И только через две недели ситуация немного изменилась.
Начиналось все, как и раньше: уставшие, потерявшие всякий боевой дух российские военные заняли брошенный опорный пункт, но вместо того, чтобы остаться на позициях, стали продвигаться дальше по лесополосе. Противник опешил от такой наглости и не стал выжидать скопления наших бойцов в одном месте, ударил по площади, накрыв не только посадку, но и прилегавшие к ней поля.
Видимо, наше командование рассчитывало на это, потому что, как только враг начал обстрел, в сторону украинских артиллеристов полетели реактивные снаряды из РСЗО «Град». Установки БМ-21 специально подогнали к этому участку фронта, чтобы подавить вражескую батарею, которая принесла столько бед нашим бойцам. Почему это не было сделано во время первой попытки штурма брошенного опорного пункта, рядовые бойцы не знали. Скорее всего, командование считало, что на Руси баб много, и они еще мужиков нарожают!
Батарею противника наши «грады» подавили, с опорника эвакуировали раненых и убитых, после чего бойцы принялись вгрызаться в землю, обустраивая себе новые укрытия на случай скорого обстрела.
За этим опорным пунктом, который взяли сравнительно легко только потому, что он был брошенным, размещались еще несколько опорных пунктов разного размера. Были взводные и ротные опорные пункты, которые образовывали собой цепь оборонных сооружений, подчиненных единому укрепленному узлу батальонного значения, где разместилось командование вражеского подразделения, а также средства артиллерии.
Из батальонного опорного пункта взлетали БПЛА разного размера и назначения. Они висели в воздухе без перерыва, сменяя друг друга наподобие карусели. Тут же разместились средства РЭБ и РЭР. Противник полностью владел обстановкой в радиусе пяти километров от батальонного укрепленного пункта. И пока этот укрепрайон не будет разгромлен, все попытки штурмовать опорные пункты взводного и ротного значения особого смысла не имели. Враг с легкостью отдавал мелкие укрепления, заманивал внутрь наши подразделения, а потом наносил им огневое поражение, используя артиллерию, которая точно наводилась при помощи беспилотных летательных аппаратов. И так из раза в раз, из раза в раз!
Поскольку вражеский батальонный опорный пункт и связанные с ним ротные и взводные опорники находились на стыке наших подразделений и сами атакующих действий не производили, то против украинского подразделения были выставлены рота мотострелков и приданный к ней неполный батальон мобиков. Перед нашими военными ставилась двойная задача: не допустить прорыва со стороны противника и одновременно с этим самим производить атакующие действия, чтобы разгромить и захватить вражеский батальонный узел.
Вчерашние гражданские, ставшие военными по мобилизации, с каждым днем набирались опыта и военного умения. С каждым днем все меньше и меньше наших солдат гибли и получали ранения от вражеских обстрелов. Сводное подразделение мотострелков и мобиков усилили 82-миллиметровыми минометами, и теперь они могли сами обстреливать врага.
Несколько раз пробовали брать штурмом вражеский укрепрайон, но эти попытки ничем хорошим не закончились, потому что нашим бойцам даже не удавалось подойти близко к украинскому батальонному узлу. Вражеская артиллерия и беспилотная авиация наносила наступающим российским подразделениям урон на безопасной для себя дистанции.
Украинский батальонный укрепленный пункт размещался в комплексе зданий, где в советское время располагалась небольшая воинская часть. После развала СССР здесь разместилось фермерское хозяйство, которое специализировалось на выращивании грибов, благо вояки оставили после себя шикарные, заглубленные в землю бетонные подвалы. Перед самой войной противник провел здесь строительные работы, перепрофилировав обанкротившееся грибное хозяйство в укрепленный узел обороны.
Взводные и ротные опорные пункты наши военные брали несколько раз. Как брали, так и отдавали, потому что, чтобы их удержать, надо было иметь перевес в артиллерии. А его на этом относительно спокойном участке фронта не было. Боевые действия здесь сводились к обоюдным перестрелкам между оборонительными позициями обеих сторон, дистанция между окопами в некоторых местах была меньше километра и позволяла стрелять друг в друга из пулеметов разного калибра, АГС и СПГ. Также с обеих сторон в гости друг к другу ходили ДРГ, которые приближались на дистанцию уверенного поражения из РПГ, отстреливались и отходили обратно.
– И сколько вы тут уже топчетесь? – спросил я, возвращая дрон обратно.
– Пятый месяц, – ответил капитан. – Странно, что вас сюда прислали, а не артиллеристов, – раздраженно буркнул капитан.
– Это да, от артиллеристов толку здесь было бы больше, – согласился я. – Пленных захватывали?
– Один раз, – немного помедлив, ответил капитан. – Сами вышли к нам на позиции и сдались в плен. Два человека, оба без оружия. Я командованию доложил, через двадцать минут прикатил комбат и лично их забрал. Главное, как БК подвезти, харчи или раненого эвакуировать, так сутками надо ждать, а как пленных забрать, так мухой обернулся. По-любому после этого орден для себя выпросил. Обидно!
– А чего ж они сдались?
– Ну, точно не знаю, мы их не допрашивали. Но, по слухам, вроде у них с сослуживцами какие-то контры были: то ли деньги у них вымогали, то ли однополой любви от них добивались – не знаю. Но им выходило, что безопасней к нам в плен, чем среди своих оставаться.
– А как они к вам вышли? – спросил я.
– Не знаю, – пожав плечами, честно ответил собеседник. – Как-то вышли. Наши саперы ставили минные заграждения перед позициями три месяца назад, но какие-то мины детонировали от вражеских прилетов, а какие-то сами взорвались из-за самоликвидации. Видимо, есть проходы, вот и прошли.
– ДРГ часто подходят?
– Ага, стабильно раз в неделю; бывает, и по два раза в неделю. Но мы их гоняем: если засекаем, то как влепим из всех стволов, аж деревья косим. Несколько раз уничтожали украинские ДРГ в полном составе, ни один вражеский диверсант не уходил живым, – с гордостью заявил капитан. – Кое-где до сих пор мертвые укропы валяются, я своих пацанов не пускаю к ним лезть, чтобы на минах не подорвались.
– Если я правильно понял текущий расклад, – начал размышлять я вслух, – то перед вами, примерно в километре, два взводных опорника, за ними через поле шириной два километра – ротный опорный пункт, а еще через два километра – тот самый батальонный узел. На батальонный укрепленный опорный пункт завязаны малые опорники слева и справа, расположенные по той же самой схеме: в центре – батальонный узел, а справа, слева и по фронту – по одному ротному и по два взводных опорных пункта. И они перекрывают подходы друг к другу огнем. Классический трилистник. В случае нужды противник отходит со своих взводных опорников на ротные, пережидает там обстрел с батальонного узла, а потом возвращается назад. Все верно?
– Да, – кивнул капитан.
– А раздолбать ротные опорники, когда укропы отходят на них с взводных, вы не можете, потому что приданные вам восьмидесятидвухмиллиметровые минометы туда не добивают. Да и не можете вы создать нужную плотность огня, потому что как только начинаете работать, противник тут же вас подавляет.
– Точно. А артиллерия большего калибра работает только по приказу более высокого начальства, которое уже отчиталось перед своим начальством, что мы ротные опорники давно взяли. А мы их как взяли, так и отдали, потому что держать их нечем. Но о сдаче наш комбат в штаб не доложил. Вот и получается, что на бумаге мы давно уже там, – капитан раздраженно махнул рукой в сторону невидимого украинского ротного опорного пункта, – а по факту мы до сих пор здесь. И как вы будете брать ротный опорник силами одного взвода, я не понимаю! – недоуменно развел руками в разные стороны капитан.
– И я пока не понимаю, – честно ответил я. – Сейчас посовещаюсь со своими парнями, и что-нибудь решим!
Глава 13
Война – это самое страшное, что может случиться в мире. Это то, что разрушает человеческие ценности, построенные на принципах любви и добра. Война разрушает семьи, делая врагами родителей и детей, братьев и сестер. Война учит только злым поступкам, которые основаны лишь на эгоизме человека, пытающегося выжить любой ценой. Корыстные цели преобладают над нравственными ценностями, в результате чего все общество постепенно превращается в диких животных. Люди умирают, остаются на всю жизнь калеками, теряют родных и близких. После войны жизнь человека уже никогда не будет прежней.
Как написать правду о войне? Этим вопросом, наверное, мучились все, кто был на войне. Нет, даже не так. Как рассказать правду о войне – вот вопрос, который мучает тех, кто с нее вернулся. Мучает вопрос: а нужно ли вообще рассказывать эту правду тем, кто там не был? Нужна ли она, эта правда? Что рассказать? Рассказать про горящие дома, убитых целенаправленно солдат, убитых мимоходом гражданских, просто попавших под жесткий молох войны.
Разбитые артиллерией дома. Одноэтажные частные, превратившиеся в груды строительного хлама. Многоэтажки, словно гнилые, сломанные зубы в пасти какого-то чудовища, щерятся разрушенными обгоревшими пролетами, зияют выбитыми взрывной волной окнами и таращатся круглыми, с брызгами щербин отметинами от прямых попаданий в стены снарядов. Мокрые, грязные, местами подпаленные тряпки бывших красивых штор с хлопаньем метут побитые пулями и осколками стены.
Поваленные столбы, обмотанные проводами. Расплющенные гусеницами, рыжие от окалины сгоревшие легковушки. Яркие, в черной грязи, несуразные здесь, совсем не к месту домашние вещи. Детская игрушка, впечатанная в грязь солдатским ботинком, вылетевший из провала окна холодильник с магнитиками и оборванным проводом. Книга, шелестящая на ветру дорогой мелованной бумагой, мелькает яркими картинками мирной жизни.
Серая пелена дождя. Самого противного, ленивого, затяжного, плотного, как водяное облако, дождя. Этот дождь не шумит, он висит, чуть шурша, и от этого картина еще более страшная. Тишина? Нет, тишины как таковой нет. Изредка бухают орудия. С треском и шелестом летят осколки, иногда лениво «татакнет» очередь крупняка или заполошно протрещит автомат. И вонь. Нет, не так. ВОНЬ!