Вот примерно так и должен выглядеть штурм вражеского опорного пункта. Классика, прописанная в канонах военного ремесла!
А нацепить на машины перевернутые вверх тормашками польские флаги и поехать внаглую, без единого выстрела, в гости к укропам – такого в учебниках по военному ремеслу нет. И если все пройдет удачно, то нам потом все равно никто не поверит, приняв рассказ о подобном штурме за очередную армейскую байку. Ну а если хохлы нас сейчас расчехлят, то и рассказывать потом некому будет.
– Сколько до опорника? – криком спросил я у Бамута.
– Двести! – ответил Семен.
Дернул чеку дымовой гранаты и отбросил ее далеко в сторону. Граната мячиком проскакала по выжженной земле, остановилась, из нее повалил густой дым оранжевого цвета. Граната импортная, американская, у них большой выбор дымовых гранат, дающих дым любого цвета, какой пожелаешь.
– Нас встречают. По центру – шесть, справа – четыре, слева – пятеро. В ста метрах стоит МРАП с крупняком на крыше. Я работаю по пулеметчику на МРАПе. Псих, ты со своей стороны, а Пестик со своей. Сыч, ты работаешь по центру, – отдал четкие целеуказания Бамут. – Приняли?
– Плюс! – хором отозвались мы.
– Работаем, братья!!! – громко закричал Семен, как только пикап остановился.
Пошла работа!
Я вывалился с кузова пикапа, падая на землю. В одной руке немецкий пулемет, в другой – короб с лентой на двести пятьдесят патронов. Резкий рывок «ганса» на себя, и пулемет встает на шарнирные сошки. Лента заранее заведена в приемник. Все готово к стрельбе. Дергаю ручку затвора и тут же открываю огонь.
Тра-та-та-та!!!
Пулемет при стрельбе издает пронзительный визг и грохот. «Ганс» бьет сильно и мощно. Весь мир для меня сузился до размеров небольшого панорамного окошка, как в объективе старого советского фотоаппарата. Все, что попадает в это прицельное окошко, тут же густо поливается свинцом.
Нас ждали, бежали нам навстречу. Но противник искренне верил, что мы свои и привезли раненых. Встречали нас санитары и солдаты с носилками. Взрыв на борту танка, конечно же, внес коррективы, и среди стоявших на позициях бойцов были и вооруженные разномастным оружием укропы, но они думали, что опасность гонится за нами и она где-то далеко в поле. Нам удалось обхитрить противника, заставить его поверить в то, что мы – свои! Враги никак не ожидали, что, как только пикап остановится, по ним тут же начнут работать сразу четыре пулемета – практически в упор, длинными очередями, без единого шанса на промах, промедление и возможность убежать. Жестко, цинично и расчетливо.
Пулеметные очереди бьют практически в упор. До ближайшего вражеского бойца, застывшего в обнимку с архаическими брезентовыми носилками на длинных деревянных ручках, всего пять метров. Пули пробивают его навылет, разнося в кровавую кашу обе ноги, перебивая нижние конечности в коленях. Я бью вдоль земли, не задирая ствола: сейчас главное – поразить как можно больше солдат противника, дотянуться до всех, кто находится в поле видимости. Неважно, убью или нет, главное – дотянуться, зацепить, ранить, поразить, отправить в «гости к Бандере».
Мощный винтовочный патрон калибра 7,62 миллиметра посылает пулю из ствола «Ганса» на несколько километров, а на близкой дистанции удар получается настолько мощным, что буквально сбивает с ног, рвет цель в клочья, прошивает переднюю плиту бронежилета, будто кусок картона.
Над головой частит короткими очередями Бамут, его ПКМ вертится на станке слева направо и наоборот. Цели Семен, конечно же, назначил и определил каждому из нас загодя, но как только начался бой, он тут же принялся стрелять не только по своим целям, но и по всем, по которым посчитал нужным. Потому что, во-первых, ему с высоты кузова пикапа виднее, а во-вторых, он чертов эгоист, который в одиночку желает выиграть весь бой.
По моей голове, облаченной в легкий шлем, постоянно бьют и звеня отлетают в сторону стреляные гильзы от пулемета Бамута. Это у «ганса» сброс гильз под себя, где они остаются лежать аккуратной горкой-муравейником, а у ПКМ стреляные гильзы летят в левую сторону щедрой струей горячего металла. Гильз много, Семен не скупится, бьет не только короткими, но и длинными очередями. Несколько раскаленных стреляных цилиндров попадают мне за шиворот.
– Черт!
Крича от боли, я вскакиваю на ноги и, сделав несколько шагов вперед, начинаю стрелять, держа пулемет у бедра. Пулеметная лента длинной змеей тянется из короба, исчезает в приемнике MG-3, рассыпается там на отдельные звенья. Пуля летит к цели, а горячие гильзы вместе с рассыпавшимися звеньями ленты падают мне под ноги. Поливаю свинцом, как из шланга, будто бы не во врага стреляю, а цветочки на клумбе орошаю.
Вражеских солдат много, они вдруг сыпанули с разных сторон, полезли как тараканы на свет. Я вожу стволом пулемета из стороны в сторону, особо не заботясь о прицеливании. Куда ствол «ганса» ни поверни, везде будут цели.
Укропы стреляют в ответ, но взбалмошно, неорганизованно. Похоже, их не просто застали врасплох, в их рядах царит настоящая паника – та самая, которая хуже пожара и наводнения. Салоеды мечутся под горячими струями свинца, пытаясь скрыться от смертоносного пулеметного огня, не заботясь об организованной обороне.
Неожиданно «ганс» захлебывается и замолкает. Не глядя, дергаю ручку затвора, она у «костореза» большая, удобная и ухватистая. Нажимаю на спусковой крючок – выстрела нет! Что за черт?! Смотрю на пулемет. Ствол дымится, из приемника не торчит лента, а под ногами – муравейник из стреляных гильз и рассыпавшихся звеньев ленты.
Закончились патроны!
Дергаю из-за спины АКМ, пальцем отжимая переводчик огня в положение «АВ». Вскидываю автомат к плечу и открываю огонь. Бью короткими очередями по два-три выстрела. Поймал цель в прицел – нажал на спуск. Пули попадают в спину хохла, который хотел убежать, укроп вскидывает руки и падает лицом в землю. Кровавые ошметки кожи и мяса, вырывающиеся из его холки, дают понять, что корректировка не требуется.
Новая цель. Жму спуск, две пули попадают в ногу украинского бойца, который прятался за МРАПом. Одна пуля прошла мимо, зато вторая угодила точно в носок ботинка. Противник упал, и мне в прицел попала его нога вплоть до бедра. Короткая очередь в бедро, и из-за укрытия вываливается остальное тело. Еще две пули, уже в голову.
Очередная цель – торчащий из нутра блиндажа автоматный ствол, плюющийся огнем в нашу сторону. Жму спуск! Длинная очередь. Автоматный ствол исчез. Для надежности выпускаю туда же еще несколько очередей, отступаю назад.
Метрах в ста грохочет взрыв – это танк гасит закрытые позиции, которые нам не видны из-за земляных насыпей, прикрывающих собой подземные складские помещения. Эти же насыпи должны нас прикрыть от разлета осколков танковых осколочно-фугасных снарядов.
В барабане закончились патроны. Не теряя времени на перезарядку, подскакиваю к кузову пикапа и начинаю закидывать противника, который рассредоточился по траншеям и укрытиям, ручными гранатами. Площадка, на которую выскочил наш пикап, буквально усеяна мертвыми телами украинских вояк. Я их не считаю, но их реально до хрена.
Швыряю гранаты одну за другой, как бездушный механизм, как аппарат, созданный для метания ручных гранат. В юности я пару лет посвятил большому теннису руки у меня сильные, а на полигоне я всегда метал гранаты дальше и точнее остальных.
Бах! Бах! Бах!
Совершенно не обращаю внимания на свистящие вокруг пули, на взрывы украинских гранат, на крики раненых и летящие осколки. Гранаты рвутся приглушенно, не особо громко, грохот танковых взрывов заглушает их.
Наконец ящик с грантами тоже опустел, хоть их там было не меньше двух дюжин. Американцы вообще любят все дюжинами мерить.
– Пошли вперед! – крикнул Бамут, спрыгивая с кузова пикапа.
В руках Семена ПКМ с дымящимся стволом. Я сменил бубен в АКМ на обычный тридцатизарядный магазин и, пристроившись за спиной пулеметчика, двинул за ним. Справа так же шли Пестик и Сыч, только в руках Пестика был не ПКМ, а «ганс». Видимо, Стылов, в отличие от меня, стрелял в более экономном режиме, потому что из приемника его пулемета торчал приличный кусок набитой патронами ленты, свисавшей до земли.
Бамут цедит короткими, злыми очередями. Я иду в метре позади Семена, стреляя из-за его спины. У каждого свой сектор стрельбы, который выработан долгими тренировками. В бою мы понимаем друг друга без лишних слов. Бамут пошел первым, я двинул следом, и это значит, что у него левый сектор, а у меня – правый. Идущие параллельно нам Стылов и Тычин действуют точно так же.
Мы идем вперед, мы атакуем! Пока были возле пикапа, ни у кого даже мысли не возникло спрятаться в укрытие и сбавить темп стрельбы. Нет, прятаться нам нельзя! Перестанем стрелять, спрячемся в укрытие – враг тут же высунет свои свиные хари, перехватит инициативу и попрет на нас. А за нашими спинами боевые товарищи, которые еще не вышли на боевые позиции, и нам надо удержать плацдарм и выиграть время. Кровь из носу надо! Пусть нас меньше в разы, всего четверо против сотни, но фактор внезапности и инициатива на нашей стороне.
Мы идем вперед, мы атакуем. Смерти нет! Смерть – это еще не конец. Идти по Пути воина – значит идти по лезвию меча. Для воина поединок начинается задолго до того, когда он увидит противника. Отправляясь на войну, нужно убедить себя, что ты уже мертв. Тогда реальная смерть воспринимается лишь как досадная помеха: не удалось на Пути воина сделать больше, приблизить победу значительнее.
Те, кому удается настроить себя на такой образ мыслей, имеют серьезные преимущества перед окружающими. Подобное состояние обеспечивает эффективность действий в острых кризисных обстоятельствах, но и без перебора. Страх, что в любой момент все закончится, остается, меняется лишь его интенсивность и направленность. Из личной катастрофы, от которой впадают в ступор или истерику, он становится страхом не реализовать свой потенциал как воина.