Картинка, передаваемая с камеры «матраса», показала всю картину маслом: два укропа в «кикиморах» – один «двести», второй «триста», пытается перетянуть простреленную ногу. Судя по вялым движениям и вывернутой под неестественным углом второй ноге, этот подранок уже не жилец. Но самое интересное было метрах в ста от окопа Кока – там явно кучковалась группа чубатых числом не менее пяти-семи штук.
Твою ж-ж-ж мать, как мы так обосрались?! К нам практически вплотную подошла вражеская ДРГ числом чуть ли не в стрелковое отделение! Как?! Как мы могли так облажаться?!
– Пых! – вызвал я старшего минометчиков. – Ставь восемьдесят вторые «самовары», будем укропов отрезать.
– Ща сделаем! – крикнул в ответ старшина Пыхов. – Ща мы этих красавцев размотаем! Эй, тащи два миномета наверх! – задорно заорал Пых, обращаясь к своим подчиненным.
– Кок! Кок! – вновь попробовал я вызвать повара Степанова, но рация молчала.
Так и не докричавшись до Кока, я вызвал Бамута:
– Бамут! Зайди на вторую точку – к сосне, рыбу надо собрать.
– Плюс, – отозвался Семен.
Кричать в эфире приказы прямым текстом я не хотел: противник не просто может, а гарантированно слушает нас; по крайней мере, это всегда нужно учитывать при проведении боевой операции и переговорах в радиоэфире. Даже защищенные цифровые радиостанции и те при желании и наличии соответствующего оборудования можно прослушать, а учитывая, что мы сейчас активно используем трофейные рации, можно со стопроцентной гарантией утверждать, что противник слушает наши переговоры.
Чтобы сделать прослушку менее эффективной, можно вести переговоры заранее оговоренным шифром либо на неизвестном противнику языке, например тувинском или калмыцком. Но сейчас у нас в батальоне не было двух тувинцев или калмыков. Из тех, кто владел другими языками, кроме русского, были я и Глобус, мы могли вести переговоры между собой на французском и английском, но эти два языка легко переводились любым онлайн-переводчиком. Еще в отряде был освобожденный из плена российский боец Ашот Маникян, по национальности – армянин, и, соответственно, он знал армянский и немного турецкий, но никто, кроме него, этими языками не владел.
Короче, вариантов защититься от прослушки практически не было, потому что шифрами в радио-эфире можно разговаривать только в том случае, если обсуждаемая ситуация типична и оговорена заранее, а если как сейчас – стресс и переполох, – то, как ни крути, будешь орать прямым текстом вперемешку с матом.
Поскольку с Бамутом и Пестиком мы давно работали в одной группе, то у нас сложился собственный «птичий» язык для общения в эфире. Семен прекрасно понял меня: я хотел, чтобы он зашел в тыл к украинской ДРГ и попытался взять противника живьем.
Единственная возможность надежной, защищенной связи на передовой – это связь с помощью «тапка», или, как его правильно называют, ТА-57, что означает «телефонный аппарат образца 1957 года». Аппарат этот, хоть и морально устаревший, проводной, но, во-первых, он довольно всеяден в отношении элементов питания, а во-вторых, вечен, как всё, сделанное в СССР до перестройки. Было еще и в-третьих. В отличие от карманных раций, «тапок» можно было прослушать, только физически подключившись к проводу.
На захваченном опорнике нашлось два десятка ТА-57 и километр провода в катушках. Все внешние посты наблюдения, капониры и огневые точки были связаны между собой с помощью проводных полевых телефонов.
– Пых! – крикнул я. – «Тапок» не забудь, по нему связь держать будем.
– Принял! – также криком отозвался старшина Пыхов. – Мы готовы! Даю пристрелочный.
Я глянул на экран монитора. Группа украинских вояк довольно сноровисто и шустро отползала назад, к себе в тыл. Все облачены в лохматые «кикиморы», расцветка которых соответствует сезону. Камера дрона видит противника только благодаря тому, что он движется, а если укропы замрут, то превратятся в размытые, неприметные холмики, кочки и складки.
Стоит отметить, что вражеские бойцы на удивление хорошо экипированы и подготовлены. Не иначе, как по нашу душу пожаловал украинский спецназ. Опять же, на данном направлении есть «умная» камера, которая не зафиксировала приближение людей. Значит, противник обнаружил и нейтрализовал ее, причем не просто уничтожил выстрелами, а подавил сигнал, заставив камеру передавать статичное изображение. Умные, гады! Хорошо бы взять их живыми, допросить хорошенько и затрофеить их снарягу.
Бахнула 82-миллиметровая минометная мина. Легла далеко в тылу у вражеской ДРГ. Я принялся корректировать огонь минометов, указывая координаты таким образом, чтобы мины ложились ближе к укропам, но не накрыли их. Необходимо ошеломить противника, заставить вжаться в землю, чтобы выиграть время, нужное для подхода группы Бамута и Креста.
– Бамут, постарайся рыбу целой донести, хотя бы парочку карасей.
– Плюс, – отозвался Семен.
– От меня через Ветра идет Крест.
– Понял.
«Вау, вау!» – запиликала система оповещения, предупреждая, что в нашу сторону летят вражеские снаряды. Направленные микрофоны, стоявшие снаружи, засекли выходы вражеской артиллерии, звук летящих снарядов и сообщили об этом.
Твою ж-ж-ж мать!
– Пых, в укрытие! – крикнул я в трубку «тапка». – Обстрел!
Тут же дернул рацию и в общем эфире предупредил всех условным сигналом:
– Дискотека! Дискотека!
Бах! Бах! Бабах! Снаружи раздались взрывы, и внутрь бункера посыпались оглушенные минометчики, чьи позиции только что накрыли вражеские снаряды. Слава богу, все живы и лишь легко ранены.
Жак метнулся навстречу бойцам, на бегу встречая их профессиональными воплями:
– Куда ты, мля, его тащишь?! У него нога сломана!
– Где?! – удивился Пых, осматривая своего подчиненного, которого буквально тащил за шиворот.
– В звезде! – тут же огрызнулся Док. – Клади его на пол!
Закружилась карусель оказания первой медицинской помощи. Как всегда, Жак был щедр на маты и ругательства, правда, они у него были витиеваты и совершенно беззлобны. Раненым тут же оказали помощь; самым серьезным ранением оказался перелом ноги у бойца с позывным Минск.
Вражеские снаряды – 120-миллиметровые минометные мины – стали сыпаться с неба с пугающей периодичностью, противник явно не жалел БК. По нам, похоже, работало не меньше батареи, а это восемь минометов одновременно. После первого дня обороны «крепости», когда мы отбили несколько атак на наши позиции, нынешний обстрел был самым массированным. Похоже, противник всерьез озаботился тем, чтобы вернуть свою ДРГ домой в целости и сохранности.
Массированный обстрел наших позиций всё продолжался и продолжался. Стало понятно, что враг специально гасит по нам, чтобы мы не могли достать украинских диверсантов, которых случайно вскрыл Кок. Причем корректировщики укров, похоже, засекли место, где предположительно была сейчас группа Бамута, потому что чуть в отдалении, примерно там, где и должны были находиться Семен, Пестик и Хребет, гремели взрывы.
Я с тоской глядел на экран монитора, наблюдая, как группа украинских вояк уходит. Вражеские бойцы деловито погрузили одного своего «двухсотого» на носилки и в скором темпе начали удаляться прочь. Выскакивать наружу и пытаться достать укропов из минометов очень опасно: снаружи сейчас гремят взрывы и летают осколки. Противник специально обстреливает нас, чтобы мы носа не могли высунуть наружу. Похоже, обстрел будет продолжаться до тех пор, пока украинские диверсанты не отойдут на безопасную дистанцию.
– С «птичкой» связь пропала, – доложил Джокер, – загасили, падлы. Она сейчас повисит и будет возвращаться назад. Я скоренько выскочу, подберу ее?
– Куда?! – рыкнул я. – Назад!
Обидно! Вот так, на пустом месте, прокололись. Противник каким-то чудом умудрился подойти к нам вплотную. Надо было сразу корректировать минометы так, чтобы накрыть вражескую ДРГ. Нефиг было затевать эти танцы с захватом украинских разведчиков живьем! Сам виноват! Хотел как лучше, а получилось как всегда. Правду ведь говорят, что лучшее – враг хорошего. Вот загасили бы вражескую ДРГ в полном составе, накрыв их залпом из минометов, – это было бы хорошо. А захотелось сделать как лучше и захватить противника живьем, и в итоге они сейчас спокойно уходят вдаль.
Я смотрел на экран монитора, наблюдая, как шестеро украинских «кикимор» тащат своего подранка, уходя из сектора обзора статичной камеры.
– Падла, как обидно! Уйдут ведь, гады! – сквозь зубы шипел Джокер у меня за спиной.
– Надо было их сразу из восемьдесят вторых гасить, – буркнул кто-то.
Я обернулся и понял, что у меня за спиной собрались все, кто в этот момент был в бункере. Парни стояли хмурые и злые. Ничто так не раздражает и не злит, как вид противника, нагло шляющегося у тебя под самым носом, в то время как ты не можешь его достать.
Неожиданно вражеские бойцы, тащившие носилки, окутались снопом белого дыма. Серия мелких взрывов накрыла солдат противника, дым и огонь на несколько секунд скрыли их из виду. Взрывы гремели пару мгновений. Похоже, кто-то из наших отстрелялся по ДРГ противника из АГС, кучно положив «улитку» целиком, а это двадцать девять ВОГов калибра 30 миллиметров, в каждом по 36 грамм взрывчатки. Каждый ВОГ, выпущенный из АГС-17, дает радиус поражения ударной волной чуть больше квадратного метра, мелкие осколки имеют расчетный радиус сплошного поражения около семи метров. А тут больше двадцати выстрелов накрыли укропов, стоявших плотной группой.
Когда дым рассеялся, я понял, что укров в их «кикиморах» буквально разорвало в клочья, они лежали грудой переломанных тел. Однозначно все «двухсотые», тут к бабке не ходи!
– Гля! Гля! – азартно подскакивал у меня за спиной Джокер. – Кок по ним еще из автомата гасит! Вот шальной! – с восторгом прокричал мой помощник.
– Ай да Витька, ай да сукин сын! Молодчага! – довольным тоном проворчал Глобус.
Только сейчас я разглядел в противоположной стороне экрана окоп, в котором недавно исчез Кок после близкого взрыва. Сейчас Степанов, высунувшись из траншеи, деловито высаживал содержимое автоматного магазина, стреляя в груду мертвых тел. Рядом с ним стоял на треноге АГС. Как он его в одиночку из тайника вытащил и на бруствер взвалил? Там же суммарный вес – больше шестидесяти килограмм!