– А в ЧВК, думаешь, лучше?
– Думаю, лучше! – твердо ответил Шут. – Там за просто так технику не угробят. Как по мне, то лучше в бою сгореть, чем вот так глупо «броню» терять.
– Век жизни штурмовиков на передке недолог, могут и в первом бою сжечь, можно и до передовой не добраться, – пожал я плечами.
– Можно, можно, можно! – раздраженно передразнил меня прапорщик. – Сам знаю, что можно, а что нельзя.
– Ладно, не заводись, – примирительно хлопнул я собеседника по плечу. – То, что в бой пойдете, я вам обещаю. Только сперва с нашими безлошадными танкистами покатаетесь, чтобы опыт перенять. Сам понимаешь, я не могу позволить неподготовленному экипажу идти в бой, да еще и моих пацанов вести.
– Потренироваться – это вообще не проблема, это мы завсегда готовы! – расплылся в улыбке Шут.
– Не переживай, мы воюем по науке, так что сможешь по врагу отстреляться! – на прощание сказал я прапорщику.
Как по мне, то Шут с его мехводами тоже герои. Несмотря на потери в собственном подразделении, они все равно рвутся в бой, причем в реальный бой, чтобы на самый передок, в штурмовики. Молодцы!
Также много тех, кто отказываются от госпитализации и, несмотря на ранения, остаются на передовой. А это, между прочим, не просто геройство, а еще и отказ от материальных благ. Потому что есть компенсация за ранение – три миллиона рублей. Казалось бы, ты ранен – отправляйся в госпиталь, поваляйся там недельку-другую, получи справку, что был ранен, отправь ее в финчасть, получи три миллиона рублей и иди дальше воюй со спокойной душой. Но нет! Бойцы отказываются от госпитализации, стойко переносят ранения на ногах, сами себя лишают выплат и компенсаций, потому что на передовой не хватает бойцов, специалистов и командиров.
И это тоже геройство, пусть не такое, как броситься грудью на амбразуру или направить горящий самолет на колонну вражеской бронетехники, но все равно геройство. Незаметное, никем не афишируемое геройство. Тихий, скромный подвиг, о котором знают только сослуживцы, да и то не все! Каждый решает для себя сам: кто тут за деньги, кто за правду, а кто и просто так, потому что больше некому.
– Псих! Псих, ну, епта! Ты план штурма придумал? – дернул меня за плечо Бамут.
– Придумал, – отмахнулся я, – но еще не до конца. Надо кое-что обмозговать и еще пару раз туда на «птичке» слетать.
– А духи тебе ночью снились? – шепотом спросил Семен, воровато оглядываясь по сторонам.
– Да, снились, – кивнул я.
– И чо? Чо было-то, расскажи! – Семен аж засветился весь от предвкушения.
– Да особо нечего рассказывать, – пожал я плечами. – Приснились мне Псих и Сникерс. Сахаров, как всегда, маялся с похмелья, а Стас в профилактических целях заставил его читать вслух какую-то книгу про Великую Отечественную войну Вот и снится мне: Сникерс бубнит себе под нос, что, мол, в каком-то там тысяча девятьсот сорок третьем году бойцы такого-то советского батальона провели умелую и наглую контратаку и на плечах фрицев ворвались в их окопы, закрепились там и потом еще несколько недель удерживали выгодные позиции, находясь в полном окружении. Вот, в принципе, и все! А, нет, забыл! В конце Псих повернулся ко мне и спрашивает: «Ты все понял?» И в этот момент я проснулся. Вот и весь сон.
– Ага, ага… – Сема, как всегда, когда он нервничает или усиленно думает, начал нервно теребить пальцами подбородок. – Значит, на плечах фрицев ворваться в их окопы? Ну, вот тебе и ответ, что надо сделать!
– Легко сказать, – раздраженно хмыкнул я. – Только вот противник не желает нас атаковать, чтобы мы их контратаковали.
– Ну, значит надо сделать так, чтобы они нас атаковали! – тут же предложил Бамут.
– Ладно, давай о снах потом рассуждать будем, мне сейчас не до этого. Я слетаю еще раз к ротному опорнику «немцев», погляжу, что там да как. Есть мыслишка одна.
– Хочешь найти тропу, по которой сюда ходят вражеские диверсанты? – догадался Бамут.
– Да.
– А потом, двигаясь по ней, небольшой группой захватить ночью сразу ротный опорник, минуя взводный? – рассуждал вслух Семен.
– Да.
– Ну захватим мы ротный опорник, вызовем основной отряд на двух «бэхах» и одном танчике. Если повезет, то с ходу проскочим взводный опорный пункт, доберемся до ротного, закрепимся там. Но технику придется отправить в тыл, потому что укрыть ее негде, и ее сразу пожгут. А дальше что? Тупо сидеть и умирать под вражеским обстрелом?
– Ну, пока мысль следующая, – нехотя рассказал я Бамуту свой план. – Возьмем языка на ротном опорнике, вытрясем из него схему минных полей и попробуем с ходу атаковать батальонный опорный пункт. Берем ночью ротный тихо, на ножах, утром вызываем броню и катимся сразу до батальонного опорного пункта.
– Пожгут на хрен при подходе. У нас всего три «коробочки», а там, скорее всего, узкая колея в минных полях, в расчете на прохождение колонной. Так что будут нас бить в упор из ПТУ Ров или минометами накроют. Нас сорок рыл, значит, внутрь «бэх» все не влезем, поедем верхом на танчике и двух БМП. А это офигенная цель для минометов. Знай сади вдоль дороги и сбивай осколками десант с брони. А как близко подойдем, причешут из крупнокалиберных пулеметов – и все! Капец!
– Вот, зная все это, я пока окончательный вариант штурма и не подготовил, – задумчиво произнес я. – Но ты же сам знаешь, что мы подписались на эту аферу. Нам теперь заднюю никак не включить. Если сейчас откажемся, то это уж гарантированная запись в «пятисотые».
– Согласен. Я не предлагаю включать заднюю. Надо придумать что-то эдакое! Наглое, бесшабашное и неожиданное! В стиле нашего покойного ротного Стаса Психа.
Нам действительно нельзя было включать заднюю. На кону были не только судьба нашего батальона и свобода Рыжика. Нам четко дали понять: если мы в последний момент откажемся от выполнения задания или решим сбежать с поля боя, ну или, там, сдаться в плен, в надежде, что укры нас пожалеют, то майор Рыжиков умрет в камере от внезапной остановки сердца. А против тех наших боевых товарищей, которые сейчас находятся на лечении в госпиталях, сразу же будут возбуждены уголовные дела с гарантированными тюремными сроками в конце следствия.
Все складывалось так, что нам сейчас проще пойти на классический «мясной штурм» и всем погибнуть. Если кто выживет и будет ранен, то к нему никаких санкций применять не будут. В общем, как во время Великой Отечественной войны, штрафникам предложили кровью искупить свою вину. Вот только вина у нас выдуманная и сфабрикованная, а кровь мы должны пролить самую настоящую.
– Есть одна мысля, – задумчиво произнес я, – сырая пока, но наглая, что пипец.
– А ну-ка расскажи! – Бамут аж запрыгал от нетерпения на одном месте.
– Ну, слушай, – начал я, заговорщицки понизив голос.
Глава 14
Человеческое тело постоянно выделяет тепло. В состоянии покоя организм среднего взрослого человека вырабатывает около ста ватт тепловой энергии, а при нагрузке этот показатель может увеличиваться в разы. Тепло тела передается одежде и окружающим предметам. Как следствие, все они выделяются в инфракрасном диапазоне и могут быть обнаружены при помощи тепловизора. А если учесть, что сейчас ночь, и окружающие нас предметы остыли после жаркого дня, то без теплозащитных пончо наши силуэты в экране тепловизора светятся как новогодние елки.
В зависимости от разных факторов, в ИК-диапазоне могут светиться весь силуэт, открытые участки тела или даже выдыхаемый теплый воздух. Все как старом «ламповом» боевике «Хищник», где инопланетная тварь видела все в инфракрасном диапазоне. Отец рассказывал, что «Хищник» в начале 90-х был абсолютной звездой видеосалонов. Крутейшая на тот момент фантастика.
А сейчас это суровая проза жизни. Тепловизионный прицел, установленный на оружие, позволяет уверенно поражать противника, даже не видя его обычным зрением. Поймал в перекрестие прицела сверкающий в ночи желто-красными цветами силуэт человека, нажал спусковой крючок, поразил цель, еще раз нажал на спуск, проводя контрольный выстрел, и все! И это не фантастика, это реальность!
Теплозащитные пончо, которые мы нашли в автомобильном боксе, были в прорехах и пятнах запекшейся бурой крови – видимо, их предыдущим хозяевам они не сильно помогли. Думаю, укропы, облаченные в них, попали под артиллерийский обстрел или нарвались на наших разведчиков днем, когда теплозащитное пончо всего лишь накидка.
Прорехи залатали, кровь оттерли. Пончо хорошие, импортные, судя по надписям – израильские. Проверяли их ночью тепловизором – отлично держат тепло. Даже после того, как Бамут побегал туда-сюда на площадке перед боксами и хорошенько вспотел, его силуэт все равно был невидим в теплак.
Израильтяне хорошо насобачились делать армейскую снарягу, вся амуниция их производства по праву считается лучшей в мире. Все потому, что евреи воют с соседями с первых дней образования их государства. Поэтому у них вся военная промышленность заточена под результат и реальные нужды армии в бою, а не так, как в других странах, где зачастую военпром всего лишь способ распила бюджета. Наши отечественные пончо тоже неплохо защищают от теплаков, но они громоздки и неудобны, а эти израильские накидки – легкие, удобные и практически невесомые. Капюшоны, надвинутые вперед, подобно козырькам, закрывают лица и не дают им светиться в ИК-диапазоне.
На захват вражеского опорника выдвинулись вчетвером, в составе привычной группы: я, Бамут, Пестик и Сыч. Не хватало только Комара, но он валялся в госпитале.
Вооружились легко: у каждого, кроме Бамута, автомат АКС, по семь магазинов на каждого, по две гранаты, на всех один американский вариант нашей «мухи» – одноразовый гранатомет М72 LAW. Вот и все, не считая всякой мелочи: пластиковые стяжки, шнур, щупы, кусачки, саперный планшет и так далее.
Разведчику много оружия с собой носить вредно, потому что лишний вес отягощает, лишает мобильности и забирает слишком много сил. А если нарвешься, то, сколько с собой боеприпасов ни возьми, все равно будет мало. Часто говорят, что разведчик живет, пока его не заметил противник. И это п