Как несложно догадаться, выметались мы из его подвалов максимально быстро, наскоро скрыв мои крылья, упорно не желающие складываться, иллюзией.
— Что, ежи уже почищены? — спросил профессор наивно, не отвлекаясь от прочтения какого-то старинного гримуара. — Быстро вы.
— Мы… у нас тут дела, — протараторила Ана. — Мы чуть позднее вернёмся и непременно закончим с работой.
— Молодёжь, — он покачал головой, и его остроконечная шляпа забавно зашаталась. — Все куда-то спешите. Впрочем, когда, если не в молодости? Помнится, когда я был молод, то тоже буквально звенел от несказанных слов и нерастраченных чувств. Давно это было, правда.
Да уж, можно не сомневаться, что давно: молодым профессора Бала не помнил никто из тех, с кем мне доводилось общаться.
— Что же, идите, — обронил старик между тем. — Только послушайте для начала вот что. Вы спросили о Звере, о пророчествах и их авторах. Я долго думал, что сказать вам в ответ, но в итоге второй раз в жизни так и не нашёл правильных слов. А потом я вспомнил своего лучшего друга, в некоторой странной манере брата, который всегда был полон любви — куда больше, чем я. А оно как получается… чем больше любви, тем больше и всего остального: страсти, ненависти, злости, любопытства, мятежности. Не бывает иначе, невозможно одно без второго — так уж эта игра устроена. Так вот, был миг, когда мой друг разочаровался в людях. Он сказал, что они не стоят стараний, что они безнадёжны, и это легко доказуемый факт. Он утверждал, что их достаточно лишь подтолкнуть, и они сами растерзают друг друга, обрушат себе на головы мир, уничтожат все на своем пути, потому что в конечном итоге они не достойны спасения.
Профессор умолк и переплёл пальцы рук. На нас он все ещё не смотрел.
— Я тогда дал неверный ответ, но ныне наконец-то подобрал правильные слова, — продолжил он. — Не могу сказать их ему, потому говорю вам. И да, люди ужасны, но… Есть в одном из соседних миров пословица: "Просто быть святым, сидя в храме на горе, сложно им остаться, торгуя на базаре". Справедливо, потому что порой кажется, что в некоторые уголки мира не забраться любви, искренности, теплоте. Порой кажется, что мы одиноки, что мир полон одной лишь жестокости, и вот тогда мы начинаем её множить — просто от отчаяния. Но знайте, любовь находит дорогу, достаточно лишь поверить и открыть ей сердце. И может показаться, что больно это — жить с нутром нараспашку, но в сухом остатке провести вечность в броне ещё больнее. А любовь прячется порой под слоями грязи, под тяжестью каменьев, под блеском золота, под тысячами страниц лжи… Но даже в самые тёмные времена она все же находит дорогу, потому что без неё мы — ничто. А Зверь… я все ещё убежден, что Зверь — это метафора, а ещё — выбор, который вам всем предстоит сделать.
Мы стояли и таращились на него с приоткрытыми ртами. Магистр Бал же, передёрнув плечами, совершенно другим тоном вопросил:
— Ну и, что вы делаете тут? Все же решили остаться с ёжиками?
Наверное, я никогда не смогу понять этого психа!
И вот теперь я сижу среди них, таких разных, и тихо радуюсь, что крылья остались. И дело не в боли даже, просто ценно это — найти тех, кто не даст потерять часть себя, несмотря ни на что.
А перья и рады мерцать да разрастаться, и уже мне самой непонятно, как это я раньше обходилась без них. Не в том смысле, что оттягивающие плечи и задевающие мебель конечности приносили много удовольствия. Нет, конечно! Просто с ними приходила какая-то ясность, чёткость зрения и чувств, позволяющая дышать полной грудью и чувствовать всем сердцем. Слетела шелуха всяких наносных глупостей, зато стали более заметны детали. Мило, например, как Монтя сел так, чтобы постоянно всех видеть и в случае чего было сподручно напасть на принца и Мера. А само высочество, между тем, расположилось так, чтобы оказаться между Лис и остроухим иномирцем. Забавно получается; может, не такой уж он и ужасный — прекрасный принц?
Между тем, пока я глупым мыслям предавалась, Мер вступил в дискуссию насчет моей предполагаемой ангельской природы, причем выдал совершенно неожиданное.
— Ваш разговор бессмысленен, — сообщил он. — Потому что в разных традициях крылатых называют по-разному: иногда — ангелами, иногда — демонами. Так что можете сами решить, кем её считать. Все равно не ошибётесь, ибо разницы нет.
— О чём ты? — удивилась Ана. — Это же совершенно разные существа!
— Серьёзно? — фыркнул Мер. — А расскажите-ка мне, откуда взялись высшие демоны?
— Это бывшие ангелы, которых… — начал принц и примолк.
— Вот-вот, — усмехнулся остроухий. — Технически это представители одной и той же расы, так с чего бы им выглядеть по-разному? Конечно, крылатых, долго проживших в Проклятых Мирах, отличает совершенно специфическое устройство психики, но базово это — единственная разница. Более того, есть крылатые, которые в одной традиции считаются демонами, в другой — ангелами. И ничего особенного, просто, приходя на один зов, прячут рога, на второй зов — крылья. Однако, рождаются они в своих тотемных обликах, то бишь человекообразными существами с крыльями, рогами и хвостами.
— Но… но ангелы — добрые, а демоны — злые! — воскликнула Лис почти с отчаянием.
— Ангелы — разные, и демоны — тоже, — отрезал Мер. — Как и люди. Другой вопрос, что демонов чаще пытаются поработить, от чего у них закономерно портится характер. Да и вызывают демонов зачастую специфические личности, что со временем неизбежно накладывает отпечаток. Однако, Дени юна, она не служит местному творцу, но и не связана с проклятым миром. Таким образом, базово она просто крылатая, а дальше вы вольны сами решать, как это называть.
— Звучит так дико, что даже может быть правдой, — пробормотала Ана.
— Да, — сказал принц, прищурившись лукаво. — Но мне вот интересно, откуда ты так хорошо знаешь матчасть, Мер? Мне только одно объяснение приходит в голову: ты тут ради одной из себе подобных. Так позволь угадать… Ты у нас, с таким-то характером, наверняка ангел, верно?
В зелёных глазах остроухого заплескалось нечто хулиганское.
— Нет, — сказал он насмешливо. — Я — Зверь.
В комнате воцарилась тишина, через мгновение взорвавшаяся дружным хохотом.
— За это надо выпить! — провозгласил кто-то, а я задохнулась, вдруг вспомнив…
Лекарская комната, черные крылья, задевающие стены, загнутые назад рога… Это мое предназначение, мой дар — уничтожать миры…
Понимание, пришедшее вместе с окружившим меня весёлым смехом, придавило могильной плитой.
Он не врёт. Он действительно — Зверь. Или один из возможных? Как же все стало сложно!
Между тем, принц перестает смеяться и лениво закидывает ногу на ногу.
— Смешно, — говорит он, покачивая напиток в пузатом бокале. — В тебе умер великий юморист. Тем не менее, я спрашиваю серьёзно, потому что, что бы там ни думал по этому поводу манистр Дибисиус, я считаю вас идеальными кандидатами на должность моих друзей — ну, и моего Первого Круга по совместительству.
Смешки затихли, Кто-то икнул. Между тем высочество, не иначе как надышавшееся тайком от нас мухоморов (потому что ну никак не может от одного алкоголя так плющить!) безмятежно продолжило:
— Да, я решил — вы подходите идеально, куда уж там всяким высокомерным сынкам знатных семейств! Правда, никак не мог понять, почему вы все кажетесь мне такими странными, яркими и необычными, отличающимися от других людей, но ответ на поверхности — вы не то чтобы вполне люди, верно?
Тишина в комнате стала звенящей. Принц усмехнулся.
— Да, не знаю, как этот Бал вас распознал и как собирался использовать в итоге — а то, что у него есть на вас планы, это факт, потому что просто так полноценный Круг преданных и могущественных учеников никто собирать не станет. Но это и не важно, я найду способ с ним договориться, по-хорошему или по-плохому; в любом случае, мне вы нужнее. Однако, окружающим не следует знать о ваших особенностях, по крайней мере, до тех пор, пока я не приду к власти и не разберусь с некоторыми… странностями. А для того, чтобы что-то качественно скрывать, мы должны объединиться и не допускать экзерсисов вроде сегодняшнего эпизода. Потому, Мер, кроме шуток, я дал клятву и собираюсь её сдержать. Просвети меня, пожалуйста, что ты такое, чтобы это не стало для меня очередным занимательным и крайне несвоевременным сюрпризом.
Остроухий как-то неприятно усмехнулся.
— Ты не понял, это была не шутка. Я — Зверь. Ну, то есть как… Второй кандидат на эту должность, тот самый, который сидит на цепи, ибо ни о чём, кроме разрушения, и помышлять не способен.
Взгляд принца застыл.
— Эта шутка затянулась, — сказал он мёртвым голосом. — Не стоит продолжать, иначе я могу тебе поверить, что плохо кончится. Повезло, что ты знаешь ли, мало походишь на чёрного огромного Зверя.
— Что бы вашим колдунам ни наплёл Легион в приступе алкогольной деменции и творческого экстаза, я предпочитаю малую форму, — выдал этот малохольный идиот безмятежно, расплываясь на миг клубами тьмы, чтобы вновь собраться изящным чёрным котом.
В тишине раздался звон — это Лис уронила бокал.
Принц выругался.
— Придурок! Так бы и сказал, что ты — оборотень. Зачем этот цирк?
Кот совершенно по-человечески вздохнул.
— Ладно, — сказал он голосом Мера. — Кажется, без большой звериной ипостаси тут и впрямь не обойтись… Не люблю я этого! Правда, в полном размере она все равно не поместится, но — чем богаты.
И он снова заклубился тьмой, чтобы через мгновение обратиться огромной чёрной крылатой зверюгой, местами шипастой и рогатой. Зверю в комнате было явственно тесно, потому он неловко затоптался, пытаясь сложить крылья, ничего не сломав.
— Твоего ангела, — сказала Ана.
— Моё почтение Зверю, разрушителю миров, — сказала куколка.
— Не дёргайся, я должен собрать образцы! — сказал Сан.
Монстр послушно застыл с неловко изогнутым крылом и несколько смущенным видом. И не спрашивайте у меня, как у эдакого жутика может быть смущенный вид — сие загадка великая есть, без вариантов. Тем не менее, именно в этот момент я поверила, что вот это все ещё остроухий. А внешний вид… мало ли, кто как выглядит?