Говорил Сарачук на обычном русском языке с небольшим украинским «гэканьем» и использованием свойственных Украине и Краснодарскому краю словечек. Родом он был из Кировограда, сейчас этот город называется Кропивницкий. Сорок три года от роду. В принципе, вот так, в общении, нормальный, обычный мужик.
– Много наших убил?
– Не знаю, – пожал плечами радист. – Все стреляли, и я стрелял, все бросали гранаты, и я бросал. Врать не буду: если бы попал мне в прицел русский боец, то рука не дрогнула бы, выстрелил бы. Но в расстрелах пленных не участвовал; честно говоря, ни одного русского пленного еще и не видел, по телевизору только. Вы пришли с войной на мою землю, я пошел ее защищать. В АТО не участвовал, мне вообще эта политика на фиг не нужна была. Жили бы себе мирно, как раньше. Зачем вы начали воевать?
– Если намечается драка, то бей первым, – ответил я.
– Тогда надо было еще в четырнадцатом году бить. Отжали бы себе ДНР и ЛНР да успокоились бы на этом, – грустно хмыкнул Мыколай.
– Ну, видишь, миром все хотели порешать. Думали, можно договориться.
– Хотели бы ваши миром договориться, то дали бы денег Пороху или Зеле. Все знают, что украинские политики легко продаются, но раз ваши не захотели давать денег, значит, сразу рассчитывали на войну, – раздраженно буркнул пленный.
– Ладно, хорош трындеть, – одернул я украинца. – Дело пора делать. Запомни: если сделаешь все как надо, то будешь жив и цел. Обещаю тебе!
– На это только и надежда, что обещание исполнишь, – тяжело выдохнул пленный.
На востоке начало сереть небо, скоро рассвет. Со стороны наших позиций раздалась беспорядочная стрельба. Ухали сразу несколько минометов, бахнул танк, стрекотали автоматические пушки «бэх».
Отлично! Все согласно плану. Ну что ж, еще полчаса, и подойдут наши, а там поглядим, как повернется. То ли в лоб пойдем на штурм, то ли, как говорили духи во сне, ворвемся на плечах противника.
Раздался зуммер «тапка».
– Ты знаешь, что отвечать, – показав глазами на полевой телефон, произнес я, обращаясь к пленному укропу.
Глава 17
На позиции украинского ротного опорного пункта вкатили две «бэхи» и танчик. С брони тут же посыпались десантники. Народ опытный понимает, что стоящая на месте «коробочка», да еще с десантом, – отличная цель для вражеского «сброса».
Козырьков и «мангалов» над броней прикативших на позицию «коробочек» не было, вместо них по бортам были приварены самодельные решетчатые экраны. Не знаю почему, но в последнее время на украинских боевых машинах перестали попадаться козырьки над башнями, а вот на наших, российских танках и БМП, наоборот, они встречаются все чаще и чаще. Укропы почему-то перестали их устанавливать, хотя наши операторы БПЛА постоянно кошмарят хохлов сбросами с квадриков.
Из-за этого козырьки, которые были над башней Т-72, срезали. «Z», «V» или других символов на наших машинах тоже не было, вместо них красовались три белые полосы, идущие вдоль корпуса машины. На украинских боевых машинах часто можно заметить по две параллельные белые полосы, идущие вдоль корпуса машин. На наших машинах было не две, а три полосы. Адидас!
Как только рев движков стих, тут же стала слышна музыка, бьющая по ушам из портативной колонки, которая висела на разгрузке у Джокера.
Джокер – молодой пацан, мой ровесник, на гражданке всерьез увлекался музыкой, читал рэп и подрабатывал диджеем на различных площадках.
Из колонки, висевшей на его груди, неслось:
Три полоски, три полоски.
Три полоски, три полоски.
Хард басе тусовки, адидас кроссовки.
Три полоски, три по три полоски.
На штанах полоски, три зачетных соски.
Три полоски, три по три полоски…[7]
На десантниках, спрыгнувших с брони, были опознавательные знаки – привычные белые… и одновременно красные ленты скотча. Вот так: сверху красная полоса и тут же под ней – белая. Выглядело это как флаг государства… А у какого государства красно-белый флаг? Правильно, у…
– Да вы задолбали! Я не буду вешать на себя опознавалки в цветах украинского или польского флага! – возмущенно орал Крест два дня назад, когда я предложил парням свой вариант штурма. – Я лучше пойду в бой под триколором или красным знаменем, но вражеские тряпки на себя цеплять не буду. Это зашквар!
– Крестик, ты охренел?! – катил на него в ответ бочку Бамут. – Мля, тебя никто не спрашивает! Сказали: нацепил – значит, нацепил! Мы в тыл к врагу идем! Нас на дальних подступах расчехлят, если мы будем светить стандартными опознавательными знаками Российской армии! Под укропским флагом ты идти в бой не желаешь, под бело-красным польским тоже не желаешь. Может, ты запятисотиться хочешь?
– Я – запятисотиться?! – бешеным носорогом взревел Крест.
Глаза тридцатилетнего мужика налились кровью, еще мгновение – и он бросится на Семена с кулаками. Крест был очень вспыльчивым человеком, его легко было вывести из себя. За плечами у Алексея Крестина две «ходки» за хулиганку, каждая по три года. В бою он был одним из тех, кто всегда лез вперед. Обвинять его в трусости весьма неразумно, за такое он не пощадил бы и боевого товарища, который не единожды спасал его в бою.
Со стороны это выглядело странно и непонятно: боец готов умереть, но не идти в бой под флагом вражеского государства. Однако если вспомнить опыт Великой Отечественной войны, то там было то же самое: рядовые фронтовики никогда не пошли бы в бой под немецкой свастикой. Только опытные и социально подготовленные разведчики и диверсанты, прошедшие специальную, в том числе и психологическую подготовку, спокойно носили на себе нацистскую форму и свастику.
– Заткнулись оба! – неожиданно рявкнул сидевший до этого тихо Глобус. Петрович откусил нитку, которой до этого что-то вышивал на внутренней стороне своей куртки. – Ща папа вас помирит.
Глобус, он же Григорий Петрович Чехов, мужчина пятидесяти лет от роду, который, с его слов, на войну пришел, чтобы заработать денег. Таких, как Глобус, было много. На передовой платили прилично: рядовой мог заработать до двухсот пятидесяти тысяч рублей в месяц, а если ранят, то получить выплаты аж до трех миллионов рублей (но из медиков и финансистов надо еще эти денежки выбить). Опять же, в тылу для семьи всякие льготы и пособия. Как только Глобус ушел на войну, один из его детей, а их у Чехова было трое, поступил на бюджет в престижный московский вуз, а двое других посетили летом «Артек».
При этом Глобус каким-то чудом смог совмещать здоровый прагматизм и неподдельный патриотизм. То есть он воевал наравне с остальными, в тылу не отсиживался, трусом не был, но при любой возможности умудрялся выбивать из финансистов все положенные ему по закону выплаты и довольствия. Он был единственным из знакомых мне бойцов, который получил выплату за подбитую технику (сто тысяч рублей за танк), за единовременно уничтоженную живую силу противника (пятьдесят тысяч рублей) и дважды умудрился получить выплаты за ранения, хоть оба раза не долечивался и «сбегал» на передовую.
Ходили слухи, что когда с нашим батальоном пропала связь и в штабе нас всех записали в «двухсотые», а родным многих из моих боевых товарищей были отправлены домой похоронки, Глобус и тут каким-то чудом умудрился сделать так, чтобы его семья получила «смертные» выплаты на него живого. Скорее всего, слухи, конечно, но чем черт не шутит.
Изначально Петровича все называли Писателем, потому что фамилия у него Чехов, но я как-то обозвал его Глобусом из-за формы его живота, и это прозвище прилипло. Тем более Глобус был очень большим знатоком географии, он знал названия всех стран, их столицы и расцветки флагов.
– А как вы хотите? – разводил руками Глобус. – Трое детей, со всеми делал уроки. Тут не только географию, но и историю с биологией выучишь назубок, особенно если по три раза все повторять приходится.
Петрович вояка был хороший – опытный и обстоятельный. Рыжик хотел его взводным поставить, но Глобус отказался, объяснив это тем, что не хочет лишней ответственности на свои плечи в пятьдесят лет. Но вместе с тем я не раз и не два видел своими глазами, как он в критические минуты боя матом, криками, пинками и личным примером поднимал людей в атаку или, наоборот, уводил из опасного места.
– Короче, Крест, если тебе западло воевать под флагом поляков, то, может, ты не против повоевать под флагом княжества Монако? – обратился к Кресту Петрович.
– Монако? – удивленно насупился Крест.
– Ага, – кивнул Глобус. – Монако вроде нормальная страна. Вон, вакцину от «ковидла» у нас, в отличие от всей остальной Европы, покупала. Футбольный клуб «Монако» – один из старейших в мире, владельцем его сейчас является российский олигарх, там играет Головин. Две тысячи пятнадцатый год был объявлен Годом Монако в России. Князь Альбер II, правитель Монако, известный активной деятельностью в сфере защиты экологии, является членом Попечительского совета Русского географического общества. Ну и вообще, там до фигища русских. Так что, Крест, пойдешь на штурм бандерлогов под флагом Монако?
– Псих, че скажешь за Монако? – спросил у меня Крест.
Я сделал вид, что напряженно думаю и решаю, стоит ли принять такое странное предложение. На самом деле я понял, что удумал Глобус. В отличие от всех остальных, я был в Монако и прекрасно представляю, как выглядит их флаг. Странно, что я сам не додумался до такого простого финта ушами. Но на то у нас и есть Глобус, чтобы подмечать то, о чем я не смог догадаться.
– Черт с вами, давайте пойдем на штурм укропов под флагом Монако! – обреченно взмахнув рукой, согласился я. – Все согласны? – обратился я к боевым товарищам, собравшимся вокруг. – Не будете потом включать заднюю? Сообща решаем идти на штурм под флагом Монако?
– Да.
– Да.
– Согласны!
– Хрен с ним, пусть будет Монако!
– Да.
Раздались одобрительные крики со всех сторон. Бамут рассерженно насупился, раздраженно глядя на меня, не понимая, почему я так легко согласился сменить флаг маскировки.