Зачем нужны умные люди? Антропология счастья в эпоху перемен — страница 36 из 54

Персоноцентризм – это история про личность, про то, что личность является содержанием истории, про то, что великие идеалы личности являются движущей силой истории.

Все, что нас окружает, промаркировано знаками, кодами и символами личности. По-настоящему людей мотивирует только личностное начало.

Чтобы разглядеть в себе личность, надо пристальнее в себя всмотреться. Надо обстоятельно познакомиться с феноменом личности с разных сторон.

В предлагаемой главе мы сделаем это через отношение личности к свободе и диктатуре.

Личность дышит воздухом свободы. Личность формируется в среде, где ценят и культивируют свободу. Личность и свобода – понятия неразделимые. Одна без другой они просто не существуют.

А что такое свобода?

Есть свобода как романтическая стихия (чувство: воля вольная). Такая свобода начинается со смутного ощущения того, что делать надо то, что хочется.

Хочется – делай, не хочется – не делай. Win-win.

Хотение есть проявление свободы; более того, способ ее осуществления.

Есть и другая свобода, свобода как «осознанная необходимость», которая приходит с пониманием того, что делать надо то, что должно, учитывая потребности других, общества, человечества. 4 win-win.

Понимание (познание, постижение, осознание) есть способ достижения свободы, а законы, рожденные в результате познания, становятся самим «веществом» свободы.

Законы, а не хотения!

Таким образом, мы имеем: 1) свободу сознания, определяющую свободу желаний; 2) свободу чувства, не желающего считаться с законами.

Мы имеем два разных вида свободы. Это как минимум.

1. Свобода в понимании индивида. Свобода-Д.

2. Свобода в понимании личности. Свобода-К.

Свободу чувства (свободу индивида, «win-win») ранее мы пометили индексом Д (деньги). Свободу сознания (свободу личности, 4 «win-win») мы пометили индексом К (культура).

Важно разграничивать разные виды свободы, чтобы избежать путаницы при описании характеристик индивида и личности.

Но еще важнее понять, что разные виды свободы на самом деле тесно связаны между собой. При этом свобода личности «вбирает» в себя свободу индивида, но не наоборот. 4 «win-win» содержит в себе «win-win».

С удовольствием (с чувством) делать то, что нужно и должно (считаясь с результатом понимания), – большое искусство, и называется оно искусство мотиваций.

Свобода – это результат, добытый искусством мышления, плавно перетекающего в искусство мотиваций. Стать самому себе «кнутом и пряником» (судьей и бенефициаром) одновременно – это и означает в информационном плане стать личностью (перейти от системного мышления к целостно-сетевому, не поступаясь при этом высшими культурными ценностями). Свобода нужна личности только затем, чтобы обрести счастье; свобода, направленная на потребности индивида, перестает быть свободой, превращаясь в волю, порывы души, которые веют, где хотят, и которые делают человека придатком его желаний. Закабаляют его, если просто.

Личность с помощью законов (культуры) отвоевывает у реальности «пространство» свободы; индивид, оказывающийся в плену желаний, становится заложником и рабом бессознательного (природы).

Коварство свободы в том, что она является продуктом ума, культуры (4 «win-win»), а кажется – что чувства, натуры («win-win»).

Тернистый путь к гармонии один (во всяком случае, мировая культура не предлагает иного): содержанием хотения становится долженствование.

Все остальное от лукавого. От психики, если без метафор.

Нет свободы вообще, это миф. Есть свобода-Д и свобода-К.

Но такое «двоякое» понимание свободы – это феномен, сопряженный со вдумчивой обработкой большого массива данных. Следовательно, как и всякий феномен больших данных, он обречен на спекуляции со стороны тех точек зрения, которые продают на рынке мировоззрений сильно упрощенную картину мира.

Следите за руками: продаем суррогат, «свободу-Д», прикрываясь культурным брендом «свобода-К». Гениальный маркетинговый ход.

Мы же помним презумпцию, которую принято называть «бритва Оккама»: не следует множить сущности без крайней на то необходимости. Кажется (много раз подчеркнем это слово), что перед нами тот случай, когда нет никакой необходимости множить сущности. Зачем? И так все понятно. Свобода – это воля. Win-win. Даже ребенку понятно.

На самом же деле, если не множить сущности (3 «win-win», 4 «win-win», 5 «win-win»…), получишь свободу индивида (недосвободу, псевдосвободу, квазисвободу); если хочешь получить представление о свободе личности, следует множить сущности. Без этого никак: крайняя методологическая необходимость вынуждает.

Рынок вкупе с массовой культурой дают иллюзию свободы выбора. С точки зрения господствующего либерализма (тайное господство которого мало кому заметно на самом деле), свобода-Д (привязанная к хотениям) является идеально спланированным рабством для человека. И рабовладельцы, конечно, никогда не откажутся от такой трактовки, вбивая в головы «свободных» людей дикую мысль, что их ощущение воли и есть реальная свобода.

Им кажется, что «бритва Оккама» работает исключительно в их интересах. Коси бритвой – и не заморачивайся. Не бери в голову лишнее. Не верь высоколобым умникам, которые мутят воду. Будь проще.

Индивид, конечно, воспринимает такие установки «на ура». Индивид чувствует, что опасность для него кроется в массивах больших данных. В «лишней» информации. Поэтому чем проще – тем лучше; чем проще – тем больше кайфа. О том, что бывает простота, которая хуже воровства, свободный индивид слышать не желает.

Где-то здесь располагается предел вменяемости индивида как существа информационного. Объяснить индивиду, что существуют потребности личности, задача не то чтобы неблагодарная; это неправильно сформулированная задача. Объяснять невоспринимаемое – значит вселять в индивида страх, загонять его в угол и наживать смертельного врага.

Объяснять человеку то, что он не способен воспринять, – значит воевать с ним, уничтожать его, подавлять его психику и сознание.

Объясняем мы тем, кто способен расти и развиваться, кто чувствует в себе ресурсы личности. Важно всем дать шанс.

Объяснение – это шанс, а не репрессии в отношении индивида. Можно не сомневаться, что индивид тонко чувствует эту разницу.

Он хотел свободу выбора?

Мы даем эту свободу.

Жить в тюрьме и чувствовать себя при этом «свободным» – это и означает жить в Матрице Индивида.

Гениальное изобретение матрицы: человек сам себя делает рабом, с большим удовольствием и энтузиазмом. Сам себя! Надо только немного помочь ему в этом. Надо подтолкнуть падающего.

Режиссеры братья Вачовски, бесконечно свободные и талантливые создатели фильма «Матрица» (1999 г.), по сути, проболтались. Они хотели развлечь потребителей очередной креативной антиутопией, но нечаянно вскрыли при этом механизм свободы в тоталитарном обществе. Они делали что хотели, и либерализм им аплодировал; но их либеральный фильм нанес либерализму колоссальный ущерб: их «Матрица» представила модель «информационного рабства», заставила думать и породила потребность в утопии – непростительный грех, с точки зрения либерализма, в матрицах которого свобода и антиутопия – близнецы-сестры.

Либерализм получил урок, который, к несчастью, неспособен усвоить: рано или поздно либерализм как ничем не ограниченная свобода мыслей, действий и чувств, упирается в необходимость ограничения декларированных им же свобод, иначе он рискует погибнуть, уступая место более совершенной информационной структуре. Либерализм, конечно, «инстинктивно» выбирает тоталитаризм, благо в Матрице все либеральные трюки одобряются единодушно под мантры о свободе.

За братьями Вачовски числится еще один антилиберальный трюк, который принято считать если не мужественным поступком, то венцом либеральности: братья, культивируя хотения и желания как высшие проявления свободы, стали сестрами Вачовски. Сменили пол. Продемонстрировали безграничную свободу желаний. Которая закончилась отрицанием собственной сущности. Самоотрицанием. Аннигиляцией. Смертью.

Либерализм ведет к смерти, прикрываясь торжеством жизни.

Гениальные либеральные творцы всегда будут проговариваться, невольно выдавая секреты «Системы» (Матрицы Индивида). Жаль только, что ни они сами, ни потребители их искусства ничего так и не поймут в их гениальной болтовне.

Думающие люди тем не менее отметят: не что иное, как либерализм порождает своего могильщика, вооружает его и подсказывает стратегию победы над собой же.

Свобода-К эффективнее либерализма, личность совершеннее индивида.

И если это так, то лишь вопрос времени, когда и при каких обстоятельствах произойдет смена типа управления информацией. При этом ценный опыт либерализма говорит нам, что нельзя «брать на вооружение» бескомпромиссные лозунги типа «Наше дело правое», «Мы победим», «Враг будет разбит», «Победа будет за нами», «Победа или смерть» или что-то похожее. Нельзя объявлять войну индивиду – и как социальной единице, и как составляющей личности. Нельзя объявлять войну свободе индивида: это равносильно объявлению войны самому себе. Метишь в индивида – попадешь как раз в личность.

Люди в целом и каждый человек в частности должны сами выбрать свое будущее. Надо сделать так, чтобы они делали то, что им хочется (не подавляя индивида в себе), делая при этом то, что надо им как личностям.

Это похоже на матрицу наоборот, скажете вы. Но если матрица работает, значит, ее опыт следует принять к сведению. Слова «нужно», «должны», «необходимо» сами по себе не пугают людей. Никто ведь сегодня не спорит с тем, что должна быть свобода выбора, необходимо насаждать либерализм, нужно изолировать противников «свободы», крайне необходимо и единственно возможно – ввести «инклюзивный капитализм» и т. д. Дело не в словах как таковых, а в том, на что они работают, какую функцию выполняют. Если «нужно», «должны», «необходимо» дают нам ощущение безопасности, значит, они применены правильно.

Все на свете яд, и все на свете лекарство. Все зависит от того, на что работают «нужно» и «должны»: на Матрицу Индивида или на Матрицу Личности.

Ведь что такое свобода, если ее расшифровать как матрицу ощущений?

Это твое ощущение, которое сигнализирует, что твой выбор позволит с помощью радости преодолеть чувство страха. Ты выбираешь уверенность, что твой выбор позволит тебе быстро и эффективно перебраться в зону психологического комфорта.

Именно ощущение уверенности (своеобразной гарантии) продается клиенту-потребителю под брендом «свобода».

Отменить страх (и его производные: уныние, гнев, отчаяние, ненависть, обиду и т. д.) и радость (уверенность в себе и завтрашнем дне, оптимизм, милосердие и т. д.) мы не в состоянии, это выше наших возможностей. Но заставить работать механизм «преодоление страха через радость» на личность – это вопрос технологии. Мы вполне можем это сделать: это ощущение наполняет меня уверенностью в реальности будущего, которое я вижу как время личности.

Вопрос упирается даже не в политическую волю участников процесса «жизнь на планете Земля». Вопрос упирается в информационную готовность к принятию необходимых решений. Мы не готовы пока к счастью, которого достойны, – и это плохая новость.

Давайте оценим по достоинству: все хотят счастья – но не готовы к нему. На уровне желания – готовы, на уровне сознания – нет.

Хорошая новость заключается в том, что у нас есть возможность подготовиться к счастью как общественному и личному проекту и эта возможность у нас под контролем.

Нам воли к счастью не хватает. Почему?

Потому что у нас в избытке воли к власти и лидерству. Одна воля (витальная, индивидоцентрическая) подавляет другую (культурную, персоноцентрическую).

Счастье – это не цель, которую можно трактовать как глобальную и окончательную стабилизацию, как фазу непрерывного кайфа и позитива, как вечный «рай», где гарантированно страх будет переплавляться в радость, и специально обученные люди всегда гарантированно придут на помощь тем, кто не в состоянии справиться со «счастливыми» проблемами. Это не конечный пункт назначения; это, скорее, момент бесконечного движения, который сам в себе содержит цель этого движения.

Счастье – это цель жизни, да; но одновременно и условие (средство) для успешного движения к осмысленному выбору будущего. Только счастливый человек (личность) будет мечтать о сохранении жизни. Жизнетворчество мотивирует к оптимистической трактовке будущего.

Надо жить «в режиме счастья», для того чтобы держаться за счастье как за свою цель. Не надо откладывать счастье «на потом». Если его нет здесь и сейчас, его и потом не будет. Счастье или есть всегда и везде, или оно там, где нас нет.

Вот такой это культурный продукт, счастье: скоропортящийся и одновременно вечный. Скоропортящийся – потому что эмоции не живут долго. Вечный – потому что регулируется и управляется умом.

У нас есть ресурсы и возможности. Это главное.

Но пока что эти ресурсы сконцентрированы в руках у хозяев той Матрицы, которая воспроизводит картину мира индивида, где правят его страхи. Изменить тип управления информацией и означает изменить минус Матрицы Индивида на плюс.

Получим Матрицу Личности.

Из яда получим лекарство.

Внешне ничего не изменится, но качество мышления изменит все. Буквально все. После этого Матрица Индивида всей своей мощью будет освобождать нас от своих же пут.

Возможно, когда-нибудь и Матрица Личности (то есть Матрица как тип управления информацией) самоликвидируется, уступив место какой-то невиданной доселе Квантовой Информационной Гармонии. Общество 6.0. (Общество Персоноцентризма) уступит место Обществу 7.0. (Обществу Гармонии), затем Обществу 8.0 (Обществу Счастья), затем Обществу 9.0. (Обществу Новых Возможностей) …

Может быть. Но это не точно.

Пока что все свои ресурсы Матрица Индивида направляет на поддержание нужного ей индивидоцентрического баланса. В этом режиме ей комфортно. Но этот же ресурс (а иного у нас нет) можно и, следовательно, необходимо направить на создание персоноцентризма как типа отношения к жизни. Матрица – это информационные возможности, а не благо или зло (не лекарство или яд). Благом или злом Матрица становится в чьих-то руках (ровно так же, как деньги или искусственный интеллект): в руках Индивида или Личности.

Они и есть Герои Нашего Времени. Битва между ними – это сюжетные, событийные, художественно-идеологические возможности для показа торжества Утопии над Антиутопией. Жизни над смертью.

Дьявол сегодня выбирает Индивида, если так понятнее. Делает ставку на индивидоцентризм. На все деньги.

Божественное начало живет в Личности – созидает ее и созидается ею.

Можно сказать, что выбор за каждым из нас. Можно. Эти мантры мы слышим каждый день. Но все не так просто с выбором, как мы уже убедились. Вам предлагают чай или кофе. А вы предпочитаете просто воду. Это классическая ситуация «выбора без выбора». Сама возможность выбирать еще не говорит о свободе выбора. Подлинный выбор – это осознанный выбор в соответствии со своими потребностями, которые соотносятся с вашей картиной мира.

Иногда Добро должно выбирать людей, если люди не спешат выбирать Добро. Выбор Зла, выбор смерти – это не выбор человека, это выбор Матрицы Индивида.

Значит ли это, что мы предлагаем «временно» отказаться от свободы выбора, так сказать, ограничить свободу в связи с чрезвычайными обстоятельствами, «заморозить достижения гуманитарной культуры», приостановить ненасильственную стратегию личности, прибегнув (временно, временно!) к методам индивида?

Хороший вопрос. Люблю хорошие вопросы. Может ли личность объявить «военное гуманитарное положение», чтобы обеспечить торжество истины и добра?

Можно ли сделать шаг назад, чтобы затем сделать два шага вперед?

Можно ли объявить «диктатуру культуры» (диктатуру разумного отношения) в ответ на «диктатуру натуры» (диктатуру бессознательного отношения)?

«Диктатура натуры», если на то пошло, не осознает, что она диктатура. Вы ведь не объявляете льва, царя зверей, диктатором, верно? Просто в джунглях кто силен, тот и прав. Таков ход жизни. А вот «диктатура культуры» прекрасно осведомлена о том, что она изощренная диктатура.

Допустима ли диктатура в интересах гуманизма?

Допустимо ли делать лекарство тому, кто осознает, что оно из яда?

Или отказаться от лекарства только потому, что оно из яда?

Если обратиться к практике коммунизма (социализма), то на словах там была объявлена «диктатура культуры», диктатура во имя высших ценностей культуры; на деле та «диктатура культуры» была худшим модусом «диктатуры натуры». Дело в том, что «диктатура культуры» исключает войну, а «диктатура натуры» подразумевает.

Поэтому давайте оставим практику коммунизма в покое: коммунисты (не на уровне деклараций и намерений, а на уровне дел) строили общество не ради личности, а против личности. Это было мобилизационное общество, хорошо подготовленное к войне. «Диктатура культуры» и существовавший в истории коммунизм – понятия противоположные.

Так совмещаются понятия «диктатура культуры» и гуманизм или нет?

Совместимы ли понятия «яд» и «лекарство»?

Под диктатурой культуры мы имеем в виду создание объективных условий для того, чтобы идеалы личности могли раскрыть свою гуманистическую сущность и стали наконец доминировать.

Да, именно так: доминировать. Что в этом плохого?

Отсутствие диктатуры культуры неизбежно означает присутствие диктатуры натуры. Природа не терпит пустоты, как известно. Истина, Добро и Красота – императивные по природе своей понятия; они заставляют человека поступать в соответствии с критериями разума. Вы готовы отменить эти критерии как диктаторские, принудительные, не считающиеся с желанием отмахнуться от них?

«Диктатура культуры» – это условие осуществления свободы: мы ставим вопрос в такой плоскости. Строго говоря, диктатура культуры – это масло масляное, это тавтология. И диктатура, и культура – это форма порядка и дисциплины, это культ определенного порядка, регламента, закона.

Культура – это указание на способ доминирования.

В понятии культура уже зашифровано понятие диктатура. Культура подчиняет своим законам – и от этого всем только лучше.

Если вы считаете понятие «диктатура» ядом, считайте понятие «диктатура культуры» лекарством.

Может быть, наши рассуждения покажутся кому-то верхом изощренного цинизма.

Не согласны. Цинизм – это откровенно нигилистическое отношение к высшим культурным ценностям, к персоноцентризму и, соответственно, ставка на низменное индивидоцентрическое начало как высшее начало в человеке. Цинизм – это когда действуют в интересах индивида, прикрываясь интересами личности; это когда действуют в соответствии с принципом «деньги – мера всех вещей», прикрываясь свободой. Цинизм предполагает манипуляцию, мошенничество, нечестную игру. Цинизм – это когда «Великую перезагрузку» объявляют благом для всех людей.

Мы же открыто делаем ставку на персоноцентризм и называем это волей к истине. Не истиной в последней инстанции, спешим заметить, а волей к истине. Волей смотреть правде в глаза. Волей называть вещи своими именами. Волей делать из яда лекарство. Волей реально жить в реальном мире.

Где здесь манипуляция?

Там, где начинается манипуляция как способ психологического давления, там заканчивается персоноцентризм. А вот умение выстроить аргументы, оперировать «железными доказательствами», прибегая к тотальной диалектике, то есть использовать ресурсы той самой «диктатуры культуры» – это как раз козыри, сильные стороны персоноцентризма.

«Диктатура культуры», закон, персоноцентризм, свобода, разум – это понятия, перетекающие друг в друга и разъясняющие суть друг друга.

Свободы без диктатуры не бывает, если коротко. Весь вопрос в том, какого свойства диктатура, каково содержание диктатуры, что чему подчиняется.

Диктатура разума (культуры): что может быть прекраснее?

Ничего. Почему?

Потому что технологии разума, высокие духовно-информационные технологии производства личности, открывают нам путь к счастью.

У нас есть достаточно неожиданный аргумент естественного, природного, нейропсихофизиологического свойства, который стоит того, чтобы принять его к сведению. В этом месте книги я предлагаю поговорить об исследованиях доктора Джо Диспенза (Joe Dispenza) и о том, какое отношение эти исследования могут иметь к персоноцентризму. Ключевое открытие Джо Диспенза состоит в том, что клетки головного мозга («серого вещества», которое является материальным носителем сознания) не отличают реальное (материальное) от воображаемого [1].

Вдумаемся: не отличают реальное (материальное) от воображаемого. Образ будущего, о котором мы уже говорили, – это реальность для клеток головного мозга. Отсутствие образа будущего – также реальность.

Утопия – реальность, антиутопия – тоже.

Наши ценности, идеалы, мечты – все это в известном смысле реальность.

Персоноцентризм – тоже реальность.

Это не означает, конечно, что мы в принципе не собираемся проводить различия между реальным (материальным) и воображаемым (существующим только в нашем воображении). Это клетки не различают мир фантазий и жесткую действительность, а человек разумный должен различать.

Все-таки непроизвольная реакция и преднамеренное действие – это, согласимся, разные вещи.

Теория доктора Диспензы утверждает, что все наше прошлое (весь наш информационный опыт) «записано» в нейросетях мозга. Нам лишь кажется, что наши реакции спонтанны. На самом деле большинство из них запрограммировано устойчивыми нейронными связями – запрограммировано прошлым опытом. Каждая ситуация активирует ту или иную нейронную сеть, которая в свою очередь вызывает набор определенных химических реакций в организме. Стимул – реакция – химия. Химические реакции заставляют нас действовать или чувствовать себя определенным образом – например, радоваться или испытывать страх. Нейронные связи стоят за эмоциональными реакциями, а за реакциями – химические процессы.

Мы воспринимаем в значительной степени не реальность, наша реакция – это реакция матрицы, сложившейся в результате прошлого опыта. Мы реагируем до того, как столкнулись с реальностью.

Матрица (устойчивая нейросеть) реагирует за нас и вместо нас!

Мы обожглись когда-то на молоке, а дуем изо всех сил на холодную воду.

Получается, что матрица важнее реальности, ибо дана нам в ощущениях прежде реальности и вместо реальности?

Давайте представим себе такую ситуацию. Предположим, я боюсь темноты. Или горячего молока. Что это значит?

Скорее всего, я когда-то был напуган ситуацией, связанной с темнотой. Предположим, что мои родители сказали мне, что Баба-Яга живет в темноте. В ночи. А поскольку я боялся Бабы-Яги, я стал бояться и темноты.

С тех пор моя нейросеть реагирует на любую темноту как на источник опасности (Бабу-Ягу). Стоит мне оказаться в темноте, как я испытываю страх. Я реагирую не на конкретную темноту и конкретную опасность, а на прошлый опыт, связанный с темнотой, в которой обитала Баба-Яга.

Я реагирую на горячее молоко, которое было в прошлом, а не на холодную воду, которая передо мной здесь и сейчас.

Реакция на темноту включает в себя реакцию на Бабу-Ягу.

Реакция на реальность включает в себя реакцию на матрицу.

Человек может бояться отношений, из-за того что у него был печальный опыт неудачных отношений. Именно об этом русская пословица: обжегся на молоке, а дует на воду.

Еще есть такая пословица: пуганая ворона куста боится. Можно бояться того, чего вовсе не следует бояться, что может принести радость, а не страх. Но прошлый опыт сильнее нас. Он заставляет бояться.

Между человеком и реальностью – страх.

Следовательно, хочешь поменять реальность – меняй матрицу.

Если ты поменял страх на радость, уже не важно, какая реальность. Матрица важнее.

А как же свобода выбора?

Можно ли вообще говорить о свободе выбора, если матрица все выбирает за нас?

Свобода выбора тоже связана с функционированием нейросетей, куда же без них. Но свобода выбора несводима к непроизвольным реакциям и так же непроизвольно запущенным химическим процессам.

Человека легко, соблазнительно легко редуцировать до запрограммированных устойчивых нейронных связей и реакций. Индивид во многом и есть подобное бессознательное информационное существо. Индивид = матрица (если грубо и без нюансов). Поэтому манипуляции в отношении индивида чрезвычайно эффективны, увы. Манипуляция – это точечное, избирательное воздействие на матричную нейросеть. Человека «прошивают» набором предсказуемых реакций.

Искусственный интеллект может сделать технологии манипулирования опасными. Уже сегодня цифровые обработки массива больших данных (Big Data) в отношении конкретного индивида приводят к тому, что «экологические системы» (гигантские технологические компании) знают о нашем индивиде больше, нежели он сам знает о себе.

Например, вы проходите мимо магазина, а ваш смартфон сообщает вам, что именно здесь можно купить ту самую голубую приталенную рубашку, которую вы искали уже неделю, но никак не могли ее найти. Что это, чудо?

Нет, это всего лишь обработка мощным сервером ваших посещений сайтов, которые торгуют рубашками. «Экологические системы» быстрее вас нашли то, что вам надо. Вы же не будете против? Вам же помогают, верно? Вам же облегчают жизнь, не так ли?

Вы входите в Интернет, а контекстная реклама всемирной паутины предлагает вам книги, которые вы любите, отель, который может вас заинтересовать, у моря, которое вы обожаете; еду, к которой вы неравнодушны, сайт знакомств с блондинками, потому что к брюнеткам вы равнодушны.

Вам будут предлагать проголосовать за того кандидата, представления которого о добре и зле удивительно схожи с вашими. Почему нет?

Вам подскажут, где вам работать, сколько и как отдыхать, кого любить, а кого ненавидеть.

Вам продиктуют, как вам прожить вашу жизнь.

Вы все еще уверены, что это не вмешательство в вашу жизнь и не покушение на вашу свободу? Не подмена вашего «Я» матрицей?

О нас как о матрице знают больше, чем мы сами знаем о себе.

Проблема манипулирования в такой ситуации становится делом техники.

Цифровое рабство – именно про это.

О нас как о личности толком не знают ничего. Отсюда, кстати, и страх перед личностью: страх неизведанного и непонятного. А ведь история про личность – это история про радость.

Как бы то ни было, наша реальная свобода связана с личностью в нас. Не с индивидом, а с личностью! Свобода без мифов – это именно про личность.

Свобода выбора связана с пониманием своей нейросетевой зависимости. Как только ты понимаешь, как и от чего ты зависим, у тебя появляется шанс на независимость. Можно управлять своей зависимостью, становясь таким образом относительно независимым!

Нейропластичность никто не отменял, и работает она как в одну, так и в другую сторону (все яд, и все лекарство). Одно дело, когда нейросеть управляет вами (бессознательный тип управления информацией), и совсем иное, когда вы управляете настройками нейросети «на квантовом уровне», которая управляет вами (сознательный тип управления информацией). Нейросеть будет настраиваться так, как вы этого осознанно желаете. Если я столкнусь с темнотой, моей первой реакцией может быть не страх темноты, а закрепленная в сознании защитная установка: сейчас я непременно испугаюсь темноты как таковой, к этому я готов, поэтому я не стану ее бояться, я разберусь с природой этой темноты, а потом оценю степень опасности, исходящей из/от темноты. Иногда достаточно включить лампочку или зажечь свечку, чтобы темнота исчезла.

Понимание определяет бессознательные реакции или бессознательные реакции определяют понимание?

Меняя Матрицу Индивида на Матрицу Личности, мы меняем алгоритм реакций: делаем так, чтобы сознание определяло бессознательное, а не наоборот. Именно такое содержание мы вкладываем в операцию «изменить Матрицу Индивида на Матрицу Личности».

Свобода выбора, по сути, означает осознанный выбор между психикой и сознанием как типами управления информацией.

В таком случае следует сказать прямо: бессознательно живущий индивид лишен свободы выбора как номинации в моделях поведения. Бессмысленно говорить о свободе выбора в отношении индивида. Человек, выбирая, как ему кажется, жизнь, свободу, вдруг «нечаянно», сам того не желая, реально выбирает смерть. Это результат информационного трюка, манипуляции. И тогда какой с индивида спрос, если он функционирует по логике матрицы, внедренной в его сознание?

«Малые сии», индивиды, не ведают, что творят.

Персональной вины индивида нет, поскольку нет персоны, личности. Все виноваты означает: никто конкретно не виноват.

Вот почему так трудно предъявить вину коллективному бессознательному.

Однако в отношении личности свобода выбора становится ключевым фактором. Нейросетевая зависимость не становится для личности фактором фатальным. Более того, нейросетевая зависимость становится для личности инструментом свободы, ибо: нейропластичность нам в помощь.

К свободе выбора человек должен быть подготовлен умственным развитием, и условия для этого создает Матрица Личности. Диктатура культуры (якобы диктатура матричных заготовок) – это страшилка для индивида, который бессознательно реагирует на «диктатуру» как на источник страха и «всего плохого». Индивид не замечает «всего хорошего», потому что нейрозависим от внедренных в его бессознательное контрустановок.

Индивид обжегся на молоке, а дует на воду! По себе судит о других.

Созданное гением человека или, по-другому, его внутренним информационным ресурсом никуда не пропадает. Оно лишь уходит в негатив (в контексте данной книги – в индивидоцентризм) или в позитив (в персоноцентризм).

Все яд – и все лекарство.

Лучшее – враг хорошего.

Автором этого афоризма принято считать Вольтера, хотя впервые эту фразу произнес не он. Что делать! Америку открыл Колумб, который был убежден, что он не открывал Америки (в своем воображении он был в Восточной Азии, хотя в реальности открыл Америку); в конце концов континент был назван в честь исследователя Нового Света Америго Веспуччи (но и это не точно). Общественное мнение не любит тонкостей и загадок, оно лениво, комфортозависимо, оно идет по пути наименьшего сопротивления, так ему удобнее.

Так ему хорошо, и «лучшее» общественное мнение не интересует.

Быть индивидом вполне хорошо и комфортно. Мы говорим: личность лучше индивида. Но индивид запомнил: лучшее – ВРАГ хорошего. Зачем индивиду становиться личностью, если ему и так хорошо?

Зачем множить сущности без необходимости? Зачем все усложнять, если опыт подсказывает: чем проще, тем лучше?

Мотивация личность лучше индивида не работает. Работает мотивация от добра добра не ищут (от хорошего не бегут к лучшему, которое может оказаться хуже хорошего).

Лучшее – враг хорошего.

Хорошее – ВРАГ лучшего.

Личность – враг индивида.

Зачем же мы расписываем прелести личности, если индивид все равно не соблазнится? Зачем мы все усложняем?

А вот зачем. Все идет к тому, что в один прекрасный день индивид станет врагом себе же. Уже стал, по сути. В такой ситуации личность становится спасением индивида. Лучшее – единственная возможность уцелеть хорошему.

А это меняет информационную картину.

Мы предлагаем индивиду не лучшее как теоретическую возможность, не сложное ради сложного; мы предлагаем спасательный круг.

Вы можете возразить: пока индивиду не станет по-настоящему плохо, он не посмотрит в сторону личности. Индивиду еще не настолько плохо, следовательно, время личности еще не пришло.

Если под «по-настоящему плохо» иметь в виду мировую ядерную войну, то вы правы. Но если под «по-настоящему плохо» иметь в виду отсутствие перспектив и образа будущего, то индивиду уже очень плохо. Зачем доводить дело до ядерной катастрофы?

Даже если доктор Джо Диспенза в чем-то заблуждается, его подход к проблеме сознания заслуживает внимания.

Существует мнение, согласно которому научный потенциал теорий, научно пока не доказанных, может быть значительно выше тех, которые сегодня уже доказаны. Именно об этом мы говорили, когда размышляли о гносеологических возможностях утопии.

Вот такая своего рода наука завтрашнего дня, которая сегодня пребывает в тени.

К своей книге я отношусь именно в таком ключе: в ней много идей, научно пока не доказанных, что не мешает этим идеям претендовать на статус научности. «Пока не доказанный» не значит «антинаучный» или «вненаучный».

Доктор Джо Диспенза помогает нашим идеям если не обрести естественно-научный фундамент, то, по крайней мере, обнаружить ту зону, где его можно обрести. Это тот случай, когда логика (в контексте Big Data) сильнее частнонаучных доказательств. Если логика верна, доказательства появятся и, если потребуется, подкорректируют логику.

Если логика таблицы Менделеева верна, мы можем предсказать существование элемента, которого пока нет. Мы обязательно найдем то, чего пока нет, но что должно быть, если опираться на логику, верно отражающую реальность.

КЛЮЧЕВОЙ ТЕЗИС. Либерализм как наиболее изощренная угроза свободе человека превратился в идеологию прикрытия, в матрицу-камуфляж, в стройную мировоззренческую систему, обладающую огромным репрессивным потенциалом.

Собственно, превратился в вариант диктатуры натуры, прикрываясь знаменем свободы.

Альтернатива диктатуре натуры – «диктатура культуры», культ определенного порядка, регламента, закона. Культура – это указание на способ доминирования высших культурных ценностей.

Литература

1. Джо Диспенза https://www.russiapost.su/archives/4884

4.1. Либерализм и тоталитаризм как стороны одной медали

У либерализма явные проблемы с чувством меры, потому что либерализм – способ абсолютизации желаний в ущерб пониманию и закону.

Проблемы с чувством меры всегда приводят к перерождению феномена в свою противоположность.

Либерализм плох не потому, что он либерализм, а потому что либерализм, либерально истолкованный, приводит к абсолютизации достоинства – то есть к худшему из недостатков.

Казалось бы, чем больше либерализма – тем лучше. Чем больше свободы – тем лучше. Казалось бы, хорошего много не бывает. Это лучшая шутка из репертуара глупых бодрячков. И сколько раз уже твердили миру об относительности всего на свете, даже совершенства совершенств, – а все равно работает пока что пещерная логика: если свобода лучше несвободы, следовательно, она всегда, везде и во всем лучше несвободы.

Предупреждали же мудрецы: во всем соблюдай меру, а все не впрок.

Именно мера превращает яд в лекарство и наоборот.

Надо ли говорить, что пещерная логика в культуре приводит к разложению культуры, породившей логику, которая культуру худо-бедно развивает.

Свобода и несвобода – это инструменты достижения совершенства человека, а не достоинства или недостатки. Коварство свободы в том, что, если дать ее человеку в не ограниченных законами мироздания количествах, он мгновенно превращается в раба пороков.

Опять же: все яд, и все лекарство.

Свобода – это катализатор общественных процессов, а не качество социума.

Обратим внимание: о свободе в 99 случаях из 100 говорят в отношении человека и социума. В отношении внутренней свободы человека, то есть свободы и зависимости от самого себя (от собственного отношения к истине – следовательно, от качества своего мышления), говорят в одном случае из 100. Человек – заложник качества своего мышления (типа управления информацией): вот начало и конец всех свобод. Уже трактовка свободы исключительно как общественной субстанции есть вопиющая форма несвободы. Вместе с тем это едва ли не единственный способ для человека почувствовать себя свободным.

Почему?

Потому что индивид принял как аксиому, что свобода – мера общественная. Уровень твоей свободы – это твое отношение к общественно значимым ценностям. Говорим свобода – подразумеваем либер-свободу от консервативного общества. Вспомним историю про Ромео и Джульетту.

Общество представляет собой институт запретов и табу (если посмотреть на дело с формальной стороны), стимулируя бесконечную регламентацию и регуляцию поведения, что порождает «правила жизни» (систему запретов, при ближайшем рассмотрении); последние недвусмысленно являются покушением на твою личную свободу, чем же еще. Самоутвердиться в отношении общества – значит сформировать установку на нарушение запретов. Это всегда будет означать: я не такой, как вы все, я другой, из другого теста – я лучше, чем вы, презренные.

Я, Джульетта Капулетти, позволяю себе любить, а вы, сирые и убогие, на это неспособны. Чуть больше ума или просто широты натуры – и справедливые запреты в отношении менее умных начинают восприниматься как путы. Такова психология либеральной свободы.

С одной стороны, это хорошо, поскольку при всех оговорках мы имеем дело с медленным продвижением ко все большим степеням вожделенной свободы («конечный» пункт, с которого все и начнется, – свобода личности).

С другой стороны, это всегда будет движение к свободе в рамках принципиальной несвободы, в рамках свободы «первого – природного – уровня», если трактовать свободу как понятие информационное и многоуровневое, где свобода понимается как феномен культуры, корни которого уходят в натуру.

Джульетта вместе со свободой любить выбрала трагедию. Смерть. Выбор свободы привел к несвободе.

Есть свобода начального, «первого» уровня, а есть – высшего, включающего в себя начальный. Сложно?

2 «win-win» и 4 «win-win».

Призовем к свободе мысли и продолжим движение вперед, ведь в этом и смысл религии либерализма, не так ли? Свобода – ничто, движение к свободе – все. Нет?

Подойдем к свободе со стороны ума (личности). Что значит человек умственно развитый?

В отношении культуры это означает: все более и более осознающий функцию высших культурных ценностей как источник свободы человека. Принимающий диктатуру культуры как условие свободы. Чем более человек свободен в культурном смысле, тем более он становится особым человеком, мыслящим человеком – личностью.

Главным источником (не) свободы для такого человека становится он сам: если личности удается подчинить «эго индивида» (в этом случае уместна формулировка «достичь гармонии натуры и культуры»), нам является проекция свободы как подлинно человеческого измерения; если индивид доминирует над личностным началом в себе, мы имеем дело с вариантом деспотии в масштабах одного, отдельно взятого человеческого сознания (при этом индивид спешит подчеркнуть, что он тысячу раз слаб, и его, лежачего, не тронь, а пожалей).

Умный человек меняет формулу «хочу и буду» на «должен, следовательно, с удовольствием буду».

Что значит «человек умственно развитый» в отношении натуры?

Человек, умеющий ставить запреты сам себе, ограничивать свою свободу рамками интеллектуальных барьеров. Источник его свободы – контроль над инстинктами и бессознательным.

Дальше начинается «самое интересное», то есть начинается история про запреты в отношении натуры, история, приносящая человеку массу эмоций, как положительных, так и негативных. Эту интересную историю часто принимают за содержательную жизнь, хотя на самом деле это вариант пустой, именно бессодержательной жизни. Просто расцвеченной гирляндами эмоций.

Разберем это на примере. Предположим, мистеру Х нравится испытывать острые ощущения, поэтому его тянет на опасные приключения. Ему хочется – и он это делает. Чувствует себя свободным. При этом мистер Х, конечно, не полезет в речку с крокодилами, даже если очень хочется, ибо интеллект подсказывает: тебя просто съедят. А вот где-нибудь на крокодиловой ферме под присмотром хозяина потыкать палкой одного крокодила и уцелеть – шанс реальный. Ты испытал острые ощущения и уцелел. И волки страсти сыты, и овцы здравого смысла целы.

Тебе хочется разогнаться на супербайке до 450 км/ч, но это увеличивает твои шансы погибнуть до 99 %; ты снижаешь скорость до 250 (шансы погибнуть 40 %), получаешь свой адреналин и чувствуешь себя бесконечно свободным.

Тебе хочется иметь в каждом городе по подруге, и ты заводишь десяток интрижек. Твои внебрачные дети – это не твои проблемы, ибо это уже никак не совместимо со свободой. Но если тебе со всех сторон последуют иски от брошенных женщин и детей, это явно смирит твои желания по части интрижек.

Почему ты испытываешь чувство свободы?

Потому что ты ограничил себя! Свобода (хочу) есть результат ограничения (нельзя).

Вот она, ключевая психологическая тонкость: самоограничение, которое опирается на интеллект, воспринимается как проявление свободы, а не как ее ограничение (хотя в реальности несвобода, законопослушность и есть форма проявления свободы). Интеллект ограничил свободу – и тем самым увеличил ее, раздвинул ее границы. Что является регулятором свободы, даже в самых простых случаях?

Интеллект, инстанция противоположная «хочу».

А человеку кажется, что по хотению ограничил себя, а не по необходимости. Интеллект как регулятор свободы включается в «хочу и буду». Это хотение сделало человека свободным, а не интеллект.

И у «свободного» человека появляются амбиции. Человек, умеющий ограничивать сам себя, с раздражением относится к «тоталитарным» замашкам общества. Он внутренне позволяет себе гораздо больше, чем это позволяет общество. Он ставит себя выше «косного» общества. И его поведение становится асоциальным, общественно опасным. Он, буревестник, начинает бороться за свободу, за права человека, «рожденного свободным».

Я хочу гонять под 400 км/ч и буду! Я сам себе регулятор. А если вы мне запрещаете (думая о безопасности других, между прочим), то вы ограничиваете мою свободу. К черту такой мир!

Я хочу полезть в пасть к крокодилу – и полезу!

Я хочу быть любвеобильным без тормозов и обязательств – и буду!

Хочу броситься головой вниз с высоты 17-этажного дома, чтобы испытать упоительное ощущение полета, – и кто мне запретит?

Хочу, хочу, хочу…

Пустая, бессодержательная жизнь начинается с «хочу и буду».

Как говорится, хотеть не вредно; вредно не понимать. Буревестнику мистеру Х невдомек, что «родиться свободным» нельзя, можно просто родиться – появиться на свет, чтобы попытаться пробиться к свободе. История «буревестников» всегда красивая, в чем-то романтичная история борцов за «нашу и вашу свободу», если согласиться с тем, что глупость и роковая невосприимчивость к свободе входит в состав романтизма.

Что такое свобода для человека не думающего, для индивида, то есть обычного, того самого, который обитает на земле в количестве миллиардов?

Для живущего «по хотению» свобода означает делать, что хочется, не делать того, чего не хочется, и не думать при этом о последствиях. В этом, по его разумению, и заключаются «права человека».

Это и означает пребывать в гармонии с самим собой, окружающим миром, прошлым и даже будущим. Иными словами, если дать возможность обычному человеку (индивиду) выбирать свободу (реализовать свое представление о свободе), он всегда выберет свободу первого уровня (2 «win-win») и всегда будет отвергать свободу высшего уровня (4 «win-win») как самую тоталитарную историю на свете.

Хорошее есть враг лучшего.

Свобода выбора на практике для человека, не искушенного в науке мыслить, сводится к уничтожению свободы как феномена культуры.

Жить «по хотению» означает жить «по велению психики», хотя кажется, что по велению разума. По велению, по диктаторскому велению психики, то есть натуры. Вот такая тоталитарная ловушка, элегантно превращающаяся в клетку для свободомыслящих, – то есть для нежелающих мыслить, ибо мыслить – ограничивать себя.

Или разумное самоограничение – или примитивный диктат приматов.

Так хочется отвергнуть этот выбор несвободы и зажить себе по хотению.

Абсолютно либерально.

Так либералы становятся первыми жертвами либерализма.

Казалось бы, уже одно это должно заставить людей задуматься – именно заставить, и в результате добровольно поступиться объемом (количеством) свободы, оптимизируя ее качество.

Можно отрегулировать свое общение с дикой природой в соответствии с правилами.

Можно гонять на байке по правилам.

Можно прыгать с парашютом, а не с крыши вниз головой.

Можно уступить и пойти на компромисс.

Но разве свободой поступаются? Торгуют? Свобода – это святое, поэтому самый свободный лозунг самых свободных (читай: чрезвычайно испуганных запутанными отношениями со свободой) людей сегодня – «Долой репрессивную культуру! Мораль! Вообще все ваши регламенты и правила, составляющие каркас свободы! Любые запреты! Любые! Любые! Хочу и буду!».

А теперь спроецируем этот вольнолюбивый лозунг-жест на воспитание, образование, искусство, философию – словом, на все, кроме политики, конечно, ибо политика, как деньги и власть (сила), – это тоже святое.

Что мы будем иметь в либеральном воспитании как догму, как ключевой постулат?

Неограниченную свободу ребенка. Волю вольную. Кем вырастает такой ребенок?

Правильно: эгоистом. Индивидоцентристом. Природное эгоцентрическое начало в нем всегда будет доминировать над культурным, «хотение» над «долженствованием». Психика будет выполнять функции сознания. А если либеральное воспитание ориентировано на абсолют, то он вырастает абсолютным эгоистом, на горе себе и родителям, которые со слезами радости на глазах вынуждены (опять это чертово «вынуждены» – без него никак, что ли?) считать результатом своего педагогического подвига «свободного человека». Абсолютный эгоист – это ведь диктатор, не так ли?

Результатом либерального воспитания всегда будет невоспитанность – дремучая зависимость от инстинктов. Хотел как можно свободнее – получился почти раб. Почему?

Потому что воспитывать – значит вручать человеку такой могучий и эффективный инструмент, как сила воли (инструмент самоограничения во имя свободы). Воля без силы воли – это путь к эгоизму с его лозунгом «после меня хоть потоп».

Нельзя, конечно, сказать, что кто-то постарался и вывел в человечестве «породу эгоистов». Но в реальности мы имеем дело именно с этой породой. Поколение Y (миллениалы, «поколение трофеев», родившиеся примерно с 1981 г. по 1996 г.), поколение Z (родившиеся примерно со второй половины 1990-х по вторую половину 2010-х) – от поколения к поколению закрепление «эгоистических компетенций» идет по нарастающей. Дело не в том, что это «цифровые люди», дело не в «цифре» как таковой; дело в том, что они эгоцентристы. Их религией становится «хочу и буду».

Нравится нам или нет, эти поколения представляют реальную угрозу культуре. Ментальные характеристики этих поколений следует признать результатом победы идеологии либерализма.

«Цифровые люди» выросли в эпоху Интернета. А Интернет и либерализм – это близнецы-братья. Интернет – это технология либерализма и технология продвижения ценностей либерализма.

Интернет – это информационная площадка, где все позволено.

Говорим «Интернет» – подразумеваем безграничная свобода.

Интернет стал едва ли не вторым именем свободы, едва ли не синонимом свободы.

При этом не стоит забывать, что Интернет, что бы ни говорили о нем «цифровые люди», – это инструмент продвижения ценностей, а не сами ценности.

Можно ли с помощью Интернета ограничивать «безграничную свободу» «цифровых людей», желающих хотеть и не желающих думать?

Боюсь, у нас нет выбора, если мы действительно хотим воспитывать, корректировать ментальные характеристики новейших поколений.

Интернет как инструмент воспитания и образования: это правильная постановка вопроса.

Что мы будем иметь в либеральном образовании?

Как результат – необразованного человека. В лучшем случае напичканного знаниями и навыками (hard и soft skills), но не умеющего различать типы управления информацией: бессознательный и сознательный. Если ориентироваться на права и потребности маленького человека, для которого «законы» и «аксиомы» являются синонимом «репрессий», то результатом гуманитарного, например, образования придется считать его собственное представление о мире. О свободе. Ведь уважающий себя (читай – свободный) либерал всегда видит не то что есть, а то, что хочется видеть. Психика (низшая информационная инстанция) управляет сознанием (высшей информационной инстанцией). Научное мировосприятие либерала – «объективность» минус наука.

Так простейший культ «хотений» (ощущений) чудесным образом переворачивает мир с ног на голову. И к этому примитивному «хочу/не хочу» прикладываются все впечатляющие ресурсы человека: воля, интеллект, желание быть первым, творчество.

И человек становится недостоин сам себя.

Что имеем в сухом остатке?

Человек становится врагом себе, людям и жизни. А если он к тому же сильный человек («останется только один»), он становится сильным, непримиримым, неутомимым врагом. И это прямое следствие либерализма.

Казалось бы, либерал должен уважать религию – по крайней мере, «свою веру». Но нет. Религию, «свод моральных устоев общества», традиционный уклад жизни либерал, естественно, отвергает как пережиток, мешающий мыслить свободно (то есть безответственно).

Казалось бы, свободно = научно. Но только не для либерала. Наука – это законы, гуманитарные науки – это гуманитарные законы, а в науку либералам вход воспрещен по определению. Точнее, наука в либерализме persona non grata.

Что ж, тем хуже для науки. Гуманитарные науки и становятся первой жертвой либерального образования.

Что касается наук прикладных, добывающих эликсир бессмертия, то можно и профинансировать. Почему бы и нет?

Если очень хочется, можно поделить науки на «полезные» и «вредные», на хорошие и плохие. Почему бы и нет?

Отыгрывается либерализм, конечно, на искусстве, которое уже стало даже не зоной свободы, а синонимом либерализма как такового (хотя на самом деле для искусства сегодня актуально быть зоной, свободной от иллюзий либерализма). Говорим искусство – подразумеваем свободное искусство.

Искусство = свободное искусство.

Не свободное, не выступающее против ограничений и правил – значит не искусство.

Хочу считать «черный квадрат» вершиной искусства – кто мне запретит?

Хочу считать забальзамированную в формальдегиде «Акулу» Дэмьена Херста шедевром, затмевающим слабенькую и робкую кисть Рафаэля, – кто мне судья?

Если не существует объективных, не зависящих от хотений субъекта критериев красоты, истины, добра (зла), свободы, то любое мнение – любое! – становится не лучше и не хуже любого другого. На либеральный вызов «я художник, я так вижу» (хочу и вижу) следует либеральный контрвызов «я зритель, я так вижу». Ведь что такое объективные критерии?

Это критерии и законы, ограничивающие мои субъективные хотения! Мою свободу!

Поэтому долой не только «объективные» (самое ненавистное для либерала словечко) критерии; долой саму мысль о любой объективности, ибо объективность = ущербность для либерала.

Конечно, искусство, не связанное ни нравственными, ни научными законами, стремительно скатилось до элементарных перформансов. В каком-то смысле – до наскальной живописи. Отпала необходимость учиться искусству во всяких там академиях живописи, ваяния и зодчества. А зачем? Ты что, квадрат не напишешь без спецобразования? Акулу не замаринуешь? Если сомневаешься в своем таланте, освежи первую заповедь либерализма: кто угодно может считать себя кем угодно. Гением, например.

Для этого надо всего лишь подменить понятие талант понятием креативность. «Акула» как поделка весьма креативна, тут не возразишь.

Если маразм в искусстве становится проявлением либерализма, то это уже больше, чем маразм, – это «наше все», даже несмотря на то, что это конец всему.

В чем главный секрет современного искусства?

Он очень прост и незатейлив, как сама правда: нечего сказать – говори красиво или, на худой конец, оригинально. Разведи истину (закон), добро (нравственный закон) – и красоту (беззаконие). Разведи их по разную сторону баррикад. Отлучи форму от содержания. Сделай содержанием форму. Квадрат. Ромб. Формальдегид.

Далее – что угодно. Ибо ты свободный художник (раб формы).

М. Прусту, Дж. Джойсу, Э. Паунду, Набокову и иже с ними такое и не снилось.

А ведь так красиво и оригинально все начиналось.

Чувство меры подвело.

Философия?

Какая философия, если либерализм становится неприкасаемой философской ценностью и ведущей категорией? Философия и «хочу» – две вещи несовместные, а если их совмещать, то «хочу» становится содержанием философии.

Где начинается абсолютизация либерализма, там заканчивается философия. Все понятно с философией?

Ладно, раскроем один секрет. Разведи мироощущение и мировоззрение. Объяви первое философией, второе – врагом либерализма. Отлучи форму от содержания. Сделай содержанием форму. Все понятно?

Либерализм и политика?

А вот тут не надо путать божий дар с яичницей. Не надо философствовать о политике. Политика стоит на страже ценностей либерального общества, это вам не философия и не образование какое-нибудь. Политика ради свободы должна быть готова на все, в том числе на ограничение и ликвидацию всяческих свобод.

Власть – и либерализм: вы что, смеяться вздумали над властью? Вам что, сила уже не авторитет?

Самовыражайтесь в искусстве, даже в философии, превратив ее в искусство отрицать философию, а силу власти оставьте в покое.

Власть должна защищать либерализм. Это объективная данность.

Скажете, неувязочка получается?

А плевать мы хотели на ваши неувязочки. Хочу – и буду.

Тот, кто в свободном кураже ратует за свободу, отвергая тоталитаризм (не всегда понимая, что он имеет в виду под тоталитаризмом, – а свободный человек, собственно, и не должен вникать в то, чего понимать он не желает), на самом деле отвергает золотое правило культуры: во всем соблюдай меру всех вещей – во всем ориентируйся на личность.

Давайте наконец задумаемся – то есть отнесемся к либерализму нелиберально. Идеология либерализма – это вариант запутывания такого качества, которое делает данную идеологию самым гнусным из всех известных людям вариантов несвободы. Запутавшийся окончательно и бесповоротно вопиет о безграничной свободе своего выбора. Свобода как высшая ценность срабатывает как приманка, наживка. Свободу отбирают именно у тех, кто тянется к свободе. Наиболее жизнелюбивые изо всех сил приближают собственную погибель.

Когда речь идет о свободе в либеральном, поверхностном ее толковании, на самом деле речь идет о нежелании человека быть личностью. Или человек – или личность. «Свобода человека» в этом контексте становится самым эффективным инструментом подавления «свобод личности».

Вот и получается: хочешь отнять у человека свободу – дай ему захлебнуться свободой, опутай его паутиной либерализма, отними у него свободу стать личностью.

Либерализм как наиболее изощренная угроза свободе человека – как вам такая повестка дня? Для либералов «свобода как условие реализации личности» – это непереводимая игра слов.

Вот до чего может довести свобода мысли.

Почему же все как зачарованные маршируют стройными рядами и колоннами ровнехонько в пасть химере либерализма? Где голос разумных существ? Почему они не в силах сопротивляться распространению сумасшествию либерализма?

Потому что у либерализма на руках один козырь, делающий не очень умную идеологию непобедимой: либерализм открыто признает деньги (силу) мерой всех вещей. Деньги – это всеобщий эквивалент силы. Именно деньги, за которыми стоит природный ресурс: культ силы! – противостоят свободе и культуре. Не сами по себе, конечно, а как инструмент в руках противников свободы и личности. В эпоху культа личности (в хорошем смысле этого словосочетания) функция денег, конечно, будет иной.

Деньги и либерализм – одной информационной природы. Вспомним: ценности, которые определяются «деньгами», продаются под брендом «свобода». Покушаешься на либерализм – ставишь под удар мироустройство, где мера всех вещей – деньги, святая вещь. Многие и не либералы даже к этому явно не готовы. Бросишь камень в либерализм – попадешь в опоры мироустройства. Стоит ли разбрасываться камнями в хрупком мире, который держится единственно силой денег?

Нет-нет, лучшее – враг хорошего.

Иными словами, деньги стоят свободы-Д и личности. Стоят прогресса и самой жизни. Деньги – начало и конец всего.

Всем все ясно?

Конечно, с этим либерализмом явно надо что-то делать. И судя по всему, что-то явно нелиберальное. Пришла пора защищать свободу от либерализма. И начать, конечно, следует с меры всех вещей. Деньги (культ силы) необходимо заменить культом разума, культом личности, культом отношений, где истина не зависит от «хотений».

Счастье (это про личность) – или деньги (про либерализм)?

Вот в чем вопрос.

Хочется спросить: кому выгодно душить человека либеральной свободой? И кто так страстно желает скомпрометировать либерализм как движение в сторону свободы? (Свободу ассоциаций никто не отменял, подобные вопросы просто сами слетают с языка.)

Это выгодно реальным врагам реальной свободы. Сильным мира сего. Которыми в свое время были фашисты, например.

Либерализм может оказаться оборотной стороной фашизма. Ибо фашизм, делая ставку на природную силу, сражается не столько силой оружия, сколько силой денег. Для фашизма деньги – это тоже святое.

Понимаете, о чем я?

Дьявол, как известно, сокрыт в деталях. Давайте вникнем в нюансы либерализма, которые помогут взглянуть на либерализм именно как на стройную, монолитную систему, весьма и весьма репрессивную по своему потенциалу. Посмотрим на либерализм как на модус тоталитаризма.

При этом хотелось бы отметить, что мы вовсе не собираемся «лепить» из либерализма, который хочет как лучше, врага личности и человечества. Дело не в либерализме как таковом; дело в том, что людям всегда следует опасаться таких культурно-идеологических парадигм, в которых наблюдается очевидный дефицит разумного начала. Здравого смысла, в конце концов. Пороки либерализма не в том, что он либерализм, а в том, что он отвергает необходимость насыщения своих концептов диалектикой, – что он далек от реальности, иначе говоря.

Либерализм далек от уровня наших сегодняшних представлений о приемлемом качестве социальной жизни, далек от интересов людей.

Но назначать либерализм крайним, делать его виноватым во всех проблемах людей – такое причинно-следственное умозаключение свойственно поверхностной логике, которая лежала в основе «поиска ведьм». Это неприемлемо, потому что «перевод стрелок» на «ужасный» либерализм является уходом в сторону от глобальной проблемы: от необходимости понимать, что все трудности людей проистекают от непонимания.

Только с такой обязательной поправкой все наши рассуждения о либерализме корректны, в противном случае они вырваны из контекста и идеологически искажены. Либерализм, идеология индивидоцентризма, интересует нас как тип управления критически важной для человечества информацией. Либерализм – это не монстр и не зло как таковое. Это неэффективный, морально и технологически устаревший тип управления информацией, который влечет за собой неизбежное зло.

Зачем нужны умные люди?

Чтобы понимать и разграничивать природу либерализма и природу персоноцентризма. Это позволяет двигаться вперед.

Итак, нас интересует тоталитарная суть либерализма. Начать, конечно, следует с психологии. Эта та самая мутная среда, где черное легко представить белым, где все ускользает от определений, не поддается регламенту, где все дышит вольностью, где порывы и непредсказуемость сами по себе служат аргументом не в пользу рационального отношения. Где царствует культ и карнавал «хотений». Хочется думать, что «психология» и «свобода» – одной крови, одного информационного состава. Хочется думать, что «психология» и «свобода» – это синонимы.

Это та среда, из которой добывается вещество идеологии.

Неудивительно, что либерализм начинается с психологии. С очаровательного легкомыслия. При этом само понятие «либерализм» в психологических манипуляциях старается лишний раз не засвечиваться. А зачем?

Тайное тайных любит тишину. Деньги любят тишину. Только искусство предпочитает скандал – так ведь это «зрелища».

Целая армия психологов неустанно работает над тем, чтобы люди чувствовали себя свободными и счастливыми. Свободу и счастье либеральная психология жестко и однозначно привязывает к эмоциональной стороне человека. Достаточно заглянуть в Интернет с его ненавязчивой рекламой, где свобода выбора продается как товар.

Кстати говоря, знаете, как называется самая продаваемая книга десятилетия в русском сегменте Интернета?

«Хочу и буду: Принять себя, полюбить жизнь и стать счастливым». Автор – психолог, разумеется [1]. Автор дает добро на то, чтобы «хотение» связывали со свободой, воспринимали как призыв свободы. Автор дает добро на то, чтобы перестали наконец мышление связывать со счастьем.

Отвлечемся от данной конкретной книги. Обратим внимание на то, что грамотные психологи очень точно расставляют акценты. Начинают с простых вещей. Например, что такое сила воли?

Сила воли – это ведь насилие, верно? Это сила, примененная против чего-то. То есть насилие. Силу воли очень соблазнительно объявить насилием, подавлением желаний, побуждений, беззащитных хотений. Сам бог велел, что называется.

Отсюда следует: тот, кто подавляет такие естественные «движения души», тот самонасильник. Изувер. Мазохист. Тиран по отношению к себе, своим светлым желаниям. Враг свободы, если кто не понял.

Если вы рискнете объявить всем известное понятие «сила воли», употребляемое, конечно, в позитивном смысле, мифом, аплодисменты вам гарантированы. Ведь вы выступаете в роли освободителя человека от комплексов, которые навязывает ему недостаточно либеральный социум.

Значит, надо объявить силу воли вредным, неправильным «достоинством», а еще лучше – не существующим. Мифом, иллюзией.

А еще лучше – пороком.

Смотрите, как это делается.

Что мотивирует человека истязать самого себя с помощью пресловутой «силы воли»?

Страх. Страх не достичь того, чего ты должен достичь – должен в соответствии со своими ценностными установками. У страха много имен, много ликов: страх наказания (увольнения, лишения премии, чьей-то обиды), страх отвержения, непризнания, страх оказаться виноватым, страх поражения, страх потерпеть неудачу, совершить ошибку.

Следовательно, ваши ценностные установки и превращают вас в тирана и насильника. Смотрите, как все просто: никакой «силы воли» нет, а есть лишь страх. Страх превращает вас в самонасильника. Страх движет вами, а не сила воли. Никакой силы воли в природе не существует. Это всего лишь другое название страха.

Сила воли – это миф, иллюзия, что и требовалось доказать.

Хочешь избавиться от страха?

Поддайся желаниям. Прими себя. Будь свободным. Процитируй авторитетного остроумца О. Уайльда: «Единственный способ избавиться от искушения – поддаться ему». Хочу и буду. Культ желаний и хотений, культ психики в противовес культу долженствования (культу сознания) становится способом достижения свободы.

Хочешь быть педофилом? Прими себя!

Хочешь то, чего не хотят все? Прими себя!

Хочешь рисовать карикатуры, оскорбляющие чьи-то святыни?

Прими себя!

Хочешь стать бессмертным?

Будь им!

Хочешь?

Бери! Давай! Вперед! Не стесняйся! Мир создан только для твоих желаний. Ты этого достоин.

При этом отмечаем важный нюанс: поддаться искушению-желанию – это не просто исполнение каприза, это уже заявочка на культурную акцию, делающую человека свободным. Ты нашел в себе силы поддаться искушению. Ты не побоялся. Ты победил силу воли одним элегантным движением души.

Божественно. Не хватает слов.

Не будем лепить из принципа «хочу и буду: прими себя» карикатуру. Карикатура не аргумент. Конечно, есть случаи, когда именно принцип «прими себя» помогает человеку, который не в состоянии изменить обстоятельства. Разумно принимать то, что ты не в состоянии изменить. Например, не в наших силах поменять данный нам от природы темперамент. Или IQ. Или воспитание и характер наших родителей. Или характер наших детей. Или трагическую случайность. Да мало ли еще что.

Обстоятельства, которые мы не в состоянии изменить, приходится принимать – временно, отчасти, но так или иначе принимать. Это нормально.

Но принимать то, что тебе хочется, на том лишь основании, что тебе хочется и ты не желаешь препятствовать «саморазрушению», – это явный перебор. Принцип «хочу и буду» начинает не создавать человека, а служить способом деградации. Можно принять свой алкоголизм, а можно бороться с ним, с помощью силы воли, конечно; можно принять свои физические недостатки, ограничивающие вашу дееспособность, а можно противостоять им; можно принять к сведению, что мир катится в тартарары, а можно попытаться противостоять этому.

Принцип «прими себя любым и всяким» – это принцип приспособления; принцип «прими себя, чтобы изменить себя» – это принцип познания во имя изменения. Мы говорим о разных принципах отношения к жизни.

Если вы несчастный обладатель силы воли – то вы раб ценностных установок и одновременно тиран души.

Если вы счастливый безвольный субъект – вы свободная личность.

Ergo: надо делить людей не на безвольных и крепких духом, а на свободных и несвободных.

Понимаете, к чему ведет невинное «хочу и буду»?

Тут уже психология превращается в идеологию и отчасти в философию, причем вопреки намерениям психологов не заниматься никакой философией, Боже упаси.

Категория долженствования превращается в главного врага человека, в главное препятствие на пути к свободе; а каприз «хочу и буду» превращается в идеальный инструмент разрушения себя и общества (замаскированный под свободу, а как же).

Как сражаться с категорией «должен»?

А никак. Не побояться назвать ее «порождением ехидны», то есть страха. Мифом. Иллюзией.

Все. С этого момента вы объявляетесь свободным. Вы родились свободным, вам удалось им остаться. Вы отвоевали свободу, честь вам и хвала. Конец культуре и истории. Amen.

Все яд, и все лекарство. В данном случае «прими себя» преподносится как яд в привлекательной упаковке. Смертельный яд в карамельной оболочке.

Тем, кто привык гордиться своей силой воли, становится неуютно. А почему, собственно?

Потому что вас провели с помощью трюка. В чем секрет психологического трюка?

В том, что силу воли привязали к страху. «Отвязали» от способности достигать все большего и большего, от умения совершенствоваться, от радости и «привязали» к страху.

На самом деле свобода воли и свобода желаний – это проекция закона джунглей. Если ты принадлежишь к сильным мира сего, зачем тебе подавлять свои волю и желание? Свою свободу? Если это помогает тебе побеждать врагов и укреплять свое господство?

Напротив, надо сделать все возможное, чтобы закон джунглей облечь в культурную оболочку, чтобы все интеллектуалы мира не замечали за свободой ощущений диктат натуры.

А дальше – Окна Овертона и идеология в помощь. Паства будет под контролем.

Если отсутствие силы воли – это огромный бонус для либерализма, то для персоноцентризма все наоборот. Сила воли в гуманистической системе персоноцентризма выполняет иные функции. Какие?

Сила воли не управляет, конечно, желаниями (сферой чувств), но она помогает реализации разумных потребностей. Человек – существо одновременно природное и культурное. Два в одном. Без блокировки потребностей натуры (хотений), то есть без применения силы воли достичь уровня культурного человека, личности невозможно.

Величайший оратор древности Демосфен от природы обладал плохой дикцией, он был косноязычен (за что получил уничтожающее оратора прозвище Батал: др. гр. «заика», «косноязычный»), обладал слабым голосом, коротким дыханием, имел привычку подергивать плечом. Если бы он принял себя и не сражался со своими недостатками, он никогда не стал бы тем, кем стал: легендарным оратором. К счастью, он обладал еще и силой воли; он заставлял себя учиться ясно выговаривать слова, для чего набирал в рот черепки и камешки, произнося речи на берегу моря, при шуме волн, заменявших в данном случае шум толпы; взбирался на крутые холмы, громко читая поэтов; упражнялся в мимике перед зеркалом, причем спускавшийся с потолка меч колол его всякий раз, когда он по привычке приподнимал плечо. Изучая образцы красноречия, Демосфен по неделям не выходил из комнаты, обрив себе половину головы во избежание соблазна. Его первые попытки говорить публично не имели успеха, но с помощью силы воли он добился своего: его стали внимательно слушать.

Если вы ставите себе цель и задачу стать личностью, сила воли вам в помощь. Здесь уместно говорить не о самонасилии, а об умении не отвлекаться на соблазны, об умении совершенствоваться. Если вы выступаете против личности, против высших культурных ценностей – вы непременно будете выступать против силы воли.

Сила воли – это проявление диктатуры культуры по отношению к самому себе.

Следует опять же четко расставить акценты (самодисциплина разума нам в помощь): не в силе воли дело, не в добровольной самодиктатуре, а в структуре потребностей человека, где сила воли присутствует как инструмент их реализации. Отсутствие силы воли порождает деструктивные желания, разрушающие личность.

Мотивация применения силы воли у личности и у индивида принципиально разная.

Но психологов, грамотно отстаивающих права и потребности личности, что-то не видно. Почему?

Потому что психология – весьма либеральная наука сегодня. Более того: психология (в частности, психоанализ) – главный «научный инструмент» либерализма. Почему?

Слишком много страха накопилось в жизни людей. Психотерапия паразитирует на страхе. Она призвана купировать страх, не искореняя его причины.

Обратим внимание на такой нюанс: на первых ролях в психоанализе именно анализ, то есть управление информацией. В идеале психоанализ превращается в персоноцентризм. Попробуйте сложите пазл: анализ, интеллект, разум, качество мышления, тип управления информацией, индивидоцентризм, персоноцентризм.

Полагаем, это плохая новость для тех, кто взращивает в человеке разрушительный комплекс «хочу и буду».

Однако психологического ощущения свободы мало. Для культурной легитимности необходимы аргументы науки наук. Царицы наук.

Тут свои услуги предлагает философия. И как изощренно предлагает!

Я, в свою очередь, предложу читателю небольшой философский этюд, созданный мной в те времена, когда я был страшно удивлен тем, что неумение мыслить можно, оказывается, выдать за высший пилотаж философской мысли. Бесконечный тупик – за выход из тупика. Хладнокровно. Цинично. Тогда, в 2000 г., я еще не очень уверенно связывал подобную философию с либерализмом. Теперь связываю напрямую.

Итак, вот мой эссеистический этюд, который я «причесал», постарался убрать излишнюю запальчивость. Мне кажется, он ценен тем, что передает честное изумление перед культурным трюком.

Этюд называется «Хайдеггер, или Искусство мыслить не мысля» [2].

Ну, что ж, уважаемый читатель, давайте постараемся прибрать паранджу с чела мыслителя, который мыслил не «о» чем-то (какая банальность – обозначать предмет познания!), а «мыслил что-то», который предпочитал петлистые «лесные тропы» мысли, ведущие в никуда (которое, возможно, и есть самое главное «куда»?). Тропа есть – а пути нет, мысль есть – а познания нет, чистая мысль есть – а философии нет (есть «конец философии»). Откройте личико, Herr Хайдеггер. Если ты «помысливаешь» и при этом не знаешь, о чем ты, собственно, мыслишь, то это наводит на размышления. Мысль как таковая, как некая самостийная субстанция, сама-для-себя-рожденная-и-сама-себя-порождающая-и-пожирающая, стала «феноменом».

Вот помыслите сами: то была просто мысль и надо было думать, а то стал феномен, к которому неизвестно, с какого боку подступиться, и с какого ни подступайся – все будешь в дураках. Не феномен для человека, а человек для феномена, и человек есть ничто, да святится имя твое.

Другими словами, Хайдеггер удивился самой возможности мыслить, как гоголевский Петрушка поражался странной способности знаков складываться в некое подобие смыслов. Это делает честь ему (Хайдеггеру), конечно, однако на этом его философия началась и кончилась. Он так всю жизнь и удивлялся, что вот-де, начинаешь мыслить – а оно и мыслится, а зачем, к чему, с какой целью – просто не знаешь, и даже за тысячу марок не сказал бы, какой в этом смысл. Так как-то все.

Настоящая заслуга Хайдеггера перед культурой состоит в том, что он скромно указал на глупость философии, чем избавил от необходимости думать полчища тех, кто хотел бы быть философом и при этом презирать «понимание»; быть этакими чингачгуками-пионэрами, шастающими «лесными тропами». А «тропы-с» ото всех сокрыты, и-никому-не-покажу-где. Проторил, аки тать в нощи, и забыл. Заросло. Может, мнилось, может, грезилось, приснилось, но что-то было. Как бы. Гулял сам по себе.

Истинная актуальность Хайдеггера в том, что он (не первый и не последний) мысль, инструмент познания, представил как психический акт. Его «другое мышление» – это банальный полухудожественный не регламентированный, то бишь свободный бред, обслуживающий потребности души. И проблема, по большому счету, не в Хайдеггере и его пресловутых загадках, а в том, почему именно сегодня акцент на психической составляющей сознания имеет такой бурно-истерический (как бы гносеологический) резонанс.

Хайдеггер не феномен, а симптом некоего феномена. Какого?

Страха, жуткого страха перед тем, что нормальная здравая мысль, во первых, не уберегает человека от смерти, а во вторых, мало облегчает жизнь, только все усложняя и запутывая. Чем больше мысли – тем больше проблем: нет ли здесь некоей загадки-вот? То ли дело тропы: чем больше плутаешь – тем больше понимания. Гуляй, душа.

Европеец Хайдеггер одним местом почуял (так сказать, догадался), что надо в очередной раз скомпрометировать мышление как таковое – но сделать это традиционным, иррациональным способом. Смотрите: вы объявляете другое мышление. Вроде бы пустячок. Одну секундочку: вы как бы не против мышления, вы за другое мышление. Устраняя мышление, вы выступаете не против мышления (Боже упаси!), а именно за него, драгоценное, за новое, другое, супермышление. Старое мышление могло только объяснить вам, отчего мы вынуждены питать иллюзии, в чем суть вожделенных фантомов и пр. Но оно не порождало иллюзий! Оно наивно полагало, что это не его дело. Строгое концептуальное мышление не обещало вам изменить мир по вашему хотению, оно только честно познавало его по мере научных сил и возможностей.

Но от такого познания никому не легче, а человек – это именно тот, для кого прогресс означает: «чтобы было хорошо и легко, приятно и прилично». Новое мышление оставляет лазейку в неизведанное (прямо сказать – к Богу), оставляет «просвет» как надежду на радикальные перемены к лучшему, как веру в чудо. Скажите после этого, что возможности мышления не возросли!

Новое мышление по старому рецепту: сотрите границу между познанием и приспособлением, верой и методологией – и вы получите Новый Иерусалим и все, что хотите, в придачу. Продуктивное мышление.

Хайдеггер сыграл (боюсь, что бессознательно) на потребности людей иррационально (бессознательно же) тянуться к чуду, ибо старое (в-смысле-устаревшее) мышление чудо и тайну давно объявило формами невежества. И тут явился Herr из Фрайбурга. Мистически озабоченное мыслящее человечество узнало долгожданного мессию, призванного избавить от бремени знания сверхнаучным способом.

Проще говоря, никакого другого мышления нет и никогда не было; «другое мышление» (то есть откат от научного мировоззрения) – это знак (знамение?) и символ наступления антиразумной реакции, подлинно антигуманного процесса под знаком нового гуманизма. Хайдеггер – философ-ноль, zero. Он есть, повторим, знак, вектор, тенденция. Разгадывание его «картин мира» – это идеологическая промывка мозгов в религиозно-мистическом направлении. Новое культурное, просвещенное невежество. Спрос родил предложение, только и всего.

Маятник в философии отчетливо качнулся в сторону образно-модельного постижения, иррационально-интуитивных прозрений (почему – это отдельный вопрос). Разумеется, иррациональная составляющая в мысли есть, существует, реально присутствует, и в этом смысле Хайдеггер тонко почувствовал коварную природу человеческой мысли. Мысли как таковой – просто нет в реальности, мысль может существовать только как человеческая мысль: акт познания, обремененный бессознательными коррективами приспособления. Мысль становится живой, шевелится и лазает по тропам. На этом основании Хайдеггер сотворил культ мысли, парадоксально доведя его до мистики мысли. Вот ход его мысли. Мысленно отраженный человек – утрачивает целостность, а вот единомоментно объятый не мыслью уже, а чувствующей мыслью, внутренним взором – приближается к самому себе.

Следовательно, адекватный способ постижения – не мысль, которая ложь, а мысль, синтетически заряженная ощущениями, мысль с чувственной прокладкой. Двуприродная, амбивалентная, текучая стихия. Убери чувство – лишишься мысли.

Все так. Но разве отменяет это рациональный способ познания, если само понятие целостности есть результат деятельности мысли?

Наличие некой «голой», условной рациональности, противостоящей целостности, было заменено психической мыслью, больше-чем-мыслью, – мыслью, переживающей целостность и стремящейся к просвету. Все это понятно и более чем естественно. Все это версия вечного сюжета культуры: любви-ненависти (притяжения-отталкивания) натуры и культуры, психики и сознания, иррационального и рационального, образно-художественного и научно-теоретического освоения мира – «литературы» и «философии» в конечном счете.

Есть древний, время от времени легкомысленно забываемый (благо на каждое время найдется свой Хайдеггер) рецепт: смешать два языка культуры, языки психики и сознания и выдать при этом желаемое за действительное. Что это за зелье?

Идеология называется. Преподнесите чашу сию публике. Это верный и быстродействующий способ снискать лавры, которые в таких случаях сочтет за честь поднести вам благодарное и взволнованное человечество. Здесь и сейчас. Тут. Вот. Хайдеггер вовремя подсуетился. Ситуация сама по себе философская, но Хайдеггер здесь ни при чем.

Он вообще имеет косвенное отношение к философии, а потому в перспективе развития мышления место знаменитого господина из Фрайбурга видится весьма скромным. «Открытый» им тип нового мышления – это иррационально-психологическое приспособление к трудности познания и самопознания, к мысли. Мыслию мысль поправ. Легче живописать словом, нежели пользоваться им как инструментом познания. Эту новость активно переживали еще в Древней Греции. Впрочем, не так уж и давно, если вдуматься.

Строго говоря, Хайдеггер продемонстрировал нам тип мифопоэтического мышления. Отсюда – «темный», загадочный язык, странная грамматика (по шокирующим чудачествам узнаю мессию) и неизбежные образы и метафоры, дающие возможность бесконечного толкования. Вся эта роскошная паранджа, сотканная из метафор вперемешку с пророческим мычанием, скрывает растерянную физиономию честного швабского бюргера, который отважился сказать, что он ничего не понимает, но чувствует, что его священное непонимание выходит за рамки простого непонимания, что родилось непонимание в результате интенсивного мышления.

Он понял, что ничего не понимает.

И вот не мыслю – но «помышляю», не существую – но бытийствую.

Его неправильно поняли. Ему не поверили. Гром аплодисментов был несколько неожиданным, но это легко объяснимо: те, кто отбивает ладошки, бессознательно отождествляют себя с Хайдеггером, а раз так, то ему уготована судьба большого мыслителя. Его величина – комплимент себе. Хочешь не хочешь – ты у нас будешь умным, философ Хайдеггер. Они, «те, кто», чувствовали то же самое, но стеснялись или не умели этого сказать. А вот он взял и стал переводчиком в философскую ипостась общественных настроений, рупором недумающего сознания, бесконечно пережевывающего мысли, так сказать, питающегося мыслями и на этом основании решившего, что оно думает.

На самом деле мы имеем мысль как форму безмысленного существования, полубессознательную психическую эйфорию, акт саморастворения во времени и бытии. Для такого перетекания мысли из пустого в порожнее и вечности не хватит.

Мы имеем классику попсовой философии, которая тут же начинает рядиться в модные прикиды элитарности. Все это лишний раз доказывает, что лучше учиться диалектически мыслить, нежели по-новому уходить от старой беды: нежелания думать.

Если перевести вышесказанное на простой язык здравого смысла, то получим следующее. Психологи освобождают вас от необходимости воспитывать себя с помощью силы воли, а философы освобождают вас от необходимости думать, мыслить. Оказывается, вполне себе философским может быть такое утверждение: а нет никакой философии. Нет ни истины, ни добра, ни красоты, ни силы воли. Все это миф. Бесконечный тупик.

Следовательно, вовсе не обязательно человеку быть философски образованным – прошу прощения, свободному человеку. Индивиду. Можно весьма культурно отвергнуть культуру. Быть варваром, не неся при этом никаких репутационных издержек. Или быть безобидным овощем. На выбор. Главное – выработать стойкий рвотный рефлекс на понятие «должен», «должен и с удовольствием буду». Хочу и буду – это совсем другое дело.

Свободный человек никому ничего не должен. Он вовсе не обязан мыслить. Более того, научное мышление, мышление в соответствии с какими-то непонятными законами отбирает у человека свободу, превращая ее в познанную необходимость. Научное мышление закабаляет.

Следовательно, философия свободного человека – никакой философии. Простенько и со вкусом. Против кого направлена такая, с позволения сказать, философия?

Против личности, против человека умного, мыслящего.

Следовательно, против жизни на Земле.

А что же искусство?

Оно не дремлет. Оно всегда на передовой. Свобода в искусстве, как мы уже сказали, – это приоритет формы над содержанием. Культ формотворчества – вот что такое свобода. «Как» подменяет «что», а кажется, что наоборот. Хвост виляет собакой. Почему нет?

Откажись от человеческого измерения в искусстве – и ты свободен.

По-настоящему свободное искусство свободно даже от искусства как такового, от ремесла. Иначе говоря, художник вовсе не должен уметь рисовать, скульптор – ваять, музыкант – иметь представление о музыке, писатель – о ценностях человека, для которого пишет.

«Дегуманизация искусства» (термин Ортеги-и-Гассета): вот диагноз.

Будем справедливы: искусство никогда и не было средством гуманизации в силу амбивалентности своей информационной природы. Гуманистическое искусство – это движение от пустоты к смыслу, дегуманистическое – наоборот. Но это в принципе движение по одной дороге, хотя и в разные стороны. Современное искусство предлагает считать гуманизацией интеллектуализацию. В контексте всего сказанного легко понять, что интеллектуализация (формотворчество) – всего лишь изощренный вариант дегуманизации.

Можно выразиться даже еще более категорично: у деградации культуры – лицо искусства (сегодня в основном интеллектуального искусства). Искусство по природе своей всегда было и будет в авангарде дегуманизации, ибо психологическое освоение мира, противопоставленное разумному, принципиально антиличностно, ибо оно родом из природы, оно некультурно – следовательно, антигуманно по существу. Связывать дегуманизацию искусства с какими-то пришлыми модернизмами и постмодернизмами по меньшей мере наивно. Тут дело не в том, что авансцену искусства заполонили «черные квадраты»; дело в том, что эти «квадраты» узаконили абсолютную субъективность, тотальную психологизацию (через интеллектуализацию), устранение каких бы то ни было критериев (продукта разума, как ни крути). Сама принципиальная возможность выдать «квадрат» за искусство – вот триумф дегуманизации. И одновременно интеллектуализации. Появился «квадрат» – исчез гуманизм.

Для меня «Черный квадрат» Малевича не символ, а знак того, что искусство кончилось.

Именно возможность превращения знака «черный квадрат» (абстрактно-логической информационной единицы) в символ (в информационную единицу образной, чувственно воспринимаемой природы) есть знак культурной деградации (которую при желании можно назвать антикультурной революцией).

Если принципиально не различать умение создавать одухотворенные образы (творчество) и придумывать знаки (креативные способности) – то такая интеллектуализация приводит к отделению творчества от искусства, к информационному обеднению искусства – в конечном счете к дегуманизации искусства.

Вектор гуманизма – насыщение разумом. Деградация, дегуманизация есть не что иное, как изъятие разумного, личностного начала из культуры. В этом смысле меньше разума означает, с одной стороны, меньше культуры, а с другой – больше искусства (дегуманизированного) и больше интеллекта.

В данном контексте вполне логично, что дегуманизация проявилась, во первых, прежде всего в искусстве, а во вторых, она рождена вовсе не искусством. Это неизбежное следствие психологизации всех отношений с миром (преимущественно приспособительных, но не познавательных). Искусство честно отразило этот глобальный процесс, составляющий духовный стержень цивилизации, именно цивилизации как таковой (то есть жизнедеятельности индивида, вполне обходящейся без культуры, но делающей культ из интеллекта), и на зеркало неча пенять. Тут не в квадрате дело. И не в искусстве.

Тут дело, повторим, в том, что культурная планка – не скажешь понизилась, скорее, перестала повышаться; а прекращение прогресса по линии гуманизма неизбежно привело к дегуманизации. Иными словами, приспособительный характер познания (психологический в своей основе) стал выявлять свой антигуманный характер. У нас есть все основания говорить о дегуманизации (посредством все той же интеллектуализации) философии, науки, политики, экономики, права, религии, морали, эстетики – всех форм общественного сознания, несущих культурную нагрузку. У нас есть основания говорить о весьма и весьма относительном характере гуманизма такого уклада жизни людей, как индивидоцентрическая цивилизация.

Итак, дегуманизация искусства – это симптом того, что образно-психологический тип управления информацией (на котором и выстроен фундамент человеческой цивилизации) исчерпал свои гуманистические возможности. Гуманизация искусства, очевидно, возможна только при ином типе управления информацией. А это означает смену одной модели человека другой, смену систем ценностей, это означает неизбежный грядущий персоноцентризм в культуре (в противовес господствующему ныне социо– или индивидоцентризму). До сих пор в центре внимания искусства – человек как биосоциальное существо (индивид). Человек как существо биосоциодуховное, подлинный субъект культуры – личность – не может полноценно развиваться в рамках цивилизации. Это означает, что цивилизация, исчерпав свои гуманистические возможности, должна смениться жизнеукладом, противоположным цивилизационному.

Культура должна стать гарантом существования натуры, а не наоборот.

Возможно ли это?

Гадать нет смысла. Достаточно сказать, что это необходимо и неизбежно, если человечество хоть на секунду допускает мысль о будущем. Будущее возможно только как культурное, гуманистическое будущее.

У человека появляется шанс стать личностью: это и есть подлинное воплощение гуманизма. Именно так и никак иначе. Личность должна интересовать искусство, а не «черный квадрат» (символ элементарно понятой вседозволенности, индивидоцентрической «свободы» в рамках социоцентризма, то есть принципиальной несвободы).

«Я художник, я так вижу [то, что хочу видеть]» – это не про искусство, а про деградацию искусства.

«Я художник, я так вижу [связи и отношения, которые образуют закон]» – это про искусство.

Теперь уточним суть понятия гуманизм не как душевной, а как научно-гуманитарной категории.

Страдания из-за пролитой слезинки ребенка – это еще не проявление сути гуманизма; если нам жаль всех и нисколько не жаль себя – это тоже не гуманизм в полном и точном смысле этого многомерного понятия; даже если мы озабочены правами животных и экологией – и это все если не псевдогуманизм, то всего лишь одно, и далеко не самое решающее, из проявлений гуманизма. Средствами интеллекта вообще невозможно адекватно определить, что такое гуманизм.

Напомним: человек – существо информационное. Гуманизм – это такое информационное развитие инфокомплекса под названием «человек», которое ведет к разумному управлению всеми отношениями человека с миром, и прежде всего с самим собой как основным информационным «сгустком», основной инфоединицей вселенной, – единицей, целостность которой сопоставима с природой целостности универсума.

Гуманизм как вектор культуры – это поступательное информационное движение от индивида к личности.

И цель человека, его максимальное самоосуществление – гуманизм. Эта утопия – самая реальная перспектива, за которой стоит вся логика развития культуры. Иной перспективы (обоснованной в принципиально научной парадигме) просто не существует.

Хорошо, выразимся осторожнее: иную перспективу имеющимися в нашем распоряжении информационными возможностями разглядеть не представляется возможным.

Альтернатива – благие пожелания, которыми, как известно, вымощена дорога совсем не туда, куда хотелось бы, и душевные страдания, гениально оплакивающие ценность угасающей жизни (натуры).

Язык психики озвучивает только хотения, желания и страхи.

Гуманизм говорит языком разума.

В среде душевно-гуманитарной интеллигенции людей либерально ориентированных на порядок больше, нежели тех, кто ориентирован консервативно (нелиберально, антилиберально). Это подтвердит любой, кто так или иначе сталкивался с гуманитариями.

Более того, спешим заострить нашу мысль, не боясь при этом слишком погрешить против истины: говорим гуманитарий – подразумеваем либерал (говорим либерал – подразумеваем свободу-Д, говорим свобода-Д – подразумеваем деньги, говорим деньги – подразумеваем культ силы, закон джунглей).

Либерализм каким-то образом соотносится с природой гуманистики, можно сказать входит в ее «состав». Каким именно образом?

Человек, склонный к углублению в проблемы гуманитарного характера, не может не примерять к себе такие «абстрактные» категории, как свобода, счастье или истина, например. Эти категории становятся вполне конкретными, взятыми из жизни. Уровень личной свободы при этом для человека хоть немного думающего, способного к рефлексии, всегда будет выше того, что в состоянии предложить ему социум. Об этом мы уже говорили.

Думающему человеку свободы всегда не хватает, он всегда готов к большему, однако консервативный социум ограничивает устремления свободолюбивых гуманитариев.

Отсюда критический настрой гуманитариев-либералов по отношению к социуму: они всегда склонны если не воевать за свободу, то непременно расширять зону свободы, делая это в согласии со своей совестью, опирающейся на выкладки интеллекта.

Хорошие и честные гуманитарии (уже не говоря о циниках и прагматиках, которых в этой сфере еще больше) всегда либералы. Порой они, склонные к экзальтации (даже от глотка свободы голова всегда идет кругом), ничтоже сумняшеся называют себя то совестью нации, то солью земли, то еще чем-то весьма редко встречающимся в жизни, но чрезвычайно важным, типа пупа земли.

Наиболее одаренные из гуманитариев рано или поздно понимают (осознают), что сопоставлять уровень личной свободы следует не с планкой, которую способно предложить общество здесь и сейчас, а с информационным потенциалом человека, с природой человека, с его возможностью существовать в мире высших культурных ценностей. В этом случае уровень личных притязаний на свободу всегда оказывается ничтожным по сравнению с тем, на что в принципе способен человек. Он способен быть личностью, а ворчит по поводу того, что общество ограничивает его права и свободы в отношении «легких» наркотиков, например.

Либерал становится карикатурой на свободного человека.

Личность достигает таких степеней свободы, что перестает быть либералом – просто потому, что ее представления о свободе и истине совершенно не вписываются в «толерантную» идеологию либерализма. Личность, ориентируясь на информационные возможности человека по максимуму, начинает оперировать такими категориями, как диктатура культуры, например, что приводит в ужас либералов, молящихся демократии как главному политическому инструменту свободы (то обстоятельство, что демократия на деле обеспечивает диктатуру натуры, либералы великодушно не принимают в расчет).

Личность живет в мире законов, и потому она знает реальную цену свободе; либералы живут ощущением свободы (мало свободы, много свободы), можно сказать, оперируют количественным ощущением свободы, боясь даже помыслить о том, что у свободы есть качество.

Всякий уважающий себя либерал боится думать (испытывает страх от мыслетворчества), ибо он, глубоко задумавшись, рискует утратить ощущение свободы. «Кто жил и мыслил, тот не может, в душе не презирать людей» (Онегин). А презрение к людям, что хорошо усвоено каждым отдельно взятым либералом, унижает того, кто презирает. Людей нужно любить. Презирать можно только личность, ибо она того заслуживает. А также «быдло», которое в количественном отношении подозрительно напоминает массы народные. Собственно, стада людей.

Эти аксиомы также из азбуки либералов. Они никогда не спутают народ с «быдлом». Никогда. Ни за что на свете. Двойная бухгалтерия всегда работает.

Личность, как ни странно, чаще всего выбирает сторону общества (народа), с трудом идущего на перемены, медленно двигающегося в направлении свободы. Либералы, понятное дело, пышут злобой и святой ненавистью, смешанной с соком святой любви, называя личностей замшелыми консерваторами, врагами свободы и, само собой, фашистами.

Общество получает представление о свободе из рук либералов, однако по-настоящему ценит личностный подход к свободе. Почему?

Либералы, эти клоуны и фарисеи истории, не живут, а безответственно рисуются, позерствуют, не понимая того, что свобода без законов убивает и разрушает. Ответственность (оборотная сторона свободы) – это ноша и крест личности, которая корнями уходит в народ. Если личность презирает – то по делу; если уважает – значит, есть за что. Отношение не только честное, но и принципиальное.

Вот почему в количественном отношении либералов всегда абсолютное большинство (это закон, грустный или нет, судите сами), и они во многом формируют климат в обществе; однако честный и умный либерал неизбежно превращается в личность (этот информационный закон – хорошая новость для народа).

Идут вроде за либералами, но всегда при этом посматривают на личность. Сермяжный опыт подсказывает: искренний и честный, но глупый либерал – это катастрофа; умный человек, хотя и не свой в доску, как показушный либерал, – это шанс на выживание.

Сегодня выбор между умом и глупостью – это, по сути, выбор не между либерализмом и консерватизмом; это выбор между жизнью и смертью.

И либералы, похоже, свой выбор сделали, хотя им этого не объяснить. Они честно мыслят, то есть не объективно мыслят, получают удовольствие от вранья самим себе, ставя свое субъективное «умненькое» отношение выше понимания (выше жизни, по сути).

Вроде и люди хорошие, а ничего, кроме презрения, не заслуживают. С позиций тех, кто жил и мыслил, конечно.

Спрашивается: кого так люто и бескомпромиссно ненавидят либералы, когда они ненавидят личность?

Правильно: они ненавидят личность в себе; по сути дела, себя ненавидят, потому так безответственно и заигрывают со свободой, играя судьбами мира. Смерть – это их спасение от презрения к самим себе. От бремени быть личностью. От нежелания думать. От бремени работать над образом будущего.

Только вот «глупые» народы здесь не при чем. Им с либералами не по пути. Либерал, ставящий свободу выше жизни, не понимает, что такое свобода. Личность, ценящая свободу выше жизни, всегда встанет на сторону жизни.

Отношение к жизни – вот что определяет качество ума. Глупые люди это чувствуют. Они интуитивно выбирают диктатуру культуры, хотя по душе им комфортнее пребывать в раю диктатуры натуры, на деле являющимся первым отсеком преисподней.

Разницу между раем и адом они чувствуют. И уже только за это заслуживают уважение.

Личность плюс народ: вот формула успешного освоения пространства свободы. Народ появился на свет, чтобы родить личность, личность – чтобы не дать в обиду народ. У интеллигенции (бессмысленно говорить «у либеральной интеллигенции», ибо она всегда либеральна) при таком информационном раскладе своя, особая функция, делающая ее не совестью нации, а проводником информационной заразы – либерализма, приправленного скептицизмом с долей религиозного идолопоклонничества. Либерализм – фермент, будоражащий общество, не дающий ему заснуть, он всегда на шажок опережает свое время; однако в масштабах эпохи он смотрится как буря в стакане воды. Так, легкая рябь на глади океана. Как вирус, пробуждающий иммунитет.

Либерализм пробуждает мысль, но не дает ей стать главным регулятором жизни. И пробуждает общественную жизнь, и тормозит ее, запутывает. Интеллигенция интеллектуально развита, но при этом безнадежно далека от разума в массе своей.

Иначе говоря, либерализм всегда является моментом приспособительного (психологического, религиозного, художественного) отношения, личность же культивирует отношение познавательное (научно-философское). Интеллигенция делает ставку на интеллект, который чаще всего заводит ее в дебри бессознательного; личность делает ставку на разум и рассчитывает только на свои силы.

А народ?

Народ, конечно, тотально приспосабливается, без оглядки на интеллект, – приспосабливается в том числе и к факту своей неспособности жить умом-разумом. Куда ему без личности?

Пропадет как пить дать. Либералы загубят.

Подведем итог. Либерализм как ветвь познания – детище (продукт) ощущений, технология ощущений и культ ощущений.

Либерализм как идеология – это интеллектуальные манипуляции, которые выдаются за разумное постижение действительности.

Либерализм как система ценностей – это популистская декларация безграничной свободы.

Либерализм как стратегия жизнедеятельности – это культ процесса и неумение плюс нежелание добиваться результата.

Либерализм как цель – путь в никуда.

Сильная сторона либерализма: иллюзия свободы выбора, позволяющая человеку реально чувствовать себя свободным. Потребность быть свободным является условием прогресса личности и человечества: этот ключевой пункт либерализм «окучивает» правильно. Каждый из нас проходит в жизни либеральный этап «хочу и буду» (в молодости, в период становления), который является жизненно необходимым в деле построения личности. Мы на всю жизнь в чем-то остаемся либералами, и это хорошо.

Слабая сторона либерализма: отсутствие реальной свободы выбора, что предопределяет тупиковый путь ощущений. Бесконечное ощущение свободы приводит к потере перспективы, к потере контроля над реальностью и собой, – в конечном счете к запросу на жесткий порядок как способ защиты от произвола бесконечных и бессмысленных ощущений и хотений.

Либерализм как программа жизнедеятельности, как ничем не ограниченная свобода мыслей, действий и чувств, рано или поздно упирается в необходимость ограничения декларированных им же свобод, иначе он рискует подвергнуться радикальной трансформации и уступить место более совершенной информационной структуре.

Мыслящий человек рано или поздно укрощает свой либерализм, перерастает его, оставаясь при этом внутренне свободным. Но бывает и так, что молодость проходит, а либерализм остается. Те, кто на всю жизнь и «по жизни» остались носителями либеральных ценностей, – они-то и являются подлинной проблемой как для личности, так и для самих себя.

Жизненная мудрость гласит: те, кто до тридцати лет не был либералом, у того нет сердца; кто после тридцати остался либералом, у того нет ума.

Ведь либерализм, декларируя свободу выбора, свободу от «диктатуры культуры», на деле выбирает прямо противоположное – «диктатуру натуры», тотальную зависимость от бессознательного.

Либерализм непосредственно ведет к диктатуре и тоталитаризму. Можно сказать, что либерализм – это информационная технология, легально формирующая демократический запрос на диктатуру.

Казалось бы, либерализм и тоталитаризм – это противоположности, максимально разведенные по полюсам качества. На деле либерализм сам по себе есть диктатура (абсолютизация чего бы то ни было является не чем иным как актом и инструментом диктатуры), он плоть от плоти диктатуры натуры – вот почему либерализм не боится диктатуры как таковой, кокетливо изображая страх перед диктатурой и тоталитаризмом. Противоположности сходятся. Или: подобное тянется к подобному (либерализм к диктатуре). Надо это просто увидеть.

Скажем больше. Либерализм не только не боится диктатуры, но и жаждет ее; так дети, которые резвятся и хулиганят, прекрасно отдают себе отчет в том, что рано или поздно придут взрослые и наведут порядок. Если взрослые долго не приходят, они сами их зовут.

А вот чего боится либерализм, так это самого себя, своего божественного и непредсказуемого своеволия. К персоноцентризму, который «по-взрослому» относится к ответственности и порядку, они испытывают противоречивые чувства. Взрослые ведь и мешают детям, и спасают их. Либералы не хотят взрослеть – не хотят принимать на себя ответственность. В конце концов, взрослые приходят и уходят, а ответственность остается навсегда. Ответственность означает конец безмятежному детству. Но безмятежное детство возможно только под патронажем взрослых…

Взросление означает совсем другую жизнь. Либералы к этому не готовы. Они хотят оставаться детьми. Они хотят процесс взросления растянуть до бесконечности. Хочу и буду.

Возможно, либерализм – это затянувшееся детство. Только детство прекрасно, а затянувшееся детство – уродливо и безобразно. Взрослые это хорошо понимают.

Либерализм – это колоссальный гуманитарный проект, родившийся, возможно, бессознательно, однако сегодня весьма отрефлексированный, – проект, который, прикрываясь свободой, отбирает у человека свободу. Он имеет социальное, идеологическое, психологическое, философское, научное, художественное, и даже, не побоимся этого слова, сакральное измерение. За ним стоят огромные деньги, финансовая мощь, экономические и политические теории, концепции образования.

Либерализм – это суть Западного культурного проекта.

Если бы меня прямо спросили, не является ли либерализм проектом тех, кто собирается навязать человечеству фашистскую диктатуру, я бы серьезно подумал, прежде чем ответить. Хороший вопрос. Не видеть, что либерализм формирует запрос на диктатуру и тем самым неизбежно, твердой рукой ведет к диктатуре, – не видеть этого невозможно, настолько это очевидно. Это с одной стороны.

С другой стороны, предположим, что те, кому выгоден либерализм как оборотная сторона диктатуры, «не ведают, что творят», – предположим, что эти святые люди не понимают, что либерализм ведет к диктатуре, и никак иначе. Если это действительно так, если они по-детски «не ведают, что творят», то это гораздо хуже циничной эксплуатации либерализма как инструмента диктатуры. Почему?

Потому что идеалисты от либерализма готовы до последней капли крови и до последнего на Земле либерала сражаться с диктатурой, которую сами же и обрушили на свою голову. Чем больше будет таких либералов, тем больше будет крови. Но откровенно говоря, либералы настолько любят себя, что революционеры из них так себе. На деле они боятся крови. Кайф ценят больше свободы.

И все же идеалисты от либерализма несут кровь. Ужасы, страдания, кровь. Смерть.

Я бы сказал так: если мы и дальше будем делать вид, что не замечаем опасности либерализма, будем наивно полагать, что либерализм – это «стихийное брожение в свободных умах масс», а никакой не проект, – значит, это на самом деле проект сильных мира сего.

Пришла пора защищать свободу от диктатуры либерализма, пора за процессом видеть результат: такова сегодня повестка дня.

Эффективно противостоять либерализму можно разве что на всех фронтах сразу. Это вовсе не простое дело. Это дело всех. Потому что либерализм касается всех без исключения.

Персоноцентризм – программа такого противостояния. Возможно, эта программа покажется кому-то слишком сложной. Однако персоноцентризм включает в себя многое из того, что в контексте противостояния либерализму принято называть традиционализмом или консерватизмом. Эти вещи всем понятны: религия, семья, патриотизм, образование, воспитание, культура, «надо» как противовес «хочу». Именно «эти вещи» являются сегодня бастионом на пути к диктатуре – именно они и являются мишенью либерализма. Если не будет противовеса либерализму, диктатура либерализма неизбежна.

Можно сказать, весь мир поделился на либералов и консерваторов. Либералы выступают «за все хорошее против всего плохого» (в их версии «за все новое против всего старого»). Интеллектуальные либералы (индивиды) сплоченным фронтом выступают против замшелых тугодумов-консерваторов (против коллективного бессознательного), которые цепляются за «безнадежно устаревшие» правила и нормы (традиции).

Единственное, что мешает сегодня беспредельной свободе, что сдерживает ее сокрушительные порывы, – это традиции. Консерваторы также выступают «за все хорошее против всего плохого» (в их версии «за все доброе старое против сомнительного новомодного»).

Можно сказать, индивид сражается против социоцентрического человека, «раба традиций». Конечно, интеллектуально более развитый индивид-либерал оказывается проворнее, изобретательнее «обычного человека», и нет сомнений, что индивид добьется своего, а именно: жесточайшей диктатуры.

Собственно, консерваторы хотят того же. Только либералы хотят направить жало диктатуры против консерваторов, а консерваторы – против либералов.

Неожиданно сторону «неотесанных» масс (собственно, большей части людей, консервативно настроенных) заняла личность – и это существенно меняет расклад сил в информационной войне. Личность нашла опору – традиции, а индивид приобрел соперника – личность. И сегодня победа либералов вовсе не очевидна.

Тактический союз персоноцентризма и консерваторов означает: личность опирается на индивид, взятый в модусе социоцентрическом.

Во всех сферах жизни – социальной, идеологической, психологической, философской, научной, художественной – либералы устроили радикальную переоценку ценностей. Переоценка оказалась удивительно эффективной. Цель (диктатура) кажется им вполне достижимой.

Мне можно возразить: разве либералы и консерваторы в той или иной форме не всегда противостояли друг другу? Разве они не конкурировали на протяжении всей истории человечества? Разве они не воплощают разные стороны трагического?

Что же нового в этом противостоянии сегодня? Почему раньше либерализм не грозил диктатурой, а сегодня грозит?

Да, конечно, противостояние было всегда. Более того, либералы (то есть оппоненты традиционалистов), как правило, были стороной подавляемой, угнетаемой; тем не менее им удавалось двигать прогресс. Сегодня все с точностью до наоборот. Либералы сегодня доминируют и лидируют: это совершенно новая для человечества ситуация. Консерваторы оказались меньшинством. Никогда еще либералы не формировали повестку дня человечества в таком объеме, никогда еще они не определяли стратегию «видения будущего» в такой степени, не желая нести за это никакой ответственности.

Чем кончится их доминирование, легко предсказать: диктатурой, первой жертвой которой падут именно либералы. Конечно, жесткая диктатура когда-нибудь потом, когда число жертв перестанут считать, когда либералы вновь окажутся в привычной роли меньшинств, – когда-нибудь потом диктатура начнет, в свою очередь, формировать запрос на либерализм. Маятник качнется в противоположную сторону. Но вряд ли это является пределом мечтаний либералов, вряд ли они заглядывают так далеко.

Из крайности в крайность – это хождение по кругу, это процесс, а нам, народу, нужен прогресс, нам необходим результат. С маятником шутки плохи. Надо ограничивать амплитуду раскачивания, иначе система (матрица) сокрушит саму себя.

Система сдержек и противовесов: вот что мы считаем «более совершенной информационной структурой».

Вот почему мы не призываем к истреблению либерализма, мы же не диктаторы; мы призывает к разумному ограничению либерализма.

Либерализм – это волк в овечьей шкуре. Вот на «волчью» суть мы и реагируем.

КЛЮЧЕВОЙ ТЕЗИС. Либерализм как ничем не ограниченная свобода чувств, мыслей и действий рано или поздно упирается в необходимость ограничения декларированных им же свобод, иначе он рискует подвергнуться радикальной трансформации и уступить место более совершенной информационной структуре.

Вот почему либерализм, декларируя свободу выбора, свободу от «диктатуры культуры», на деле выбирает прямо противоположное – «диктатуру натуры», тотальную зависимость от бессознательного.

Либерализм непосредственно ведет к тоталитаризму, легально формируя демократический запрос на диктатуру.

Пришла пора защищать свободу от диктаторских поползновений либерализма: такова сегодня повестка дня.

Литература

1. https://premia2020.glavbukh.ru/web/files/material/Labkovskiyi_M._Hochu_I_Budu_Prinyat_Seby.a4.pdf

2. Для кого восходит Солнце? Романы. – Минск, Макбел, 2006. – 320 с. («Для кого восходит Солнце?», «Халатов и Лилька», повесть «Апельсины на асфальте»).

3. «Для кого восходит Солнце?» – Директ-Медиа, 2014. – 158 с. Режим доступа: https://www.directmedia.ru/book_253821_dlya_kogo_voshodit_solntse_/

4.2. Персоноцентрический потенциал семьи

В общем плане (идеологическом, философском, культурном), как мы уже сказали, либерализму противостоит персоноцентризм.

Не умным, но интеллектуально развитым людям противостоят умные люди. Лучшее противостоит хорошему.

Однако персоноцентризм интересует нас не только как учение и идеология, но и как практика счастья, как способ обрести в жизни счастье. Как способ жизнедеятельности. Жизнетворчества. На что опирается персоноцентризм в жизни, в самой обычной человеческой жизни?

На семью. На традиции. На то, что проверено временем. Умные люди и семья связаны крепкими, хотя и не всегда заметными глазу нитями.

Вот эту связь мы сейчас и выявим.

1. Главное о семье

О семье говорят в разных аспектах, по разным поводам, с разной степенью глубины и убедительности. О семье высказываются и наука (от медицины и социологии – до психологии и философии), и религия, и озабоченная общественность, и политики, и литература, и футурологи, и историки. И либералы, и консерваторы.

В самом широком смысле мы не слишком ошибемся, если скажем: о семье говорят все, кому не лень.

И это мало кого удивляет, ибо семья – это космос, состоящий из множества граней, каждая из которых непременно имеет свою противоположность.

Было бы очень странно, если бы либерализм не обозначил своего отношения к семье. Он его обозначил. Вполне определенно. Однозначно нигилистически. Семья наряду с силой воли и научным мышлением служит инструментом порабощения свободного человека. Альтернативой традиционной семьи для индивида становятся семья полиаморная, однополая, движение child free, семья, состоящая из одного человека, и т. д.

То, что для личности является благом, для индивида – источник проблем.

Мы будем говорить о семье с позиций персоноцентризма.

Можно ли выделить в разговоре о семье главное и отделить от него второстепенное (хотя и актуальное)?

Это не только можно, но и нужно делать, чтобы не заболтать жизненно важное. От общего к частному – это азы научного подхода, и именно подобный подход обеспечивает эффективность обсуждения космических по структуре и функциям феноменов.

В разговоре о семье невозможно обойтись без понимания простых – фундаментальных в своей простоте! – вещей. Иными словами, о чем бы мы ни говорили, говоря о семье, нельзя терять из виду самое главное.

Что мы предлагаем считать главным?

Семья – ячейка общества; иными словами, семья структурирует социальную ткань, сообщая ей такие свойства, как прочность, гибкость, устойчивость ко всякого рода воздействиям; в конце концов, коэффициент выживаемости социума напрямую зависит от состояния семьи. Семейную жизнь характеризуют как традиционный семейный уклад. Это верно, но недостаточно. Сегодня стало очевидным: это еще и разумный общественный уклад, великое социальное «ноу-хау», если угодно.

Семья – основной инструмент воспитания, то есть передачи ценностных и культурных кодов от поколения к поколению. История социума – это во многом история семьи.

Семья – та среда, где вырастает личность. Персоноцентрический потенциал семьи – наиглавнейшая тема сегодня (по сути, а не по индексам цитирования в либеральных СМИ).

Наконец, в семье и только в семье взращиваются две «вещи», которые невозможно купить за деньги и которые структурируют отношения человека с самим собой и окружающими, а именно дружба и любовь (вокруг которых, естественно, расцветает комплекс сопутствующих чувств-качеств: способность сопереживать, радоваться и печалиться за другого, быть честным, искренним, тактичным, верным, преданным, самоотверженным и т. д.). Именно это обстоятельство позволяет говорить о семье как о маркере цивилизации – русской цивилизации, например.

Почему именно дружба и любовь (высшие проявления личности) как мера всех вещей противостоят деньгам как мере всех вещей?

Дружба и любовь превращают человека из индивида-одиночки, из эгоцентриста в человека, открытого миру. Тому, кто умеет дружить и любить, будущее необходимо и желанно. Тот получает удовольствие и наслаждение от высших, культурных проявлений человека. Тому не нужна война. Тот становится настоящим патриотом. Тому деньги необходимы как средство достижения счастья, а не как самоцель.

Духовной технологией, способной сделать дружбу и любовь главными мотивациями в нашей жизни, является персоноцентризм.

А теперь именно здесь, именно в этом месте нашей книги (пока, увы, так, с маленькой буквы) мы раскроем секрет педагогического таланта.

Педагог учит людей быть счастливыми, ориентируя их на дружбу и любовь, которые расцветают в семье.

Именно для этого, самого главного дела на Земле, и нужен педагог. И педагогика, которая является инструментом сохранения жизни.

Культ дружбы, любви, семьи, счастья – это гарантия сохранения жизни на Земле.

Культ денег – гарантия исчезновения жизни рано или поздно.

Семья без педагогики невозможна.

Педагог – это сложнейший информационный инструмент и регулятор.

Талант педагога заключается в том, чтобы суметь стать и продолжать оставаться личностью в любых обстоятельствах, мотивируя при этом своих учеников избирать тернистый путь личности, ибо такой путь, и только он, способен привести человека к счастью.

Без понятия личность, без привлечения Big Data-анализа определить суть педагогического таланта не представляется возможным.

Если человек прошел путь к личности, сумел стать личностью, он должен поделиться своим ценнейшим и редчайшим опытом с другими. Этот опыт – опыт жизнетворчества – экзистенциальной природы.

А почему – должен? При чем здесь долг?

Если жизнь является высшей ценностью, если личность является главным защитником жизни, то слишком большая, даже непозволительная роскошь – держать свой личный, способный обогатить других опыт при себе. Это разбазаривание добра, в каком-то смысле услуга злу.

Ведь личность – это умный и счастливый человек. Он знает путь к счастью. Счастье в том, чтобы дарить секрет счастья другим. Поэтому он обязан делиться своим знанием, понимая, что если не он – то кто же? Больше просто некому. Если личность не делится своим опытом, помогая другим, если опыт жизнетворчества не востребован, личность всегда будет «лишней», будет штучным товаром, неоправданно дорогим и сомнительным с точки зрения пользы для общества.

Понимание этой зависимости является главным мотивирующим фактором для педагога.

Личность сегодня настолько дорогой информационный продукт, что его производство превращается в VIP-услугу и будет оставаться таковой до тех пор, пока педагог и педагогика не займут в обществе подобающего места. Чтобы личностей стало как можно больше, надо внедрять новые технологии именно на этом направлении. Высокие духовные технологии должны поддерживаться высокими информационными.

Весь секрет заключен в личности. Именно это обстоятельство позволяет понять, почему практически все великие люди и великие умы так или иначе приходят к педагогике. Переберите в уме всех известных вам великих – начиная от Сократа и Аристотеля и заканчивая Львом Толстым, Махатмой Ганди…

Нет, закончить этот ряд не представляется возможным, он будет продолжаться столько, сколько продлится род человеческий. Настораживает разве что один момент, который можно считать «омолаживающим эффектом» либерализма: учителя становятся все моложе. Вот уже и Грета Тунберг, еще не окончив средней школы, пытается всех учить, как жить. Даже Индира Ганди на ее фоне смотрится бледно.

Великие умы не просто осознают важность педагогики, они понимают, что всякий умный человек обязан стать педагогом, «учителем жизни». Это результат анализа большого массива данных в персоноцентрическом ключе.

Семья и семейная педагогика – понятия неразделимые. Таким образом, семья – это точка пересечения натуры, культуры, общества и личности, тот сакральный пункт, где скрещиваются социально-философские «космические» трассы, на которых выстроена вся жизнь человека.

Именно это обстоятельство мы и будем считать главным в рассуждениях о семье.

2. Литература и семья

Разговор о главном чаще всего почему-то начинается со второстепенного, имеющего к главному опосредованное отношение. Почему?

Потому что, если сразу начать с главного (с тезиса-вывода), придется его обосновывать, обращаясь к побочному, не основному. Главное надо выделить, «выстрадать», выстроить. Главное лепится с помощью второстепенного: иного материала в природе просто не существует.

Строго говоря, это и называется анализ массива больших данных применительно к какой-либо конкретной области.

Итак, с чего начнем?

Предлагаю начать с пункта неброского, в котором, однако, сконцентрированы все «космические» проблемы семьи. Как курс школьной (да и не только школьной) русской литературы связан с курсом на укрепление семьи?

Странно: даже при беглом взгляде на шедевры, которыми отнюдь не бедна русская литература, мы вынуждены констатировать: великие произведения – плохие примеры для поддержки семьи как начала начал, семейное начало в них вообще на десятом плане. В русской классике, изучаемой в школе, мы имеем дело с культом чего угодно, но только не семьи. (Полагаем, все великие литературы мира в этом отношении похожи друг на друга.)

Вот, пожалуйста, русская литература XIX века, литература золотого века не только для русской, но и мировой литературы. Присмотримся к «мысли семейной».

А. С. Грибоедов: «Горе от ума». Герои бессмертной трагикомедии – достойный мужчина и незаурядная девушка, и все обстоятельства, казалось бы, должно были неуклонно вести к их семейному союзу.

Ничего подобного: умный и бескомпромиссный Чацкий уезжает не только от Софьи, но и из Москвы, чтобы «бродить, искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок». Ни патриархальная семья, где воспитывается сама Софья, ни та модель семьи, на которую она ориентирована (ее избранник Молчалин – жалкий карьерист, рассматривающий семью, прежде всего, как инструмент карьеры; Софья, по сути, недалеко ушла от своего отца, весьма прагматично относящегося к семье как выгодному социальному проекту), не являются идеалом или образцом для людей умных и глубоко чувствующих. Трагедия одного в контексте всеобщей сатирической комедии – сомнительный материал для стимулирования семейных отношений.

Еще одно ключевое для школьного образования произведение – «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова. Модель отношений «горе от ума» возведена здесь в степень если не универсального, то эпохального «закона»: перед нами герой со всеми его пороками, свойственными его поколению. При этом все его пороки и добродетели если не губительны для семьи, то уж точно противопоказаны ей. Эгоцентричный Печорин, умный, едкий и безжалостный по отношению к тем, кого хотя бы с натяжкой можно назвать близкими, меньше всего годится на роль главы счастливого семейства.

Культ «лишнего человека», прежде всего для семьи лишнего, окончательно канонизирован в величайшем романе в стихах А. С. Пушкина «Евгений Онегин». «Поверьте, совесть в том порукой, супружество нам будет мукой»: честно, «явив души прямое благородство», заявляет Онегин. Татьяна, волею судеб отданная другому, несчастна в своей семье, Онегин несчастен без Татьяны. Кстати, семейное воспитание Онегина, мягко говоря, оставляет желать лучшего.

Он умен, она – идеальна в качестве «подруги», спутницы жизни и, возможно, хранительницы семейного очага. Именно это и послужило тем роковым обстоятельством, которое помешало героям быть вместе. Семьи не возникло.

Нелишне будет в данном контексте вспомнить героя романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» Евгения Базарова, который женщин вообще за людей не держал – до тех пор, пока сам не влюбился, что, впрочем, привело его не к венцу, а к гибели.

Ф. М. Достоевский и семья – две вещи несовместные по определению. Вы можете представить себе Раскольникова в качестве счастливого семьянина, женатого, например, на проститутке Сонечке?

Феноменальный в своей сложности роман как-то не совмещается с великой простотой идеи семьи.

«Семья как ключ к счастью» не является и темой А. П. Чехова, при всем уважении к гению русской прозы. Хорошие люди и семейное счастье в рассказах А. П. Чехова – антиподы (по разным причинам). До счастья порой рукой подать, однако это обманчивая близость: умные герои – это удивительное открытие русской литературы! – по своим ментальным характеристикам вновь не готовы к рутинному семейному подвигу.

Даже М. А. Шолохов в своей эпопее, где народная судьба просто неотделима от культа патриархальной семьи, дает нам сомнительные образцы семейного благополучия. Что-то в мире пошло не так…

Даже М. А. Булгаков, романтизируя любовь и семью, не избежал соблазна изобразить крах того и другого.

В связи с семейно-воспитательными функциями литературы уместно было бы вспомнить о биографиях знаменитых, но скандально известных писателей и поэтов. Достаточно коснуться плеяды блистательных поэтов серебряного века, чтобы оставить затею пропаганды семьи на примере жизни «стихийных талантов». Маяковский, Цветаева, Ахматова, Гумилев, Есенин…

Их биографии лучше вообще не приобщать к процессу воспитания, иначе в неловкую ситуацию попадает не столько даже учитель, сколько вся педагогическая затея «воспитывать учеников на высоких примерах литературных образцов». И никакие жалкие рассуждения вроде того, что «гению все позволено» не спасают. Это замшелые благоглупости времен романтизма. Во-первых, гению, как и всем остальным людям, от которых гений ничем в плане нравственном принципиально не отличается, далеко не все позволено; подлость, малодушие и эгоизм не украшают никого, и меньше всего гения. А во вторых, попытки развести гений и пороки, чудесным образом вывести гениальность за рамки морали и нравственности – это варварская педагогическая диверсия, направленная на разрушение личности.

Что это как не очередная попытка развести истину, добро и красоту? Разорвать целостность, которая только и воспитывает личность?

Если допустить, что это в принципе возможно, то литературу лучше вообще не преподавать.

Однако русской литературе повезло: великие и ключевые для нашей литературы гении Пушкин, Лермонтов, Л. Толстой, Чехов были и великими людьми, личностями. Их произведения вполне уместно рассматривать в контексте их биографий – воздействие на умы и души учеников только усиливается.

Возвратимся, однако, к текстам. Разумеется, совсем уж без «положительно прекрасных примеров» семьи в русской литературе не обойтись – одна «Капитанская дочка» чего стоит, не говоря уже о великом семейном романе «Война и мир». Тем не менее даже эти выдающиеся творения воспринимаются, скорее, как исключения, нежели в качестве правила.

Что же получается: перечисленные нами шедевры несут потенциал разрушения? Ведь любовь, посланная как испытание каждому герою, роковым образом не трансформируется в семейные отношения.

Может, упомянутые произведения с их «героями времени», способными мыслить, страдать и любить, но не способными к простому человеческому счастью, стоит вообще исключить из школьной программы от греха подальше? Собрать все умные книги бы, сгрести в кучу все их противоречивые достоинства (или блестящие недостатки, кому как нравится) – и запретить?

3. Искусство мышления как способ стать счастливым

С умной литературой надо уметь обращаться по-умному.

Постараемся понять, что «проблемные» в семейном плане шедевры стоят на страже культуры, личности – и, как ни парадоксально, семьи. Да-да, «Онегин» как роман в стихах в целом и Онегин как герой – это лучшая профилактика отношений, без которых счастливая семья в принципе невозможна.

Чем сложнее и качественнее литература, тем эффективнее работает она на укрепление семьи.

И напротив: чем примитивнее литература, чем более она иллюстративна, дидактична и поучительна, тем менее воздействует она на внутренний мир читателей – следовательно, «правильная» (одномерная) литература скорее вредит семье, нежели ее укрепляет. Пример хорошего, крепкого семьянина Каренина весьма показателен в этом смысле.

Связь литературы и семьи не является прямой и непосредственной, она строится не по законам формальной логики, ибо находится она вне плоскости двух– или трехходовой логики. Вы даете пример для подражания – учащиеся учатся на этом примере, усваивая образец без рассуждений. «Делай, как я сказал!» – это из области идеологии, агитации и пропаганды. «Образец для подражания» как форма общения с народом тоже необходима, но сила «золотой» литературы в другом, не стоит ставить ее в один ряд с агитками Бедного Демьяна: так ни семьи, ни государства, ни личности не построишь. Почему?

Литература – полигон для отработки навыков мышления, что со временем ведет к потребности в «умных чувствах» – к культу отношений, где умные (глубокие) чувства становятся роскошью человеческого общения.

А роскошь человеческого общения непременно ведет к культу личности, а затем и семьи.

Вернемся к упомянутым нами героям русской литературы.

Онегин стал ключевым для русской литературы героем из-за одной фразы, которая ярко высветила секрет его жизнетворчества: «Я думал: вольность и покой – замена счастью. Боже мой! Как я ошибся, как наказан!»

Курс на счастье, которое непременно включает в себя любовь, свободу, семью, истину – вот образ мыслей Онегина.

Еще раз: курс на счастье! Не на успех, благополучие, вольность и покой, хотя все это также важно и также входит в состав счастья.

Учащиеся ориентируются не на образцы для подражания (в качестве образцов для подражания яркая личность часто выглядит сомнительным примером), а достраивают (с помощью воображения и мышления), оптимизируют информационные поведенческие модели противоречивых, неоднозначных героев до идеальных – до счастья.

Это возможно только с помощью умения правильно мыслить.

На уровне Онегина можно ошибаться; но избежать роковых мировоззренческих ошибок можно только на уровне Онегина.

Умный не станет поступать так, как харизматичный, обаятельный, но несчастный Печорин; однако сделает он это потому, что читал о Печорине. «Плохой» (неоднозначный, противоречивый) Печорин учит поступать «хорошо»: этот парадокс стоит того, чтобы его осмыслить.

Литература учит правильно мыслить: вот для чего нужна литература. Обратим внимание: не красиво мыслить, парадоксально, витиевато, не мыслить ради мысли, а – правильно мыслить, то есть выстраивать иерархию ценностей, венчают которую истина, добро, красота. Литература обучает искусству мышления, где мышление не самоцель, а способ стать счастливым.

Для этого надо не бояться и не стесняться искать истину, ибо тот, кто ищет истину, – находит любовь и, следовательно, семью, что дает уже реальный шанс на счастье.

Если говорить о главном – то семья начинается с развития мышления. С развития универсальных компетенций. Не с hard skills и не с soft skills.

Поспешим успокоить людей думающих: мы не знаем, что есть истина и вовсе не на это претендуем в своей работе.

Но!

Мы знаем, что там, где возникают условия для расцвета любви, семьи, свободы, добра, красоты, – там непременно «обитает», таится, незримо присутствует истина.

С чего же начинается правильное мышление и как это связано с литературой?

4. Семья и личность

Мышление начинается с простой вещи: надо мыслить с помощью того, что специализируется на мышлении, а именно – ума. Надо думать головой, и это вовсе не смешно, потому что часто «думают» совсем другими местами.

Сам процесс мышления начинается с правильной постановки главных вопросов. И тут мы подошли к главному главных: скажи мне, как ты определяешь главное, и я скажу, как ты интерпретируешь человека; я скажу, на каком уровне находятся твои универсальные компетенции.

Главное главных – в философии человека.

Внутренний мир человека вовсе не так сложен, как это иногда себе представляют, – не сложен на уровне структуры: у нас есть «душа» (psihae), «сердце» (сфера чувств, психики) и сознание (разум, здравый смысл). Ум и сердце – антиподы. Ум – «холодный» (бесчувственный), сердце – «горячее» (отвергающее рациональный подход).

Почему же мы утверждаем, что семья начинается с развития мышления?

Разве чувства не имеют отношения к любви и семье?

Разве любовь и дружба – это не чувства?

Все так: любовь и дружба – это чувства, и без чувств семьи не бывает.

Мы говорим не о том, что важнее, ум или душа; мы говорим о разных функциях ума и души. С помощью ума человек познает себя. А что значит познавать себя?

Отдавать себе отчет в том, что ум и душа – это наш информационный космос и наш богатый (но единственный) ресурс. Душа не познает, душа приспосабливается, подстраивается под предлагаемые условия («переживает»), в том числе под главный девиз разума «познай себя» (nosce te ipsum).

Вот тут-то и начинаются бесконечные сложности человека – на уровне взаимодействия функций психики и сознания. Чтобы разобраться в этих сложностях, и нужны универсальные компетенции. Никакие другие навыки (hard и soft skills) здесь, увы, не помогут.

Человек не думает умом или душой; думать (то есть «включать» абстрактно-логическое мышление) человек способен только с помощью сознания. И у того, кто способен мыслить, чувства также становятся умными, тонкими, глубокими. Тот, кто «думает» душой, «понимает» душой, тот просто не понимает, что значит думать. Такой человек живет бездумно. Вне сферы универсальных компетенций.

Хочешь быть эмоционально развитым?

Учись думать.

Прогресс человека как существа информационного связан с прогрессом в области мышления. Самыми горячими чувствами наделены люди с холодной головой – такие, как Печорин и Онегин.

Вот почему все начинается с развития мышления – в том числе человек и семья.

Правильное мышление начинается с разграничения функций психики и сознания. Этому надо учить. Это азы универсальной компетенции. Но если вы научите человека мыслить, то есть отличать главное от неглавного (для этого надо оперировать системным подходом к предмету познания, в том числе к самому себе), то человек рано или поздно получает шанс превратиться в личность.

Личность – это человек, который ориентируется в мире с помощью разума, оберегая свои чувства от непосильных и разрушительных нагрузок.

Личность стремится к счастью. Она не может к нему не стремиться, поскольку счастье, вопреки мифам о нем, есть категория разумная, а не «душевная». Счастье – это не клубок смутных чувств, а иерархия чувств, гармония сердца и ума, симфония. Это результат работы ума, а не случайное стечение обстоятельств.

Общаясь с Печориным и Онегиным, вы общаетесь с личностью – в том числе с личностью в себе. Вы выстраиваете и воспитываете в себе личность.

Вот почему умный, следовательно читающий умную литературу человек, будет способен к высоким, возвышающим душу, чувствам.

Объяснить ценность семьи человеку умственно неразвитому трудно, если вообще возможно.

Один из культивируемых сегодня мифов о семье гласит: труд, затраченный на создание семьи, не стоит получаемого удовольствия. Поэтому, дескать, семья умирает. Не выдерживает конкуренции с теми удовольствиями, которые сулит жизнь свободному (не обремененному узами семьи) человеку.

Семья ограничивает свободу человека и его развитие; семья больше забирает, нежели дает. Будущее и семья – несовместимы.

Это, конечно, либеральный миф. Но нам сейчас неинтересны заблуждения либерализма. Интересно другое.

Дело в том, что, вопреки мифу, именно семья дает человеку столько удовольствия и такого изысканного качества, что все остальные прелести жизни меркнут на фоне семейного счастья. Это вроде бы очевидно, но возражения противников семьи тоже очевидно небезосновательны.

Здесь присутствует одна тонкость. Обратимся к метафоре «технологии глубокого бурения» (если провести аналогию с нефтедобычей). Роскошь человеческого общения начинается там и тогда, где и когда общение формирует особые потребности. Человек, не способный выстраивать отношения вдолгую, «навсегда», снимает только сливки с конфетно-букетной стадии отношений. Это делать достаточно легко, и возникает соблазн довольствоваться тем, что на поверхности, не прибегая к «технологиям глубокого бурения». Вот как объяснить, что глубина отношений напрямую связана с качеством счастья? Это понимают те, кто вкусил семейного счастья – в том числе ответственности за счастье своих детей.

Только на глубине находится самое ценное, что может дать семья. Поэтому семья, как и любовь, не может быть несовременной. А нападки на семью оставим на совести либералов. Либерализм – не про «глубокое бурение», он про удовольствие от разрушения.

Как видим, ценность семьи заключена не в семье как таковой и не в мышлении как таковом, а в том, что семья и только семья способствует воспитанию личности, которая стремится к счастью. Понимание ценности семьи – это результат применения универсальных компетенций.

Нападки на семью – это, по сути, нападки на личность. Следовательно, на высшие культурные ценности. В конечном счете – на разумное отношение к жизни. Покушение на счастье.

То есть на жизнь в принципе!

Именем свободы, свободных отношений, объявляющих институт семьи и брака изжившими себя, именно свободу и саму жизнь отбирают. Так получается тогда, когда яйца курицу учат – когда soft skills пытаются управлять универсальными компетенциями.

У вас это укладывается в сознании?

5. Семья как маркер русской цивилизации

Кому выгодно «мутить воду», то и дело путая психику и сознание?

Зачем же личность, колоссальное завоевание духа человеческого, делать врагом человека номер один?

Семья – это, с одной стороны очень просто, а с другой стороны – это высшая сложность и ценность. Именно в таком общественном образовании, как «институт семьи», пересекаются интересы личности и народа (простого человека). Даже элита неравнодушна к вопросам семьи.

Давайте подумаем, что случится, если из жизни убрать личность и семью (то есть разумное отношение к жизни).

А произойдет одна простая вещь: чем меньше человек думает, чем меньше у него развита потребность познавать, потребность развивать универсальные компетенции, тем более значимым для него становится начало эмоциональное, бессознательное (soft skills).

Тем меньше он читает литературу высокого класса.

«И на здоровье, – скажете вы. – Что в этом плохого? Такова траектория развития хомо сапиенса на современном этапе, только и всего. Не нужны нам универсальные компетенции, мы и soft skills прекрасно обойдемся».

И как раз ошибетесь, сыграете в игру тех, кто вас же, «свободомыслящего», и уничтожает. Дело в том, что смещение типа управления информацией от сознания (универсальных компетенций) к бессознательному (soft skills) – это не просто констатация факта, это информационная диагностика: человек недумающий склонен воспринимать мир как хаос, как неуправляемое нагромождение событий и фактов.

Следовательно, управлять таким типом сознания не составляет особого труда. Такой человек постоянно оказывается в ловушке информационных технологий. Свобода – это не про него, любовь – тем более, внушить ему про семью можно все, что угодно.

Кому выгодно?

Только тем, кто воспринимает человека не как венец творения, а как средство получить власть над миром. Ни больше – ни меньше.

Не станем радикально заявлять, что soft skills и hard skills – это инструменты порабощения сознания человека; однако нельзя не отметить, что soft skills и hard skills не помогают обрести семью и счастье.

Дело, опять же, не в семье как таковой; в конце концов, размножаться род человеческий может и вне семьи. Дело в том, что наличие или отсутствие семьи меняет тип мироустройства. Именно поэтому легковнушаемым и маломыслящим со всех сторон трубят о надуманном «кризисе семьи», о том, что социальный и личностный ресурс семьи «исчерпан», что на смену семьи идет нечто принципиально иное – то, что губит личность на корню, полиаморная семья, например, гомосексуализм и куча еще всяких небывалых «соблазнов». Главное – не «заморачиваться», быть свободным, в том числе и от потребности познавать. Трансформацию семьи преподносят как итог некоего естественного процесса, которому противостоять могут только замшелые ретрограды-гомофобы. Долг всякого порядочного свободолюбивого не гомофоба – стимулировать процесс распада семьи, так сказать, приближать светлое будущее, где процесс спаривания хаотичен и непредсказуем. Это так волнует.

Давайте расставим акценты. У людей крадут не семью – у них крадут счастье, возможность самореализации, – крадут под видом все большего расширения свободы, кто бы сомневался. Крадут будущее. И сам феномен жизни (лично я, автор предлагаемой вашему вниманию книги, в этом уверен).

Что означает лозунг «конец истории»?

Конец семьи. Дружбы и любви. Личности. Счастья. Конец истории – это начало небывалого расцвета soft skills.

Но это ложь. Все только начинается для людей – вот в чем правда, которую упорно не желает замечать индивидоцентризм.

Наша, русская цивилизация стояла и последовательно стоит на страже семьи. И это не просто защита традиционных ценностей (хотя и это тоже), это защита нашего будущего.

И не только нашего, будем откровенны и последовательны. Если на повестке дня стоит воспитание личности, а следовательно, смена типов управления информацией – от преимущественно бессознательного к преимущественно сознательному, – то процесс этот глобальный, и касается он всех. Семейное дело становится общим делом землян.

Вы хотели глобализма?

Получите семью как универсальную ценность, которая стоит на страже жизни.

Если личность есть мера всех вещей, то семья жизненно необходима.

Если мера всех вещей деньги, то семья – это преграда для «развития» (читай – управляемого хаоса).

Те, кто за семью, – те с нами.

Те, кто против семьи, – те против нас.

Вот почему персоноцентрическое отношение к семье – это маркер русской цивилизации. И Печорин тянулся к любви и семье, переживая оттого, что ему не удалась реализоваться сколько-нибудь полно. И Онегин осознал, что счастье – вещь вполне земная и реальная; он понял, что роковым образом упустил счастье свое и Татьяны, но вместе с тем он понял и то, что счастье есть.

Счастливы та литература и та нация, которым удалось сотворить подобных героев, ибо эти модели личностей содержат в себе мощный познавательный ресурс, необходимый для движения вперед.

Но! Здесь мы во имя истины вынуждены вступить в противоречие со своими утверждениями. Мы нарисовали в некотором смысле идеальную картинку, благополучную схему. Однако, как известно, гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить. Реальность сильно портит нашу идеальную картинку. Русская цивилизация сегодня в очень сильной степени ориентируется на западную, на индивидоцентризм. Вспомним, что мы говорили про патриотизм. В нашем контексте быть патриотом русской цивилизации означает отстаивать права личности – права всех людей.

Вот почему русская цивилизация занимает в нашей схеме центральное и опорное место: вовсе не потому, что она русская, а потому что она стоит на страже интересов всех землян.

Семья, повторим, начинается с развития мышления.

И свобода начинается с развития мышления.

И личность начинается с развития мышления.

Следовательно, наше будущее зависит от того, сумеем ли мы в школе сделать главным процесс развития мышления, понимая, что это и есть главная составляющая процесса воспитания.

Научиться развивать универсальные компетенции в школе – сегодня это социальное ноу-хау номер один.

Кто это понимает – за тем и будущее.

КЛЮЧЕВОЙ ТЕЗИС. Ценность семьи заключена не только в том, что она является ячейкой общества, но и в том, что семья и только семья способствует воспитанию личности, которая стремится к счастью. Персоноцентрический потенциал семьи – наиглавнейшая тема сегодня. Только в семье взращиваются две «вещи», которые невозможно купить за деньги и которые структурируют отношения человека с самим собой и окружающими, а именно: дружба и любовь.

Это обстоятельство и позволяет говорить о семье как о маркере русской цивилизации.

5. Высокие технологии производства личности: утопия или реальность?