Факты безжалостны — мир рушится. От этого не спрячешься в подвале, не затихаришься под кроватью, не переждёшь в деревенском домике, спрятавшись за шеренгой бутылок. Этому нужно просто честно смотреть в глаза — колдунья я или нет? "Каждая правда, непризнанная нами, падает нам на шею цепью" — так всегда говорил магистр Бал.
Я могу, конечно могу спилить Филечке рожки и отправить к нашей маме. Но надо быть честной, хотя бы с собой: это все равно, что укрыться одеялом, когда по твою душу пришла голодная сущь.
Нет, мы, колдуны, если и прячемся под одеялом, то только для того, чтобы активировать печать посмертоносней!
Отпускать Филю… страшно. Я читала, демоны порой жрут более слабых сородичей. Что они сделают с ним, если крылья так не отрастут? Да и вообще, если он станет демоном, то что, присягнёт Зпадному Престолу? И не убьёт ли его тайком Легион, ненавидящий нас, уродцев?
Столько вопросов, а все же иногда надо рисковать и отпускать ребёнка, если хочешь, чтобы ему помогли отрастить крылья.
Если хочешь спасти.
— Что же, давай так и поступим, — сказала быстро. — Только и Чучу отправим тоже, хорошо?
— Ну разумеется! — Мер просиял и закивал головой, как болванчик. — С ним будут и Чуча, и Рат. Да и мы потом подтянемся, только закончим… здесь.
Ну да, закончим. Так и воображаю, что женится Мер в будущем на какой-нибудь прекрасной демонице с ветвистыми рогами и будет ей домой письма писать. "Извини, дорогая, я хотел бы поспеть на ужин, но у меня тут, понимаешь ли, Армагеддон" — пожалуй, в его устах подобная фраза обретёт куда больше глубины и смысла.
А вообще, рано ещё ему жениться на какой-то там крылатой девице! Он молоденький совсем, ему ещё гулять и гулять. Но вот потом, когда меня уже и не будет давно, тогда, конечно, пускай женится. Только на прекрасной, умной и чистокровной, а не каком-то мутанте вроде меня! Чтобы крылья были не совиные, дурацкие, а красивые, как у цапли там, фламинго или утки-мандаринки! И чтобы она в сторону его брата даже не смотрела, чтобы не искала показного пафоса и точно знала, что Мер — идеальный!
Хочу, чтобы она его…
Отчего-то стало грустно.
— Я уже предупредил Рата, — сообщил деловито Зверь. — Он сам все объяснит маме, она как раз для твоего братца святилище приготовит, чтобы ему поклонялись…
Чего?!
— … не переживай, в его честь просто проговорят несколько воззваний, чтобы его демоническая сущность напиталась.
— Это так мне крылья лечили?
— В том числе, — сказал Мер безмятежно. — Но там мама со своими Жрицами занималась, а они у неё много чего могут последние годы. К сожалению, Филе Жрицы не помогут, ибо он мальчик. А вот тебя даже вписали в реестр малых степных божеств, как покровительницу мудрости и одну из маминых вилий.
— Ага, — сказала я. — Мудрости. Покровительница. Я! Да у меня мозгов, как у золотой рыбки!
— Поверь, хуже было бы, считай ты себя самой умной и просветлённой — вот тогда да, беда. А так мудрость с годами ко всем приходит, так или иначе, а задатки у тебя более чем есть. К тому же, это просто формальность! Ну, поучаствуешь в паре сезонных ключевых ритуалов, поможешь принести на крыльях дождевые тучи, энергией с просителями поделишься… Это тебе не демонологи, никаких пентаграмм и будущих владык мира, неспособных завоевать даже ближайший сортир. У мамы последователей немного, но они статистически несколько адекватней — в большинстве своем ведьмы, шаманы да шаманки. Есть, правда, некоторые оригиналы, но к ним тебя пока не подпустят. Так что не нервничай!
— Да чего мне нервничать, если меня в реестр малых степных богов вписали! — хихикаю чуть истерично. — Мер, стесняюсь спросить: а с чьей лёгкой руки я мудрости покровительствую? Мне просто по-человечески… то есть, по-демонически интересно.
— Мама так решила, — спокойно отозвался Зверь. — У тебя крылья совушки, а хвост, кажется, будет лисий, что говорит о мудрости. Ну, она так считает. И чувствует, что важнее. К слову, о крыльях. Полагаю, они у тебя уже достаточно окрепли для полёта. Попробуем?
Интересно, у меня очень очевидно задёргался глаз?
— А давай потом, — быстро-быстро киваю сама себе. — У нас ещё дел много, и вообще…
— Дени, — а смотрит-то как лукаво. — Ты что, боишься?
— Ещё бы! — огрызаюсь мрачно. — Сам бы, небось, не был зело смелым на моём месте. В меня такие выверты природой не заложены!
— Дени, для ветров нет ничего природнее полёта, — говорит терпеливо. — Это так же, как дышать.
— Для ветров — может, — огрызаюсь. — Но мы, человеки, летать умеем, но недолго и, как правило, с летальным исходом. Ну что смешного?
— Да так, вспомнил, как папа учил меня летать. Подумал — почему бы и нет?
И он на меня напал! Я даже пискнуть не успела, как была вероломно подхвачена ужасным Зверем. Последний был страшен и кошмарен настолько, что даже держал меня на руках осторожно, бережно и при этом так, чтобы не повредить крыльям. И в общем-то этому вероломному нападению я где-то даже в глубине души порадовалась, потому что пахло от не-эльфа очень хорошо, а тут ещё и Ана со своими советами… В общем, пока я думала не о том и не вовремя, чёрные крылья вдруг распахнулись у Мера за спиной, в открытом виде оказавшись по-настоящему огромными, он прыгнул вверх, и мы полетели.
Орать я все же не стала — сдержалась, просто сжалась, зубы сцепив, и зажмурилась.
Нет, высоты я не особенно боялась, но одно дело — просто высота как она есть, когда сидишь себе на крыше Академии. Там все хорошо, следи, главное, чтобы какой доброжелатель вниз не спихнул.
Полёт в объятиях крылатого — штука совсем другая. Ты всем телом чувствуешь, что под ногами нет ни клочка земли, что нет никакой опоры, а ещё — как пружинит воздух под его крыльями, как беснуются вокруг ветра, какие мокрые облака на самом деле… Ой, Мать…
— Открой глаза, Дени! — а голос-то какой ласковый, умиротворяющий. Как не подчиниться?
Что сказать? С высоты все всегда красивей, потому что не видать ни грязи, ни несовершенства. Мир прекрасен с высоты, быть может, потому крылатые некогда и стали богами — если видишь каждый день красоту, рано или поздно станешь её частью, так мне кажется.
Не подумайте, Ородио я всегда любила, как любят… ну, не знаю… совершенно безумную бабушку, которая хранит в шкафу пованивающий труп почтальона, но печёт тебе замечательные оладушки. Но видеть свой город вот так вот было совершенно другим переживанием.
Он был величественным, многоцветным, сияющим от магии, перевитым венами рек.
— Это прекрасно, — прошептала я.
И вот тогда Мер меня уронил.
Я опять не заорала, но на этот раз просто потому, что дыхание перехватило. Воздух свистел в ушах, ужас сковывал движения, затопил сознание, дыхание смерти, казалось, холодило кожу… вот и площадь близко, я рухну прямо на голову статуе Великого да Безумного — то-то Легион порадуется!
Стало смешно. В венах запузырилось несвоевременное веселье, душу затопила злость, и я раскинула руки, будто жаждала обнять все разом: площадь, статую, Черного Жнеца, что придёт по мою душу, этот мир, который все же слишком красив, чтобы рушиться…
За спиной раздался треск ткани — прощай, форма, я буду скучать! — и крылья распахнулись во всю ширь, принимая первый удар воздуха, болезненный и сладкий. Носки моих ботинок чиркнули по остроконечной каменной шляпе, но крылья, поймавшие ветер, уже поднимали меня выше и выше, к небу.
Мер прав — ровно так же природно, как и дышать. Кстати, об этой крышке от отхожего горшка…
Этот придурок торчал на крыше здания Суда, крылышки чуть развел — чисто горгулья. У меня от этого зрелища ярость глаза застелила и дыхание открылось — сто сорок пятое, не иначе. Сначала замахала крыльями судорожно, но так только вверх поднималась все выше да уставала все быстрее. Пришлось тактику сменить, попытаться парить… И тут-то до меня дошло, что ветер живой, объёмный, упругий, он говорит, достаточно только услышать, почувствовать потоки воздуха, поймать нужный, вовремя сменить один на другой. Несколько кругов вокруг площади — и вот я уже несусь в сторону этой… черной сволочи.
— Ты!!..
Не знаю, что за чары Мер наложил на людей внизу, но в том, что они были, сомневаться не приходится: на то, как по крыше катаются условные ангел да демон, обратили бы внимание даже в переполненном магами Ородио.
— Ты! — вопила я. — Сбросил меня! Я чуть не разбилась!
— Ну не разбилась ведь, — выдал этот гад, и я принялась изо всех сил лупить его кулаками да крыльями — откуда только что берётся?
Ужасный Зверь не особенно сопротивлялся, только тихонько фыркал и вещал что-то успокаивающее.
— Ты же сама понимаешь, что летать можно учиться только так, через риск и в одиночку. Я не позволил бы тебе умереть, но упасть ты все же должна была. Дени, прекрати, ну… Отлично же все получилось…
И так он меня разозлил, что просто слов нет! Ещё и сам по себе красивенный в этой крылатой ипостаси, куда уж там эльфийской: лицо узкое, хищное, глазищи эти раскосые с вертикальным зрачком, хвост кошачий мне ногу обвил, а уж какие губы… Как там Ана говорила?
В общем, нечто неведомое у меня в голове замкнуло, видать, о воздух стукнулась. Я его поцеловала — хотя, справедливости ради, Зверь эдакому покушению на собственную честь не сопротивлялся, а где-то даже активно содействовал.
И я честно не знаю, чем бы дело кончилось, ибо мы как-то уж очень увлеклись (А что? Я мир спасаю, между прочим! Несколько нетрадиционным способом, но Легион прав, что-то в этом есть. Но нет, запатентовать не дам!), но друг от друга нас оторвал низкий, вибрирующий, пробирающий до самых внутренностей звук труб. Не знаю, как у Мера, но у меня романтическое настроение тут же пошло на убыль. Он почувствовал и тут же отстранился — тактичен даже в этом, вот ведь!
— Что это? — спросил он удивлённо.
— Это, — говорю, — Траурные трубы. Наш Император преставился, да здавствует новый.
Мер тут же посерьёзнел, а черные крылья, невесть когда устроившиеся поверх моих, чуть сжались.