– Хлопчэ, хлопчэ? Жывий? – тряс меня за плечо пожилой солдат ВСУ.
– I’m injured, I need help, I’m concussed, – ответил я на английском, что в переводе на русский означало, что мне нужна помощь, я контужен.
– Англичанин? – зачем-то начал кричать мне в ухо пожилой мужик. – Кен ю хэлп вам, мистер?
– Water. Give me some water, – попросил я. Пить хотелось просто жуть.
– Чё он сказал? – раздался голос справа.
– Не знаю, – пожал плечами пожилой боец. – Говорит «вотер». Может, его так зовут? А, нет, «вотер» – это же вода по-ихнему! Пыты просить, кажэ, пыты дайте.
Мне тут же сунули в руки полторашку с водой, с которой предусмотрительно свинтили крышку. Я жадно присосался к горлышку и одним махом выпил половину содержимого бутылки, а потом тут же согнулся в рвотных порывах и выблевал всё, что только что выпил.
– Давай, Борян, допомогай, треба его в укрытя снесты, ща знову будут долбить, – обратился пожилой боец к кому-то у меня за спиной.
Мне помогли встать, бережно ухватили под мышки и поволокли дальше по улице. Я ошалело вертел головой по сторонам, пытаясь углядеть кого-нибудь из своих боевых товарищей. Никого не было. Трупов тоже не было, и это радовало: значит, пацаны живы.
Чувствовал я себя хреново: сильно тошнило, голова раскалывалась от жуткой боли, грудная клетка при каждом вздохе отзывалась жгучей резью, а правая нога плохо сгибалась в колене. По ощущениям, перелома нет, но есть сильный ушиб. Боец из меня сейчас никакой. Совладать с двумя украинцами, которые вели меня куда-то вглубь села, я никак не мог, и даже убежать от них не мог, потому что с поврежденным коленом и бегун из меня никакущий. Автомата при мне не было: то ли я потерял его во время падения, то ли укропы заботливо – освободили меня от лишней тяжести. ГП на прикладе тоже не было, даже запасных магазинов к автомату не было в подсумках. Из оружия остались только нож и «вдова» – ручная граната в скрытом подсумке-кармашке. Если что, успею себя подорвать и не даться живым в плен.
Но пока себя подрывать я не планировал. Вражеские бойцы приняли меня за своего союзника – английского наемника, значит, можно воспользоваться этим и проникнуть вглубь вражеских позиций.
– Дядь Вань, видал, англичанин англичанином, а автомат предпочитает наш, русский, – раздался голос справа.
Русский? Еще одно доказательство, что эта война – гражданская. Боец ВСУ воспринимает себя русским.
– Ну дык понимает, хоть и басурманин, что с их пулялками на цiй вийни тяжко.
– Дядь Вань, а как думаешь: по нам кто сейчас «Градом» отработал, русня чи свои?
– Дiсно своi, – раздраженно хмыкнул пожилой дядька, – прылiт був с севера. Не так страшен протiвник, как союзнiк ідіот!
– Кхе-кхе, – закашлялся от смеха невидимый мне Борян. – Дядь Вань, дядь Вань, а как думаешь: правда, что летеха сказал, будто в Сети пишут, что Зе вместе с Сырским в Токмаке взорвали?
– Не знаю, – мотнул головой пожилой, – мне пофиг, если честно. Может, хоть по домам распустят да цю вийну закiнчат.
– Как думаешь, москали Зе взорвали или наши?
– Думаю, что его пиндосы убрали, тому шо цэй карлик-наркоман всiх вжэ задрал! – Пожилой повернул голову в мою сторону и как-то ласково произнес: – Мистер, потерпiть трiшкы, чутка осталось. Вон уже и вход в командирский бункер, скоро вам окажуть потрiбну допомогу.
Класс! Сейчас укропы меня в самое свое логово притащат, и я окажусь в самом центре событий, а значит, смогу всё выведать, получить ценные разведывательные сведения, а может, и каким-то образом произвести диверсию.
И тут меня как будто током пронзило от внезапно возникшей мысли. У противника были мои и Бамута фото! Точно! А в командирском бункере сто процентов есть люди, которые эти фото видели. Опять же, если мои спасители сообщат, что нашли британского наемника, то для опознания прибудет кто-то из находившихся в Вишневке англичан, то есть тех самых людей, которые прибыли сюда, чтобы захватить меня в плен.
Твою ж-ж-ж мать! Мне никак нельзя в командирский бункер! Никак! Надо что-то делать! Надо бежать! Но как?!
Неожиданно раздался свист приближающихся реактивных снарядов, и мои сопровождающие ускорили темп, буквально таща меня на себе, в некоторых местах так высоко поднимая над землей, что мои ноги болтались в воздухе.
Несколько взрывов прогремело на окраине села, как раз с той стороны, откуда должен был заходить в Вишневку наш батальон. Похоже, невидимые мне украинские ракетчики внесли поправку в координаты целей и теперь долбят туда, куда надо, а не по своим.
– Народу в бункере сейчас много, – вторил старому бойцу Борян, – два укрытия русня своими бомбами раздолбала, а в этот не попали. Бомба рядом легла, только эвакуационный выход завалило, а основной вход не пострадал.
Действительно, было видно, что метрах в ста от входа в подземное укрытие зияет огромная воронка, со дна которой до сих пор поднимается к небу сизый дымок.
Вход в заглубленное бетонное укрытие был обустроен по всем правилам фортификационной науки: бетонные скаты и козырек прикрывали массивную дверь с трех сторон. Тут же стояли две башенки со стрелковыми позициями, а также имелось несколько стрелковых ячеек в траншеях.
Перед бункером кучковалось два десятка бойцов ВСУ, которые толкались друг с дружкой за право проскочить внутрь бункера. Одна створка бронированной двери была наглухо закрыта, а вторая приоткрыта, изнутри несколько рук пытались эту самую створку закрыть, но находящиеся снаружи солдаты изо всех сил старались этому помешать. Похоже, бункер действительно переполнен, и внутри на всех не хватает места. А может, засевшие в бункере командиры и офицеры специально не пускают личный состав, чтобы те оставались на своих позициях, защищая их.
Вместе со своими сопровождающими я как раз пробегал мимо брошенной стрелковой позиции, где в небольшой бетонной стрелковой ячейке были установлены два пулемета, стояли коробки с запасными лентами, да еще и на полу валялось не меньше десятка одноразовых гранатометов. И в этот момент я понял, что если что-то делать, то только сейчас, дальше медлить нельзя, до входа в бункер остается всего пара сотен метров.
Я как бы случайно поставил подножку деду, тащившему меня слева, и, когда он начал заваливаться на бок, перенес вес тела на него, помогая ему упасть. Уже на лету выхватил нож из ножен и не глядя ткнул пожилого бойца ВСУ в прореху его бронежилета в правом боку, как раз мимо боковых липучек, стягивающих грудную и спинную бронепластины. Сил на полноценный удар у меня не было, но, когда мы с ним упали, вес и инерция моего тела способствовали усилению удара. Нож вошел в правый бок дяди Вани по самую рукоять. Дед захрипел, засучил ногами и выпустил автомат, который держал в левой руке.
– Дядя Ваня? Дядя Ваня! – закричал молодой Борис и кинулся к пожилому бойцу. – Что с вами?!
Видимо, заколотого мной дядю Ваню очень уважали и любили его боевые товарищи, уж больно переживательные нотки слышались в голосе Боряна. Молодой боец наклонился над пожилым и принялся ощупывать его бок; видимо, пальцы его наткнулись на рукоять ножа, он всё понял и развернулся ко мне с такой ненавистью и злобой, что, похоже, даже забыл про автомат, который был у него под рукой. Судя по скрюченным пальцам, этот пацан хотел вцепиться мне в глотку и придушить.
Я не собирался устраивать тут спарринг: сразу же откатился в сторону, подобрал автомат старика, отжал большим пальцем предохранитель и, как только молодой боец ВСУ повернулся в мою сторону, тут же нажал на спуск. Ствол автомата был развернут таким образом, что пули попали точно в лицо Боряна, разворотив его голову в кровавую кашу.
– Передавайте привет Бандере, – хмуро бросил я напоследок, обращаясь к двум мертвецам, а потом пополз к брошенной стрелковой позиции.
С точки зрения нормального гражданского человека я поступил неимоверно подло и коварно. Еще бы, ведь два бойца ВСУ спасли меня, откопали из завала, оказали первую помощь, дали напиться и транспортировали к медикам. А я, вместо того чтобы быть благодарным и сказать спасибо, убил обоих, причем коварно, исподтишка. Как не стыдно?!
А вот не стыдно! И любой, кто был на войне, под вражеским огнем, меня поймет, потому что здесь всё просто: по ту сторону баррикад – враг, которого надо уничтожать, потому что если ты этого не сделаешь, то они уничтожат тебя. Милосердие и гуманизм по отношению к противнику можно и нужно проявлять только в одном случае – когда враг пленен, обезоружен, досмотрен и обездвижен. Только так и никак иначе, запомните это!
Я видел десятки случаев, когда противник сдавался в плен, поднимал руки, а когда к нему подходили для досмотра, подрывал себя гранатами, забирая с собой в могилу пару-тройку наших ребят. Оно вам надо?! Нет? Ну тогда запоминайте: никакого гуманизма и человеколюбия, пока противник не обезоружен, не досмотрен и не обездвижен. Надо его пнуть, чтобы он расторопней скидывал броник и выворачивал карманы? Пинайте его! Главное – нормально его обшмонать. Противник тупит и не кладет автомат на землю? Стреляйте в него не задумываясь, потому что, пусть даже он держит автомат рукой за ствол и выглядит как контуженный простофиля, на самом деле всё не так однозначно.
Чтобы стрелять из автомата, необязательно жать на спусковой крючок. Эту особенность в ряде ситуаций можно использовать. Берем автомат, ставим на автоматический режим ведения огня, отводим до конца затворную раму, поднимаем флажок и газовую трубку, а спусковой крючок зажимаем железной пряжкой автоматного ремня. Если на газовую трубку нажать, то произойдет выстрел. Если переводчик огня в положении «авт», то стрельба будет вестись до тех пор, пока в магазине есть патроны. Если скорострельность автомата Калашникова – шестьсот выстрелов в минуту, то магазин на тридцать патронов закончится через три секунды, а на сорок пять патронов – за четыре с половиной секунды. Много это или мало? Зависит от того, в какой ситуации прием используется и сколько человек.