Поэтому если вы берете кого-то в плен, то настаивайте на том, чтобы он бросил оружие. В противном случае двое-трое якобы контуженных и якобы ничего не слышащих вражеских бойцов могут на три-пять секунд организовать мощнейший огонь, чем воспользуются сами или помогут затаившимся товарищам.
Запомнили? Мотайте на ус, пока я добрый… и живой.
Дополз до стрелковой ячейки; с трудом, цепляясь за стенку, поднялся на бруствер. Сдернул пулемет ПКМ со станка, перетащил его на боковую стенку, обращенную прямиком к входу во вражеский бункер, перед которым по-прежнему царила сумбурная толкотня бойцов ВСУ, где одни пытались заскочить внутрь, а другие не давали им этого сделать. Бойцы ВСУ настолько увлеклись своим занятием, что даже не обратили внимания на то, что буквально в двух сотнях метрах от них только что были убиты два их боевых товарища.
Помимо ПКМ подтянул к себе и второй бывший на позиции пулемет – немецкий «косторез». По-хозяйски расположил коробки с запасными лентами и пяток гранатометов М72, только не старых версий LOW, а более современных – FFE (калибр и принцип работы «раскладушек» остался тот же, но был увеличен вес и, соответственно, возросла мощь заряда).
Ухватившись за приклад пулемета и навалившись для большей устойчивости плечом, я открыл огонь по копошившимся перед входом в убежище бойцам противника. Двести метров для пулемета – это дистанция прямого, кинжального огня. Тут не надо давать никаких поправок: если ствол пулемета прямой, то пули гарантированно попадут туда, куда целишь. У этого ПКМ ствол был прямой.
Коробку в сто патронов пулемет выплюнул за полминуты. По факту я высадил содержимое короба двумя длинными очередями, пройдясь свинцовой «косой» слева направо, а потом справа налево от бетонных склонов входа в подземный бункер. Солдаты противника падали под моим огнем, как спелые колосья пшеницы, срезаемые серпом. Некоторые заметались, но узкое пространство перед входом в бункер, закованное в высокие бетонные склоны, не дало им возможности скрыться и убежать.
Сухо клацнул затвор – патроны в ленте закончились. Я механически, совершенно спокойно, будто бы только отыграл раунд в CS, а не уничтожил огнем из пулемета больше двух дюжин живых людей, подобрал с пола американский гранатомет, разложил его, вскинул на плечо, прицелился и «дунул», целясь в дверь бункера.
Створка была полураскрыта, мертвые тела, повалившиеся внутрь, заблокировали дверь, живые бойцы ВСУ изнутри пытались отпихнуть трупы подальше, чтобы закрыть створку, но получалось у них плохо. Кумулятивная граната ударила в середину бронированной створки, грохнул взрыв, струя раскаленных газов прожгла отверстие в толстом металле.
Я подобрал с земли следующий гранатомет, вновь разложил его, вскинул на плечо и опять выстрелил, целясь в ту же самую дверь. Граната попала немного ниже, от взрыва дверь сорвало с одной из петель, и она, скособочившись, повисла в проеме.
Взял третий гранатомет, разложил, вскинул на плечо и вновь выстрелил. Граната залетела внутрь убежища, грохнул взрыв. Скорее всего, подрыв произошел из-за того, что граната угодила в стенку напротив двери. В таких убежищах, как правило, есть несколько тамбуров с бронированными дверями; опять же, коридоры там имеют изгибы, а лестницы расположены чуть в стороне. Все это делается, чтобы минимизировать разрушительное действие ударной волны.
После третьего взрыва начался пожар. Не знаю, что у них там загорелось. Вообще-то там должны были быть только бетон и сталь, но, возможно, на входе стоял генератор, подававший ток на нижние уровни, вот бензин из его топливного бака и загорелся. Из убежища повалил густой черный дым, который, как правило, и бывает, когда горят топливо и машинное масло. А в довесок к пожару прогремело еще несколько не особо сильных взрывов: думаю, там сейчас детонировал БК – ручные или противотанковые гранаты. Дым повалил сильнее, а потом из убежища и вовсе стали вырываться языки пламени – огонь разошелся не на шутку.
Справа и слева от входа в убежище в мою сторону заработали несколько автоматов. Я «дунул» в сторону вражеских стрелков из гранатомета, потом снарядил ПКМ новой лентой и принялся бить короткими очередями. Вражеских стрелков становилось всё больше и больше, по мне уже работало не меньше дюжины стволов. Я особо даже не пригибался: от контузии и нестерпимой боли в голове и колене инстинкты самосохранения и здравого смысла притупились. Я просто вел бой, стреляя из пулемета в сторону врага, совершенно не обращая внимания на свистящие рядом пули. Механически жал на спусковой крючок, а когда в пулемете заканчивалась очередная лента, я либо менял ее на новую, либо брал второй пулемет, который остывал, пока я работал предыдущим.
Сколько времени прошло в таком режиме, я не знал, отслеживать это не было сил. Я просто жал, жал, жал на спусковой крючок пулемета и менял ленты, когда заканчивался БК.
Дым, поднимающийся столбом из входа в подземный бункер, стал пожиже, а потом и вовсе сошел на нет. Понятное дело, у них там, под землей, огнетушителей должно быть навалом, странно, что раньше не потушили пожар.
К входу в убежище подскочил бронеавтомобиль, на капоте и бортах которого были намалеваны немецкие кресты, причем не просто баллончиком с краской, а вполне себе цивильно, под трафарет. Значит, эта машина прибыла на Украину из Германии. В мою сторону заработал крупнокалиберный пулемет, а из десантного отсека броневика посыпался десант, который тут же стал рассредоточиваться и активно давить меня свинцом.
Хоть в этот момент я чувствовал себя уже совсем хреново, перед глазами плавали радужные круги, а силы покидали меня, при виде белых фашистских крестов на вражеской бронемашине у меня словно открылось второе дыхание, а кровь наполнилась злым адреналином.
Фашисты?! Мать вашу!
Мой прадед Прокофий Емельянович Пшенкин за Первую мировую войну, воюя с фрицами, получил четыре Георгиевских креста и за Вторую мировую, сражаясь всё против тех же немцев, стал полным кавалером ордена Славы. А значит, я, его потомок Валерий Пшенкин, никак не мог ударить в грязь лицом и допустить, чтобы прадеду было за меня стыдно.
Плюхнулся на дно окопа, подхватил сразу два гранатомета, взвел, разложил их и, как только вражеский крупняк перестал долбить по моей позиции, тут же вскочил, вскинул «дудку» на плечо и «дунул» в сторону немецкой машины с тевтонским крестом на капоте. Ни секунды не медля вскинул второй гранатомет и, не обращая внимания на несущиеся в мою сторону пули, выстрелил еще раз.
Обе гранаты легли удачно. Не знаю, само так получилось или в дело вступили законы вселенной, но обе попали точно в намалеванные на бронетехнике кресты. Первая граната клюнула капот бронемашины, а вторая угодила точно в корзину стрелка-пулеметчика на крыше, где на бронещитке тоже был намалеван небольшой белый тевтонский крест.
– Получите, суки, выкусите! – закричал я во всё горло, радостно прыгая на одной ноге.
Бах! Совсем рядом рванула граната, струя раскаленных кумулятивных газов прошла стороной, сбив меня с ног. Упал, ударившись спиной и хорошенько приложившись затылком о боковую стенку – траншеи.
Кое-как пришел в себя, подобрал пулемет, с трудом взвалил его на бруствер и вновь открыл огонь по противнику. Адреналиновый накат сошел на нет, боль и тяжесть навалились с новой силой, но злой задор еще будоражил кровь. Угол зрения уменьшился до размеров прицела пулемета. Несколько раз мой воспаленный контуженный мозг фиксировал движение справа, но когда я поворачивался в ту сторону, то никого не видел. Меня могли обойти с фланга и захватить в плен. Чтобы этого не про-изошло, я через разные промежутки времени выхватывал из ящика очередную ручную гранату, дергал чеку и отбрасывал ее от себя, совершенно не заботясь, насколько далеко она улетит.
«Косторез» вышел из строя первым, у него темп стрельбы выше, чем у ПКМ, почти в шесть раз, и контуженному стрелку чертовски трудно контролировать расход БК. В какой-то миг ствол немецкого пулемета согнулся в сторону, и «косторез» заткнулся, поймав клин. Хоть запасной ствол к «немцу» и валялся у меня под ногами, но сил на его замену совершенно не было. Боль в колене настолько рвала мое тело, что хотелось кричать во всю глотку.
В какой-то момент мне даже показалось, что из объятого пламенем входа во вражеское убежище выскочил боец с палкой, к концу которой была примотана белая тряпка, но я уже почти ничего не видел, потому что перед глазами плавали радужные пятна и вспыхивали фейерверки салютов. Был там боец с белым флагом или нет, не знаю, я просто продолжал давить на спусковой крючок, поливая горячим свинцом пространство перед собой.
На площадке перед бункером вдруг стало очень многолюдно, противник предпринял попытку прорыва из ловушки, а у меня в приемник пулемета как раз была заправлена последняя лента.
Как потерял сознание, не помню, просто выключили свет, и я провалился в глубокий колодец беспамятства. Последнее, что помню, – это сухо клацающий затвор ПКМ.
Глава 18
Картинка на экране небольшого планшета дергалась и мельтешила. Это говорило о том, что дрон набрал максимальную скорость и заходит на боевой курс. Еще пара секунд – и «птичка», несущая на себе несколько килограмм взрывчатки, ударит в цель, произойдет детонация, и…
Изображение мелькнуло, картинка оборвалась.
Зато на втором планшете, который передавал изображение с квадрика, висящего сейчас над полем боя, было хорошо видно, как ударный FPV-дрон залетел внутрь украинского укрытия. Взрыв был настолько мощный, что крыша вражеского «блина» взлетела на воздух. Ну еще бы, два с половиной килограмма пластида – это очень много, особенно если взрыв происходит в сравнительно небольшом замкнутом пространстве подземного укрытия.
Блиндаж ВСУ был не простой, из него вел подземный ход в сторону железнодорожной насыпи, в которой был прорыт тоннель на противоположную сторону. Я повел дрон-разведчик вглубь по фронту и поднял его выше. Стала видна противоположная сторона насыпи. У подножия железнодорожной насыпи из-под земли вырывался белый дым. Ага, а вот и запасной выход. Собственно говоря, он оказался там, где и предполагалось.