Союз, гораздо приятнее звон золота, чем тысячекратное повторение «бисмиллах»[25].
Внимательно шарили по лицам прихожан острые глазки… Они задерживались на минуту, чтобы оценить человека, прикинуть — на что он способен.
…Мадаминджан и Расулджан, которые только изредка посещали мечеть суннитов, теперь не пропускали ни одной из пяти ежедневных молитв. Братья были сыновьями наманганского торговца мануфактурой Наджима. После того как у них отобрали земли, сады и имущество, скупой Наджим собрал все свои пожитки и даровал на поддержание войск ислама тысячу золотых, а сам, не пережив потери богатства, ушел из этого мира. Его сыновья, поверив всяческим выдумкам, с большим трудом добрались до Мешхеда.
Приехав сюда с верой в «райскую жизнь» на чужой земле, они вскоре растратили свой сбережения и в конце концов стали подручными у парикмахера. Но это лишь в мизерной степени облегчило их существование.
Муфтий знал многое о своих прихожанах. Узнал он и о том, что братья находятся в крайне тяжелом положении. Однажды после вечерней молитвы муфтий пригласил их в свою худжру.
Много слышавшие о «почтенном человеке», учившем их «чистосердечному поклонению аллаху», братья застыли перед имамом в подобострастном приветствии с прижатыми к груди руками.
Только что прошла первая вечерняя молитва. До следующей осталось не так уж много времени.
— Идти домой нет смысла, — улыбнулся муфтий. — Лучше побеседуем у меня в худжре до последней молитвы.
Разве могли отказаться от такого приглашения молодые мусульмане!
Их тронуло внимание имама. Вопросы его были традиционны: о жизни, о здоровье.
С этого вечера Мадамин и Расул стали ежедневно проводить время между вечерними молитвами в худжре муфтия. Постепенно он начал преподносить братьям первые уроки «политической грамоты», не забывая лишний раз оказать им сердечное внимание.
— Здесь мы живем только заботами чужестранцев о наших нуждах и благополучии. У нас всех одна судьба, одна цель.
И муфтий давал братьям что-нибудь из поступивших в мечеть приношений.
— В этих пожертвованиях есть и ваша доля.
Мадамин и Расул благодарили, кланялись и, уходя из мечети с подарками, готовы были молиться на Садретдинхана.
— Вы наш пир[26]… — искренне говорили наманганцы.
Постепенно, не спеша, подходил муфтий к основной цели.
— Не истосковались по дому? — спросил он во время одной из вечерних бесед.
— Истосковались! Да еще как, господин! — в один голос ответили братья.
— Что вы скажете, если я помогу вам вернуться?
Наманганцы не верили своим ушам; пораженные, они мгновение молча смотрели на муфтия, а придя в себя, стали восклицать:
— О, если бы, господин, вы помогли! Мы до самой смерти молились бы на вас.
— Полно, не нужно… Я ведь готов помочь вам только из добрых намерений, — проговорил муфтий, удовлетворенный тем, что добыча идет в расставленную сеть.
Теперь оставалось лишь затянуть ее.
— Я знавал вашего покойного отца, — продолжал Садретдинхан. — Он был одним из верных людей нации. Но Советы не дали ему спокойно пожить на старости лет. Ради достижения общей цели ваш отец пожертвовал воинам ислама все свое имущество и себя. Порадовать дух столь почтенного отца — святой долг сыновей.
Затем муфтий протянул солидную пачку денег.
— Вот ваша доля из последних приношений в мечеть…
Обрадованные наманганцы низко кланялись, покидали худжру, все еще не зная, что скрывается за этой «добротой».
Но их радость была недолгой. На другой день по окончании полуденной молитвы муфтий позвал Мадамина и Расула к себе и заговорил в открытую.
— Вы поедете на родину. Но вам придется выполнять кое-какие наши поручения…
— Какие? — тревожно спросил Мадамин.
Расул тоже растерянно смотрел на муфтия. Братья начали догадываться, в чем дело.
— Вы встретитесь с нашими друзьями и продолжите дело отца… — спокойно произнес муфтий. — Вы отомстите Советам…
Не давая братьям опомниться, муфтий коротко рассказал о шпионской деятельности, ждавшей молодых людей на родине.
— Господин, здесь мы будем выполнять любую вашу работу. Однако такое поручение нам не по силам и не по душе… Простите нас, — умоляюще заговорил Мадамин.
Лицо муфтия сделалось страшным. Не случайно он часто употреблял поговорку: «С помощью дубины и медведя можно сделать муллой».
— Идите, — сурово сказал он, — завтра до девяти хорошенько подумайте, а потом приходите.
Когда они покидали худжру, муфтий угрожающе добавил:
— Эй, юноши! Помните, все, что было сказано, — остается здесь. Одно слово — и не сносить вам головы!
— Слушаемся, господин. Мы сами это поняли.
На следующий день, когда Мадамин и Расул виновато переступили порог, в худжре, кроме муфтия и его секретаря, сидел неизвестный туркмен с багровым, медным лицом. На голове каракулевая папаха, одет в несколько красных халатов. Молодые люди помимо воли нет-нет да и задержат испуганный взгляд на Хан Казы.
Указав на коврик у низенького столика, муфтий пригласил:
— Садитесь, юноши!
На столике лежала толстая книга, обернутая в желтый холст. Рядом расположился Хан Казы. Он сделал вид, будто ему неудобно сидеть, и поднял полу халата, обнажив деревянную кобуру маузера. Немного подумав, он вытащил оружие и положил перед собой.
Братья, как подсудимые в ожидании приговора, сидели, опустив головы, и лишь временами бросали взгляды то на коран, то на маузер.
Во взглядах был один вопрос: «Что с нами теперь будет?»
— Ну как? — муфтий первым нарушил молчание. — Вы подумали?
Над умоляющими глазами запорхали ресницы.
— Или вы изменили свое решение?! — повысил голос муфтий и перевел взгляд с Хан Казы на стол…
Братья и без этого окрика и красноречивого взгляда уже хорошо поняли, на что намекает муфтий. Они в самом деле были в безвыходном положении.
— Господин, наша судьба в ваших руках. Что бы бы ни приказали, мы выполним… — опустив голову, сказал Мадамин.
— Баракалля![27] Вот это другой разговор, дети мои! — муфтий даже улыбнулся. — Ничего с вами там не случится. Мы вас наставляем на путь истинный — путь религии и нации. Вы поедете на родину. Не надо бояться, трус — недруг аллаха. Просто скажите всем, что вам надоела эмиграция, чужбина и вы возвратились. С божьей милостью, все будет хорошо.
После этого вступления свободно вздохнувший муфтий приступил к оформлению «командировки».
— Садитесь рядом со мной и приложитесь к священному писанию… — приказал он братьям.
Они взяли в руки коран и, то целуя желтые листы, то прижимаясь к ним головой, по очереди повторяли за муфтием слова клятвы. Когда церемония завершилась, Садретдинхан обратился к Хан Казы:
— Вставай! Быстро отправляйся и сделай все, что я тебе говорил!
Хан Казы знал свои обязанности. Покинув худжру, он отправился в сторону Кучана и Буджнурда. Там он встретился с Муллой Мухаммедом и Кульджан Ишаном, уточнил место перехода через границу и имена сопровождающих. До возвращения Хан Казы Мирза по приказу муфтия изготовил несколько экземпляров фотографий Мадамина и Расула, велел им поставить свои подписи под бумагой, где говорилось об их беспрекословном подчинении.
Фотокопии этих документов через Хамадани, разумеется, сразу же были отправлены в Москву.
Муфтий начал «просвещать» братьев. Ежедневно между молитвами он инструктировал их, приказывал повторять, куда они должны явиться, с кем встретиться и какие задания выполнять в первое время.
— Вы должны будете каждый день твердить, что бросили родину по недомыслию. Но если вдруг, не приведи аллах, вас задержат и заключат под стражу, не падайте духом: наши спасут.
Затем муфтий наставлял братьев, какими способами, не привлекая к себе внимания, собирать информацию о стране Советов, о военных мероприятиях, о случаях недовольства новым строем. Особенно интересовали муфтия слухи, компрометирующие партийных и советских работников: за это Садретдинхан получал от своих хозяев хорошую плату.
— Как только доедете и благополучно устроитесь, — сказал на прощание муфтий, — будете ждать нашего связного. Его пароль: «Отец шлет привет, просит возвратить долг».
Религиозными наставлениями, обещаниями будущих благ имам успокаивал свои жертвы.
Наконец для переправы их через границу все было подготовлено, и наманганцы в сопровождении Хан Казы ушли в направлении Кучана.
На советской стороне «гостей» уже ждали пограничники и чекисты…
ДРАГОМАН
О мой учитель! Как сокращают, взгляни,
счет нашей жизни двуличные ночи и дни.
В одну из пятниц, после молитвы, к имаму пришел необычный человек. Все прихожане приходили в мечеть в национальной одежде, этот же похожий на казаха шестидесятилетний старик был во френче английского образца, в крагах и в пенсне. Всем своим обликом и выправкой он напоминал отставного военного.
Шагая рядом с муфтием, он закинул руки за спину и внимательно слушал собеседника, словно боялся упустить хотя бы одно слово. Пройдя двор мечети, они направились к худжре. Незнакомец шагал твердо, решительно: видимо, он бывал здесь не раз.
Муфтий, поддерживая гостя за локоть, пригласил в худжру и попросил Мирзу:
— Сынок, устрой-ка нам крепкого чаю!
Когда чай был подан, муфтий представил Мирзе уважаемого гостя.
— Это господин Хайдар Хаджа, уважаемый человек, известный толмач и драгоман. Кстати, он тоже из Самарканда!
Гость равнодушно выслушал высокопарные слова в свой адрес. Его вид словно говорил: это еще не все.
Но когда муфтий подчеркнул, что Мирза его земляк, гость оживился. Он даже переспросил:
— Вы из Самарканда?..
Мирза подтвердил, заметив при этом внезапное волнение драгомана. Казалось, ему хочется задать секретарю муфтия сразу несколько вопросов. Но он сдерживал себя, стараясь сохранить достоинство и спокойствие.