовлекает в свое движение ход истории (в нашей, конечно, трактовке).
С системой ограниченных данных, глобальных либо локальных, работает интеллект. Это уже вчерашний день (хотя толком работать с системами и системами систем мы и сегодня не научились). Но вчерашний день наступает не тогда, когда всем стало очевидно противоречие, мешающее нам успешно развиваться; вчерашним нынешний день становится тогда, когда появились те, кто в темени настоящего сумел разглядеть контуры дня завтрашнего.
В свете концепции Общества 6.0 концепция Общества 5.0 устарела, еще, по сути, не родившись.
Вот почему индивид, основой «операционной системы» которого является интеллект, вместе с устаревшими возможностями интеллекта заносится нами в прошлое, в уже «пройденный этап». Прошлое – это не оценочное, а информационное суждение. Но индивиду этого не объяснишь, – у него не хватает ресурса, чтобы понять принцип работы иной операционной системы – персоноцентрической, «квантовой», «сетевой», условно говоря.
Таково главное информационное противоречие нашего времени – трагическое, по сути, противоречие.
Мало кто понимает, что, казалось бы, сугубо информационное противоречие (система – сеть) имеет человеческое измерение. Одно дело видеть мир, где все связано со всем: это мир личности, мир тотальной диалектики; и совершенно иное – видеть мир, который вращается вокруг твоих хотелок, желаний, капризов и трагедий – это картина мира индивида. Покушение на свою картину мира индивид воспринимает как покушение на мир вообще. Для него мир рухнул («век расшатался») означает вовсе не трагедию; это выражение означает: рухнула привычная информационная картина мира, системно организованная. Рухнула привычная система. Мир перевернулся с ног на голову.
Для личности мир рухнул означает устранение из жизни трагедии, появление альтернативы трагедии – персоноцентрической гармонии. Поэтому для личности мир рухнул означает: наконец-то мир перевернулся с головы на ноги.
Из лучших побуждений индивид будет стоять до последнего, мобилизуя реальный морально-волевой ресурс (честь, верность идеалам, преданность) на борьбу с днем завтрашним. Мы же не утверждаем, что индивид с моральной стороны плох; мы говорим, что ментальная система навигации индивида устарела, а это объективно толкает его к «плохим», вредным поступкам, то есть таким поступкам, которые мешают реализоваться потенциалу личности. Ходу истории, в конечном счете. Сам по себе индивид может вызывать что-то, отдаленно напоминающее уважение, и даже восхищение; а вот дело, которому он служит, может вызывать радикальное осуждение.
Если физик-ядерщик нацист (фашист), его руками творится зло. Он за родину, он за идею, он гений, однако его дела вредят миру и ходу истории. Если физик-ядерщик помогает создавать щит от ядерной угрозы нацизма (фашизма), его руками творится добро.
Мы не физика-ядерщика оцениваем, не его hard skills и не его soft skills – трудолюбие вкупе со скромностью и потрясающим семейным инстинктом (локальный аспект); мы в неразрывной связи, совокупно оцениваем и его hard skills, и soft skills, и его картину мира, его credo, universal skills (глобальный аспект).
Мы выносим «глокальное» суждение.
Из лучших побуждений можно творить зло. Дорога в ад вымощена благими намерениями. Это известно.
Вот почему мы не осуждаем индивида только за то, что он индивид; мы не человека осуждаем (ты плох уже тем, что ты индивид); мы по-прежнему стоим на своем: люди не виноваты в том, что они такие, какие есть; мы обращаем внимание на то, что ментальная навигационная система индивида