— Ну и убил бы, если так не нравлюсь, — зевнул профессор Бал. — Благо, сколько возможностей было!
— Сам помрёшь вместе со всеми через полчасика максимум, — отмахнулся Легион. — Да и надоело мне вас убивать, тем более что по договору с папочкой мне должен противостоять какой-нибудь пророк. Убью тебя — пришлют нового, а там снова-здорово: пока поумнеет, пока в силу войдёт. И вообще, мало ли, кто попадётся? И так в этом мирке поговорить не с кем, одни идиоты кругом.
— Ты всегда логичен, как мигрирующий лемминг. Это очень по-твоему: сначала с самой ученической скамьи делать все, чтобы люди думать не умели, а потом возмущаться — откуда ж это вокруг столько идиотов, почему же поговорить не с кем? Вот уж действительно, загадка века.
— Ну слушай, — возмутился Легион. — Вот не надо! Я выполняю правила пари, у людей есть все шансы и возможности. Другой вопрос, что среди них и без меня полно энтузиастов. Между прочим, сжигать книги на площади я им не приказывал! И бросать в получившийся костёр библиотекарей тоже.
— Ох, вот только не нужно про выполнение правил, я тебя умоляю, — усмехнулся магистр Бал в чашку. — Ты мухлюешь на каждом чихе.
— А доказательства где? А доказательств нет! Без бумажки ты дурашка, светлый. И вообще, не пойман — не Я. К тому же, коль уж открывать рот и говорить про нарушение правил, то рождение Дана — просто нереальная подлянка с папочкиной стороны.
— Справедливости ради, твой Отец едва ли принимал участие в процессе. Ты просто что посадил, то и выросло — чего и следовало ожидать.
— Извините, — сказала я. — Вам ничего не мешает? Ну, не знаю — город там горящий, я тут стою?
— А чего ты тут, кстати, стоишь-то? — уточнил Легион. — Садись уж рядом, коль пришла. Вместе посмотрим, как мир рушится — красивенное, говорят, зрелище.
— Спасибо, — говорю. — Мне и так хорошо. Можно я лучше спрошу?
— Ну спрашивай, — Легион какой-то подозрительно благодушный — вот что скорый конец мира с демонами делает.
— О каком отце вы говорите? Тут замешан ещё один демон? — интерес отнюдь не праздный, если совсем по-честному. Зная Легиона, я даже воображать не хочу, как должен выглядеть его крылато-рогатый папочка и каким расчудесным характером он может обладать.
— Нет, — хмыкнул Легион. — Я о Мастере, великом любителе кукол-марионеток, захламлённых магазинов и глупых социальных экспериментов. А, ну и творце всего этого безвкусного дерьма, что нас окружает. Если хочешь знать, родитель он просто отвратительный!
— Зато ты, конечно, совершенно не унаследовал эти очаровательные черты, — хмыкнул Бал. — То-то отец из тебя вышел потрясающий, марионеток у тебя вот просто ни одной нет, а последствия твоих социальных экспериментов мы не наблюдаем прямо сейчас. Дени, чайку хочешь?
Я хотела, ещё и как! От таких новостей мне чего покрепче возжелалось, да и ноги как-то резко держать перестали. Профессор, кажется, сходу понял моё состояние, усадил рядом на крышу, сунул в руки ещё одну щербатую чашку с ромашкой. Я хлебнула, не глядя.
— И это держи, что ли, — хмыкнул Легион, и передо мной материализовался роскошного вида пирог.
С черникой. От Легиона. Сан прав, определённо: этот мир спятил!
— Это тебе от будущей свекрови, — сообщил демон преехиднейше. — Очень уж она с тобой познакомиться жаждет. Её, конечно, в чём-то понять можно: крылатых девушек и так мало осталось, ибо во времена войны древних и новых богов почти никто из них не соглашался унижать себя служением или бездной. А те, кто есть, все старше пяти тысяч лет поголовно — и тут такая находка.
— Я не…
— Ты да, — оскалился Легион. — Раньше надо было думать! Если Иша хочет, чтобы ты жила с нами — будешь, как миленькая. Но это и в твоих интересах, кстати. Вам, гибридам, до нормального владения способностями ещё учиться, учиться и учиться…
— Это мило, — сказал профессор Бал. — То, как ты заботишься. Раньше ты не мог отыскать семью среди себе подобных, а тут свершилось, как я и предсказывал. Жаль, что взглянуть на твоих друзей, наверное, не успею — прелюбопытное должно быть зрелище.
— А вот это не твоего ума дело, — отмахнулся Легион.
Над крышей повисла какая-то совсем уж нездравая тишина, изредка прерываемая грохотом эпической битвы. Что-то я не поняла, раньше — это когда? Хотя, что бы я вообще понимала в происходящем!
Скосила глаза на пирог. Тот, клянусь иллюзорной чешуёй, буквально манил и туманил сознание. Кончилось дело в том, что я сама не заметила, как принялась подъедать выпечку, стараясь не думать о глупых шутках насчёт "свекрови".
— А почему рождение Дана — подлянка? Разве ты этого не планировал — сделать из него Зверя, свести с ума? — спросила, прожевав. А что теряю? Не ответит так не ответит, а убивать не станет: и так через полчаса помрём.
Легион посмотрел странно так, как на дуру малолетнюю. Впрочем, по сравнению с ним я таковая и есть — ни отнять, ни прибавить.
— Сознательно уродовать собственного ребёнка — сомнительное удовольствие, — сказал он холодно, чем поверг меня в натуральный ступор.
— Но ты же сам… — я даже не знала, как договорить. Обращался с Даном, как скотина? Позволил ему расти среди больных на голову уродов? Сам же подтолкнули к краю?
— Договор, заключенный с Творцом, — пожал плечами Легион. — Захочешь, не нарушишь.
— Ты договорился с творцом мира, что будешь вести себя с сыном, как… ты? — вопрошаю скептически. Мне обидно за Дана, а за Лис и того пуще. Ну и так по мелочи — за город и тысячи поломанных по мановению алого крыла жизней.
— Разумеется, нет! — закатил глаза демон. — Я получил от него дозволение вести себя в разы хуже, чтобы воспитать Зверя. Мы сошлись на том, что это будет последний потомок Великого Безумного Колдуна, и я получу полную власть над его душой. Я предвкушал эту месть, придумал особенную программу, но Мастер, разумеется, не мог все не перекрутить даже здесь!
— Проще говоря, — хмыкнул Бал в свою чашку, — Ты предвкушал издеватльства над невинным, по сути, ребёнком, а теперь злишься, что тебя щёлкнули по носу.
— Невинный ребёнок? В этой семейке? Смешно! И вообще, ты договоришься, светлый — убью тебя раньше срока.
— Обычное дело, — вздохнул профессор Бал. — Ты убивал меня так много раз, что я давным-давно перестал вести счет. Ты, главное, не сильно кори себя потом, когда вспомнишь.
Я слегка опешила от такого вот престранного комментария и честно подождала ответа Легиона. Тот, однако, попивал вино, с любопытством наблюдая за воздушными кульбитами.
— Ты заставил их сражаться с одним из воплощений? Или это вовсе какой-то другой демон? — спросила я мрачно, так и не дождавшись продолжения весёлой болтовни о многочисленных смертях.
— Обижаешь, — фыркнул он. — Наваждение! Высочайшего качества притом. О, смотри, башня! Была. А мальчишки молодцы, и сработались отлично! Может ещё подружатся, когда все закончится.
— Легион, — я говорила, как с маленьким. — Ты ведь понимаешь, что Дан тебя ненавидит?
— Да, — усмехнулся демон. — Я сделал все для этого, благо у меня перед глазами был отличный пример. Схема всегда едина: завоюй у ребёнка доверие, восхищение, уважение, заставь на себя равняться, а после — брось в глубочайшую Бездну, смешай с грязью. Если подумать, так будет лучше. Мой отец преподал этот урок мне, я — сыну. Как любил говаривать мой друг, все в этом мире движется по спирали, замыкая круг, повторяется раз за разом, множится и цепляется одно за другое, как шестерёнки: от малого к большему. Ненависть тоже так работает, она — отличная броня, хороший стимул, причина жить и рваться вперёд. Пусть пытается меня уничтожить — глядишь, однажды получится. Чем я не шучу?
— Отличный метод воспитания, — ввернул Бал. — Действенный, как молотом по темечку. Сколько людей, из которых теоретически могло получиться нечто достойное, превратил в моральных калек — не сосчитать.
— Теоретически, — хмыкнул Легион. — Ты только себя послушай! Кого вообще интересует теория в этом вопросе? Кем мы могли бы быть… То, что могло бы быть, никогда не считается и никого не касается! Тысячи вероятностей, которые уже не сбылись и истаяли следами в песках времени. Я мог бы унаследовать дар Мастера, да вот не судьба; мог бы не становиться его вернейшим сторонником, мог бы не предавать своих же, крылатых, ради него, а потом — мог бы смиренно согласиться на медленную смерть, а не падать в предпоследнюю Бездну — но сделал другой выбор. И эти все, на улицах, они тоже много чего — могли бы. В теории нам дана бесконечность выбора, не так ли? Великий план Мастера Кукловода, и все в этом роде. Все они могли бы стать владыками мира, великими праведниками или спасителями — но ведь не стали! Так что не рассказывай мне о том, что могло бы быть, светлый. Я дал мальчишке знания, ненависть и выбор — куда больше, чем стоило, куда больше, чем было когда-то у меня самого. По крайней мере, достойных и сильных в таком вот горниле выросло немало, потому это шанс для него. А уж сидеть и хныкать, утопая в жалости к самому себе, или вставать и драться — тут уж каждый решает для себя, да-да. Равно как и конечный вопрос — быть Зверем или Избранным — всегда остается открытым.
Чего? Тут, как говорится, в наших рядах наметилось некоторое непонимание.
— Погодите, — прерываю невежливо демонические советы по воспитанию детей. — Но ведь все уже очевидно! Дан — Зверь, Мер — Избранный.
— Кто сказал тебе такую дичь? — поразился Легион. — Придёт же в голову…
— Дени, — голос Бала таков, каким бывал всегда, когда мы упорно не желали понимать простейших плетений или элементарных вещей. — Я же сказал вам: Зверь — это выбор, а не конкретное существо, которое можно прихлопнуть, как муху.
— В кои-то веки, светлый, ты стал плох в формулировках. Стареешь? Или смерти боишься? Так вам вроде как не положено. И вообще, не переживай: я убью тебя ласково, за секунду до того, как все рухнет… по старой памяти и из уважения к моему другу. Ты на него, знаешь ли, немножечко похож.