Сергей вышел на прогалину, и ему открылся развороченный взрывом лаз в землянку. Он опустился на колени, заглянул вниз и спрыгнул в яму. Потолок частично обрушился, засыпав нары. Грубо сколоченный столик иссечен осколками. На нем, верно, стояла рация. Обрывки бумаги, смятый котелок… Сергей представил Мишу Панова, как он сидит на этих нарах и ест из котелка кашу. Спокойный, добродушный парень и верный товарищ — Миша Панов по кличке Потап.
С шорохом осыпалась земля, поползла ручейком. Да, произошло это совсем недавно, может быть, сегодня утром. Третьего дня Потап выходил на связь — все было в порядке.
Сергей еще раз осмотрелся. В дальнем углу он увидел автомат ППШ с исковерканной ложей. Вытащил диск, открыл его. Не больше десятка патронов оставалось там. Значит, отстреливались, значит, у них было время оставить для него сообщение о самом важном. Например, где взрывчатка. Если бы они хранили ее здесь, после взрыва гранаты от этого места вообще ничего бы не осталось. Взрывчатка спрятана где-нибудь в лесу.
Как это могло произойти? Случайность? А что делать немцам в глухом бору? Партизан здесь нет, место спокойное, немцы леса не прочесывают…
Размышляя, Сергей внимательно осматривал землянку, пазы между жердями, укреплявшими стены. От взрыва жерди расползлись, повыпадали. А это что? Из рыхлой земли между двумя жердями торчал конец металлической ложки. Сергей осторожно потянул ее. На ручке было выбито «Миша». Еще в училище была у Потапа эта ложка из нержавеющей стали. Сергей вытянул ее всю, и вместе с землей выпала свернутая в трубочку бумага.
Коряво, торопливо было написано карандашом: «Окружены. Внезапно. Кто предал? Предлагают сдаться. Прощайте, товарищи. Потап».
Сергей порылся в стене. Там больше ничего не было. Ни слова о взрывчатке. Не успел о ней подумать Миша Панов, другое его мучило в последние минуты: «Кто предал?»
Так, теперь предстоит выйти отсюда. Если засада все-таки есть, то сейчас наверху уже бесшумно подошли к лазу и ждут его. И тогда бессмысленно заставлять их ждать долго.
Сергей подтянулся и вылез наружу.
Никого. Тихо. На этот раз повезло. Но радоваться нечему. Группа уничтожена. Рации нет. Взрывчатки тоже.
Сергей медленно возвращался к тому месту, где оставил Лешку. Что делать дальше? Поблизости лесной кордон. Это запасная явка. Обосноваться там, начать выяснять обстановку в Кропшине? Нет. Во-первых, явка запасная, на крайний случай. Во-вторых, появиться им двоим на малолюдном кордоне опасней, чем в большой деревне, в гуще немцев. Чем нахальней и безрассудней, с точки зрения разведчика, они будут действовать, тем больше шансов на успех. В этом Сергей был убежден. Явка в Кропшине считается надежной, но ее надо подготовить.
Засело в голове это «Кто предал?». Если бы немцев навел на землянку кто-то из самой группы, Потап бы это узнал в последний момент и написал бы. Да и все четверо были надежные ребята. С кем группа имела связь? Явку на кордоне они, кажется, не трогали. Проверяли только кропшинскую явку ветеринара Гаврина. Значит…
Но Гаврин — это основное звено операции. Только используя эту явку, можно подобраться к школе, к хозяйству Краузе. Значит, остается либо отказаться от всего плана, либо рискнуть и прийти к ветеринару. Отказаться от плана нельзя, потому что другого нет. Но если он выдал Потапа?
Лешка спал, свернувшись у основания ели. Сергей тихо подошел вплотную к нему. Лешка не просыпался.
«Да, Алеша, попали мы с тобой в переплет!»
Сергея снова охватила жалость к мальчику.
Взять бы его сейчас в охапку, унести в глухую деревушку, есть тут такие, где ни немцев, ни полицаев, отдать какой-нибудь доброй бабке, и пусть живет там до победы. Не детское дело эта чертова война!
Но что Сергей сможет без него? В кармане лежит справка, выданная психдиспансером города Гдова, удостоверяющая его, Сергея, полную от рождения невменяемость. Только племянник Лешка мог привести, его сюда, за сотни километров, к дальнему родственнику Григорию Гаврину, шурину Сергеева брата. Один, без Лешки, он сможет просуществовать в качестве дурачка до первой проверки документов. Нет, без Лешки ему не добраться до Житухина, до его станков и машин, печатающих фальшивые карточки для Ленинграда.
Лешка не шевелился, но дыхание у него вдруг изменилось.
— Это я, — сказал Сергей.
Лешка повернулся и открыл глаза…
— Если проснулся и слушаешь, — сказал Сергей, — дыхание не затаивай, дыши глубоко, громко, а то сразу видно, что притаился.
— Я постараюсь… Ну что, дядя Сергей?
— Да все в порядке. Все идет, как и планировали. Эту ночь переночуем в лесу. Верней, ты будешь спать один. Я сейчас пойду в Кропшино, проведаю твоего троюродного дядю.
— А я как же?!
— Я сейчас устрою тебе отличный шалаш, и будешь спать за милую душу. Я часа через три приду. Ветеринара надо же предупредить, что мы появимся, иначе он нас не узнает.
Лешка насупился, отвернулся.
— Вот что, Леша. Начинается настоящая работа, когда приказы не обсуждаются. Даже если тебе приказ непонятен, ты должен его спокойно выполнять. А сейчас давай делать шалаш. Лес тут спокойный. Никого нет. Зверье тоже мирное — белки, зайцы… Зайца не боишься?
Когда поставили неприметный шалашик и Лешка залез в него, Сергей присел рядом на корточки и как можно спокойней заговорил:
— Есть такое правило в нашей работе: если двое расстаются, то назначают контрольный срок на случай, если что-то, ну, скажем, изменится и один не сможет прийти на встречу вовремя. Мы с тобой тоже обязаны такой срок назначить, хотя особой необходимости и нет.
Мальчик затих в своем гнезде и слушал настороженно.
— Я приду часа через три-четыре. Но допустим, ты просыпаешься утром, а меня еще нет. В этом случае ты ждешь меня приблизительно до полудня, никуда не сходя с места. Но потом тебе надо отсюда уйти. Выйдешь к тому месту, где река делает изгиб, и пойдешь влево берегом до деревни Сухово. Там попросишься к кому-нибудь, лучше к одинокой старой женщине, расскажешь свою запасную версию, что ты из Гдова, разыскиваешь сестру матери Евдокию Кашину, тетю Дуню. А твои все погибли…
— Да я помню! Почему ты не придешь? Лучше я с тобой пойду!
— Не приду — значит, что-то изменилось и мне нельзя прийти. В Кропшино ни в коем случае не ходи и меня не разыскивай. Только в Сухово. Попросишь приютить тебя, устроишься и будешь ждать, пока я не появлюсь. Это приказ. Понимаешь?
— Да, — прошептал Лешка, — Сергуня, ты осторожней иди… А я спать все равно не буду.
— Ладно. Но пока мне рано идти, ты можешь подремать.
Сергей прилег возле шалаша, делая вид, что не торопится. Лешка повозился и быстро затих. Сергей прислушался — мальчик спал. Тогда он осторожно положил в шалаш свой мешок, бесшумно поднялся и пошел к просеке.
«КРОПШИНО,
28 октября 1942 г.
Сов. секретно
экземпляр ед.
объект 457/21
Мною, майором Краузе, выдано денежное вознаграждение в сумме 200 (двухсот) рейхсмарок осведомителю „Сирень“ за представление ценных сведений о дислоцировании диверсионной группы противника. Информация подтвердилась полностью. Проведенной акцией группа ликвидирована 27.Х.42, в 16 часов. Захвачено: рация типа „Север“, три автомата русского производства. Пленных нет.
Подпись».
На обороте от руки по-русски:
«Расписка.
Я, „Сирень“, получил от господина майора 200 (двести) рейхсмарок.
28 окт. 42 года.
Сирень».
Лешка проснулся, когда солнце было уже высоко. Лучи его били сверху и в глубь шалаша не попадали. Они нагрели ноги так, что ботинки были горячие.
Лешка поспешно выбрался из шалаша. Сергуня лежал невдалеке на лапнике. Услышав Лешку, он поднял голову.
Лешка и обрадовался и удивился. Он всегда безошибочно чувствовал, например, в темной квартире или в подъезде, есть кто-нибудь или пусто. А тут не почувствовал Сергуню! Может быть, потому, что в лесу? Или он сильно устал вчера — поэтому?
Сергуня сказал, что в Кропшине все в порядке и часа через два они пойдут туда. Еще он сказал, что немцев там много.
День был ясный, но довольно холодный. Была середина осени, и лес стоял расцвеченный красками, тихий, опадающий.
В мешке у Сергуни была кружка, он взял ее и ушел искать воду, наказав Лешке развести у комля елки маленький костер и печь картошку. Леша занялся костром и не заметил, как пролетело время. Он обернулся на шорох шагов.
Сергуня шел медленно, держа кружку в ладонях. Склонив голову набок, он пристально смотрел в кружку, словно там что-то плавало. Губы его шевелились.
— Чего там? — спросил Лешка.
Сергуня не ответил, нагнулся, поставил кружку на землю, потом лег на спину и закрыл ладонью лицо. От солнца, что ли?
— Уже спеклись, наверно, — сказал Лешка, — можно есть.
Сергуня не шевелился.
— А ты там попил? — спросил Лешка, беря кружку.
Сергуня повернулся и посмотрел на Лешку. Но это не был взгляд, лицо его повернулось к Лешке, но глаза были пусты и смотрели сквозь Лешку, как у слепого. Сергуня медленно облизал губы и лег на живот, прижавшись щекой к земле. Пальцы его все время шевелились, он теребил какой-то прутик.
— Ты что? — прошептал Лешка.
И тут он понял, что пришло время, и Сергей стал дурачком Сергуней. Лешке сделалось тоскливо и одиноко, когда он подумал, что, наверно, уже никогда не сможет разговаривать с Сергуней, не услышит от него ни шутки, ни приказа, никогда уже тот не скажет, что и как надо делать. Не улыбнется ободряюще. Не подмигнет. И Лешка почувствовал, что он совсем один на этой поляне.
— Пожалуйста, не надо… — тихо сказал он, — еще же нет никого…
Сергуня пошевелился, медленно поднялся, подошел к кострищу и присел, вытянув руки над углями. Он пошевелил пальцами и забормотал что-то про себя, слов было не понять, он бормотал какую-то песню, почти без мелодии, унылую, нескончаемую…