В вонь мертвечины вплетались запахи гари, взрывчатки, пыли и еще нескольких десятков зловоний, которые создают тот самый аромат войны.
Война – это кислый запах кордита, щекочущий ноздри, запах полыхающих соляры и резины, запах плавящегося от нестерпимого жара металла. Это приторный, сладкий запах горящего жира – человеческого жира. Это запах неделю не стиранных портянок, вонь дерьма и мочи из отхожего места, в которое сперва бегали, стыдливо прикрываясь фанеркой или куском маскировочной сетки, а потом на это стало просто наплевать. Это запах разлагающегося на солнцепеке трупа с темно-зеленой гнилостной венозной сетью и выклеванными птицами глазами, валяющегося у подошвы простреливаемой высотки, – трупа, до которому никому нет дела.
Война – это запах дыма дрянных сигарет без фильтра, замешанный на перегаре от самодельного пойла, которым поминали ребят, не вернувшихся со вчерашней захлебнувшейся атаки. Ее запах – это запах печеных яблок, висящих на обугленной яблоне возле руин дома, в котором уже никто и никогда не будет жить. Она пахнет сгоревшими на корню налитыми колосьями хлеба. А еще это спиртово-гангренозная вонь санбатов, окровавленных бинтов, втоптанных в грязь окопа пополам с гильзами, – бинтов, которые не пригодились тому смешному рыжему пареньку из позавчерашнего пополнения: он просто умер от зазубренного осколка в живот.
Запах войны – это запах дешевого одеколона, которым освежился твой сосед по нарам, побрившись перед своим последним боем. Ее запах – запах крови, адреналина, страха и лютой ненависти на ментальном уровне.
Эта ненависть – ненависть ко всему, что там, в этом селе, где сейчас укрылись твари, свалившие в эту общую братскую могилу своих ни в чем не повинных соотечественников. И пусть умом я понимал, что среди защищавших Вишневку бойцов ВСУ большая часть, скорее всего, напрямую не виновата в расстреле мирных граждан, но зуб даю, многие из них знали, что кто-то из их побратимов – маньяк и садист, издевавшийся над гражданскими и убивавший их. А значит, так или иначе, они все со-участники этого преступления.
Все-таки не удержался и заглянул внутрь погреба, подсвечивая себе фонариком. Гора трупов. Именно гора! Видно, что сваливали мертвые тела вниз, особо не заботясь, как они там лягут, вот трупы и лежали горкой друг на дружке. Мертвецы без одежды, обоего пола, видна парочка совсем юных тел. Заметны следы пыток и издевательств. Сверху лежал труп молодого парня с татуировкой тризуба на плече, голова и пах прострелены. Похоже, что кто-то из всук казнил своего же.
Не знаю, как обстояли дела на самом деле, но, скорее всего, кто-то из офицеров гарнизона в Вишневке – законченный садист и извращенец. Думаю, что он с подельниками похищал местных граждан из соседних сел, а может, и из самой Вишневки, пока в ней еще были жители, мучил их, а потом убивал, скидывая тела в эту братскую могилу.
– Пленных не брать! – одними губами повторил я приказ собравшимся возле братской могилы товарищам по оружию.
Парни понятливо закивали. Пленных сегодня не будет…
Пикнул таймер на часах. Время перерыва в работе самодельного РЭБ.
– Всем! Всем! Всем! – скороговоркой забубнил я в радиоэфире. – При досмотре села обнаружена братская могила со зверски замученными мирными гражданами, среди которых дети. Поэтому приказываю: пленных при зачистке Вишневки не брать! Приказ передать в «крепость» и… далее. Как поняли?
– Плюс! – отозвался Бамут.
– Плюс! – отозвался Пестик.
– Плюс! – прорвался сквозь шум помех Джокер.
Может, и не стоило так палиться и в открытую вещать в эфире, пусть и по цифровой рации, но мне очень хотелось, чтобы информация о нашей страшной находке стала известна как можно большему числу лиц.
Втянул носом воздух. Хотя какой тут, к черту, воздух?! Коктейль «Война» заказывали? Два по двести – получите, распишитесь!
Война пахнет свежевскопанной землей, в иных местах повсюду запах мокрой глины. Когда на войне ты чувствуешь запах, это значит, ты живой, не ранен и даже не контужен. А самый тяжелый запах – это запах безысходности, холодного пота, собственного тела после того, как ты выжил, а от тебя ничего не зависело и ты ничего не мог сделать сам. Кисло-приторный запах тротила от взорвавшихся снарядов. Холодная каменная пыль, кислятина пота, табачный перегар, ружейка, адреналин с кровью, запах горячего песка с ветром по лицу… Вот на хрена я это с утра вспоминал?! И так в голове в уголке сидит и не хочет забываться…
Жак утверждает, что для него война пахнет кровью и гноем. Причем разная кровь пахнет по-разному. Кровь свежая, кровь засохшая, кровь стоялая – вся пахнет по-разному. Грязные бинты. Чистые бинты. Бинты из автоклава. Ссаные простыни, порезанные на бинты, из сухожара или автоклава. Кетгут пахнет кислым. Шелк пахнет соломой. Резиной пахнут трубки-перчатки. Первомур. Спирт. Фенол. Хлорка. И гной, кал, слизь, моча. Горелая одежда. Пороховая гарь. Но ее мало. Горелая резина. Пот. Пот тех, кого лихорадит. Пот тех, кому страшно. Пот от того, что ты уже не успеешь, а боец еще в сознании. Пот, как и кровь, пахнет по-разному…
От погреба с трупами в сторону траншей ВСУ шла натоптанная тропинка. Они еще и тропинку протоптали. Капец! Зуб даю, что на этой тропке нет ни единой мины.
– Я первый, – прошептал я, – остальные за мной. Бегом. Атакуем с ходу. Я, Москвич, Леший и Жид – в траншеи. Кок и Бык – замыкающие. Тормозите возле вон того деревца, – указал я рукой на ориентир. – Как только мы сиганем в траншею, сразу стреляете по САУ из гранатометов. Каждый по одному разу «дунете» – и за нами! Ясно?
Парни утвердительно кивнули.
Я сгруппировался, собрался, еще раз прикинул маршрут для рывка и бросил свое тело вперед.
Тропинка петляла из стороны в сторону, старательно обходя противопехотные мины ПМН, которыми было усеяно пустое пространство перед украинскими траншеями. Неведомые мне садисты, убивавшие мирных граждан, значительно облегчили работу моей группе, оставив заметный проход в своих же минных полях. Мин было натыкано очень много, судя по всему, ставили их давно. Не дай бог на такую наступить, ногу оторвет по колено.
От взрыва ПМН под ногой эту ногу обычно отрывает по колено. Вторую тоже часто сильно задевает мощным фугасным действием и осколками корпуса либо вторичными осколками, всяким мусором, подхваченным взрывной волной. Взрыв такой мощи, что может сильно обжечь нижнюю часть тела и даже лицо, ослепить. Контузия, сотрясение мозга от взрыва и последующего резкого падения тоже обеспечены.
Десятки процентов вероятности погибнуть сразу. И только при оперативном оказании качественной первой помощи и эвакуации удается спасти человека от гибели из-за полученных повреждений. После такого подрыва оказать самопомощь удается очень немногим, поскольку чаще пребываешь без сознания, в глубоком нокауте. Прозвище ПМН на Западе – «черная вдова» – вполне отражает действительность. А отечественное «принесите мои ноги» даже несколько оптимистично.
И где они столько этого старья набрали?
Пробежал стометровку на одном дыхании. Спринтерский рывок, запрыгиваю в траншею, тут же приседаю на одно колено и поворачиваю ствол автомата вправо, следом за мной прыгают остальные. Леший с пуликом контролирует траншею слева. Запрыгнули в траншею все.
– Москвич, ставь монку слева, дождешься Кока и Быка, пойдете за нами, – указал я направление нашего дальнейшего движения.
Высунулся из окопа в тот момент, когда Кок и Бык одновременно выстрелили из своих одноразовых гранатометов М72 LAW.
LAW – это прародитель всех одноразовых гранатометов-раздвигушек, именно с этой «дудки» советские специалисты скопировали РПГ-18 «Муха». Аббревиатура LAW расшифровывается с английского как «легкое антитанковое оружие». Но «антитанковое» – это сильный комплимент данному РПГ. Даже стареньким танкам вроде Т-55 эта граната может нанести поражение, только если очень сильно повезет, например, не будет динамической защиты или танк подставит борт на довольно близкой дистанции.
На сегодняшнем поле боя это оружие исключительно против легкой бронетехники: БТР, БМП, различных бронированных и обыкновенных автомобилей. Поскольку граната кумулятивная, стрелять ей по скоплениям пехоты не очень эффективно. По слабеньким блиндажам, укрывшемуся в не очень основательных малоэтажных домах противнику можно. Ну и против легкобронированных САУ тоже хорошо работает.
Гранаты пролетели положенное расстояние, одна ткнулась в землю с небольшим недолетом, вторая поразила гусеницу САУ. Можно сказать, отстрелялись на слабую двоечку: обе самоходки целы и могут продолжать стрельбу.
– Жид! Доработай! – кричу я. – Москвич, кинь мне свою «трубу».
Сапер тут же бросает мне американский граник, я ловлю его и бегу вперед по траншее, чтобы сократить расстояние между мной и целью. Жид несется следом. Экипаж и обслуга украинских самоходок отошли от первого шока, увидели, кто по ним отстрелялся из гранатометов, и тут же принялись активно стрелять из автоматов в сторону бегущих по тропинке Быка и Кока. Леший взвалил ПКМ на бруствер окопа и длинными очередями прижал вражеских артиллеристов ко дну их капонира, прикрывая рывок наших пацанов.
Я добежал до ближайшей стрелковой ячейки, прыгнул на приступок. Вынул предохранительную чеку, освободилась задняя крышка, передняя снялась следом. Тубус раздвинул до щелчка. При этом высвободилось прицельное приспособление – регулируемый диоптрический целик и мушка. На целике выставил дистанцию до предела. Уложил гранатомет на плечо. Убедился, что сзади, где будет «выхлоп», нет боевых товарищей и близких препятствий. Выдвинул вперед предохранитель до щелчка. Прицелился и нажал большую черную кнопку сверху.
Пф-ф-ф!
Отдачи при стрельбе практически нет, труба слегка дернулась, и граната ушла к цели. С этой позиции мне были видны не только САУ, но и стопка ящиков, где складированы снаряды и вышибные пороховые заряды к ним. Именно в стопку ящиков с вышибными зарядами я и целился.