– Ну не знаю, – притворяясь усталым и замученным жизнью, протянул я. – Мы только вышли из боя, парни устали.
– Дык я ж не просто так, – хитро прищурившись, наклонился ко мне Конюхов. – У нас есть пиво в бутылках с этикетками от кваса, епта, рыба вяленая, хлеб домашний на закваске, который не сохнет, епта, и картошка. С нас поляна на всю вашу банду, епта, а с вас – опыт и знания.
– А просто кваса нет? – спросил я, понимая, что если Рыжик унюхает запах алкоголя, то всем пипец настанет, а мне, как старшему, так вдвойне.
– Просто кваса, епта? – удивленно округлил глаза собеседник.
– Да, просто кваса, просто рыбы, просто хлеба и просто картошки, – перечислил я. – Нас пятьдесят человек, и едим мы много, потому что от обычной пищи отвыкли.
– Не вопрос! – тут же воскликнул Конюхов. – Мешок картохи, епта, десять булок хлеба, епта, мешок рыбы и тридцать двухлитровых баклажек с квасом. А вы нам – занятия по прикладной полевой медицине и рассказ о том, что самое главное в бою.
– Договорились, – обреченно махнул я рукой. – Первые советы – так сказать, в виде аванса. Переставьте палатки, разведя их друг от друга на более значительное расстояние. Выройте возле каждой палатки нормальные глубокие траншеи-укрытия с частыми противоосколочными поворотами и изгибами. Выставьте в поле, на удалении в пару километров от лагеря, дозоры со спектроанализаторами и противодронными ружьями в руках, чтобы следить за небом. Ну и склад БК куда-нибудь подальше вынесите, а то прилетит «бэтмен» и одним сбросом отправит всех к праотцам.
– Да я и сам понимаю, что у нас все через жопу, – болезненно сморщившись, каким-то потухшим голосом отмахнулся от меня Конюхов, – но у нас командиры те еще пиндюки. Набрали по знакомству, должность же хлебная. Почитай, тысяча штыков в батальоне должна быть, а по факту только шестьсот бойцов. И на каждого солдатика, сержанта и офицера денежное, вещевое и продуктовое довольствие из казны капает. А еще волонтеры помогают, гуманитарку фурами везут. Бездумно везут, от чистого сердца, последнее готовы отдать. А эти сволочи, – ткнул Конюхов указательным пальцем в небо, – воруют, как не в себя!
Да и ладно бы просто воровали, но при этом наладили бы нормальные тренировки и обучение рядового состава. Нет же! Занятия по медицине всего пару раз проводились, и то каким-то мутным типом, который тут сказки задвигал про определение типа кровотечения по цвету крови. А на кой мне тип кровотечения, когда из бойца кровь хлещет, как из колотого кабана?! Надо учить, как заткнуть в солдатике дыру размером с кулак и спасти его. А они! И эти тоже, – кивнул усатый мужик в сторону молодых сослуживцев, которые фотографировались с немецкими пулеметами, – думают, что война – это весело, думают, что как только попадут на поле боя, так сразу хохлы перед ними разбегутся с поднятыми руками.
– Отец, не бойся, сколько успеем, все расскажем, – попробовал я утихомирить разбушевавшегося мужика. – Ты, главное, приведи только тех, кто действительно хочет получить полезные знания, потому что если будут те, кому это на фиг не надо, то и сами ничего не усвоят и другим помешают.
– Епта, я уж приведу, ты уж не сомневайся. Вы уж не подведите, сынки, расскажите этим охламонам все как есть, ничего не утаивая. И пожестче с ними, чтобы припугнуть, чтобы сбить эти хорохорство и браваду, чтобы до самых печенок пробрало.
– Что, перед отправкой сюда совсем ничему не обучали?
– Ну почему, обучали, но так, поверхностно. Научили стрелять, научили окопы копать, медицине кое-как обучили. Но я-то знаю, что, сколько ни учись, все в дураках ходить будешь. Опять же, повторение – мать учения!
– Amat Victoria curam, – буркнул я себе под нос.
– Чего?! – переспросил Михалыч.
– Победа любит подготовку, – перевел я знаменитую латинскую пословицу.
– Во-во! – поддакнул Конюхов. – Ну так когда начнем?
– Да хоть сейчас. Минут через десять собирай своих орлов. Мы проведем три занятия: наш доктор расскажет про медицину, я – про беспилотники, а вот тот богатырь, – указал я на Бамута, – про пулеметы и огневой контакт с противником.
– Отлично! Тогда я созываю пацанов.
– Хорошо. Я отойду на минутку: надо вашего тыловика найти и сказать ему, что наша сделка отменяется.
– И это, епта, правильно, потому что он та еще крыса, с ним вообще дел иметь нельзя!
Тыловик, узнав, что обмен наградного пистолета на полезные в армейском быту ништяки отменяется, повел себя как-то странно. Он вроде как даже обрадовался этому, но при этом скорчил такую злую и раздраженную гримасу, что я решил подарить ему в качестве моральной компенсации трофейный штык-нож от немецкой штурмовой винтовки G3.
Хомяк нож забрал и почему-то поспешно убежал в расположение своего батальона. Я подумал, что просто так все это не закончится, уж очень странно вел себя зам по тылу мотострелков. Но о своем решении я нисколько не жалел. Мотострелки, возможно, скоро попадут на линию боевого соприкосновения, и им там те ништяки, которые я хотел выменять на трофейный пистолет, ой как пригодятся. А нас отводят в тыл, скорее всего, глубокий, поэтому мотострелкам спектроанализатор и дронобойка нужнее, чем нам.
Глава 7
Конюхов привел с собой шестьдесят человек. Все пришедшие были без шлемов, броников и оружия. Выглядело это непривычно – как будто я, одетый в шубу, оказался на пляже для нудистов. Между прочим, отсюда до линии боевого соприкосновения по прямой десять километров, а это значит, что не только «град» добьет как миленький, но и любая стволовая артиллерия калибра свыше ста миллиметров.
Удивительно, как располагу мотострелков до сих пор не раздолбали. Они тут стоят уже второй месяц, и за это время ни одного прилета. Да, раньше линия фронта была намного дальше, но сейчас, когда бои идут уже в городских кварталах Токмака, даже сюда может прилететь вражеский «пряник».
Скорее всего, командование мотострелков очень сильно полагалось на то, что здесь не было мобильной связи и рабочего интернета, поэтому мобики не могли связываться с внешним миром и, соответственно, выдать свое местоположение врагу. Но ведь была еще космическая разведка. Вражеская группировка спутников в космосе мелким неводом тралила всю линию боевого соприкосновения на сотни километров в тыл в поисках вот таких массовых скоплений военной техники и личного состава.
Мужики подобрались разного возраста, от совсем молодых двадцатилетних парней до уже зрелых мужиков пятьдесят плюс. Большая часть пришедших были добровольцы, то есть воевать они пошли не из-за повестки по мобилизации из военкомата, а вполне осознанно и по собственному желанию. Были среди пришедших и мобики, примерно треть от общего числа.
Усатый афганец был самым опытным и возрастным из них, звание у него старший сержант, а лет ему было шестьдесят. На войну попал добровольцем, причем не просто так, а подключив для этого старые связи: в военкомате никак не хотели призывать Конюхова.
Петр Михайлович числился командиром разведывательного взвода и, собственно говоря, весь свой взвод в полном составе и привел. К взводу Конюхова прилипли еще два десятка мотострелков, пришедшие по любопытству и за компанию. Ну и на момент начала занятий в расположении нашего батальона терлось еще около дюжины мотострелков.
Поскольку старший сержант Конюхов пожелал, чтобы его бойцов напугали до печеночных колик, то решено было, что последнее занятие будет проводить наш батальонный медик Жак, он же Жижин Андрей Константинович. Жак – высокий, стройный, подтянутый мужичок сорока пяти лет от роду, с прической футболиста Златана Ибрагимовича, с вечно красным лицом некогда сильно пьющего человека, серьгой в ухе и хамским отношением ко всем встречным начальникам.
Жак был человеком специфического чувства юмора, страшным матерщинником и обладателем богатого жизненного опыта. На гражданке он работал хирургом, но за пьянку его выгнали из хирургического отделения. Потом он работал участковым терапевтом городской поликлиники, оттуда его тоже выгнали за пьянство. Он трудился педиатром в детской больнице, и был также выгнан за пьянку. Последнее место работы Жака – скорая помощь, откуда он уже ушел сам – добровольцем на войну. Как ни странно, но, попав в зону боевых действий, Жак перестал пить. Не совсем, конечно, но многодневными запоями уже не страдал и всегда выглядел трезвым.
При этом медиком он был хорошим. Если рядовые бойцы ведут счет убитых солдат противника, то Жак вел счет самолично спасенных российских военных и гражданских, пострадавших в зоне боевых действий. Причем не просто тех, кому он вовремя сделал перевязку, наложил жгут или провел прокол легкого для вывода скопившихся газов. Нет, Жак вел учет тех, кому он провел хирургическую операцию в полевых условиях, понимая, что до госпиталя раненого не довезут.
За два года пребывания на войне Андрей Константинович Жижин записал на свой счет пятьдесят семь солдат и офицеров, которым спас жизнь в прямом смысле этого слова. Ну а скольким бойцам Жак помог не стать инвалидами, сохранив им конечности, и вовсе не перечесть.
Но при этом у командования Жижин был как кость в горле, потому что считал себя одновременно монархистом и коммунистом, оппозиционером и путинистом. Жак ругал всех и вся, яростно критикуя чиновников и генералов. Нашего комбата Рыжикова Жак уважал за его принципиальную жизненную позицию, но при этом частенько критиковал за то, что тот не проявлял должной гибкости, из-за чего батальон постоянно недополучал материальное обеспечение.
Вот лекцию Жижина я и решил приберечь на конец нашей программы, чтобы Жак хорошенько рассвирепел от глупых вопросов новобранцев и вошел в нужное состояние.
Я всегда преклонялся перед храбростью полевых армейских медиков. Это сколько же надо иметь в себе решимости, смелости и отмороженности, чтобы во время артиллерийского обстрела или ожесточенной перестрелки не прятать свое тело в укрытие, не поливать врага огнем из автомата, а лезть к раненому бойцу и оказывать ему помощь. Жак даже автомат с собой не носил, потому что предпочитал этот вес занять аптечками, жгутами, капельницами и носилками. Из оружия у него был трофейный «глок» и пара магазинов по семнадцать патронов в каждом. Ну и граната для себя, куда без нее.