— Но если мы снабдим Халифат водородными боеголовками, они упадут на наши же головы! Межконтинентальные ракеты — это тебе не противотанковые гранатомёты, и даже не «стингеры»!
— А зачем передавать полководцам великого халифа дальнобойные ракеты? Хватит и ракет средней дальности, которые достанут до Москвы и Пекина. Нам не нужна мировая термоядерная война — нам нужен ограниченный вариант такой войны, в результате которой Россия, а заодно и Китай, понесут громадные потери, а на месте Нового Халифата останется радиоактивная пустыня. А мы тем временем будем копить силы и готовиться к выходу на сцену. За боеголовки мы потребуем и получим энергоносители в таком количестве, которого хватит до того времени, пока наши учёные умы не наладят выпуск источников. А потом — да пусть потом арабы подавятся своей нефтью, если после войны останется, кому давиться. И не стоит опасаться того, что Халифат обрушится на нас, а не на Россию, — мы для него уже не противник. Они похоронили нас, Джейк, — поставили крест на гнилом западном обществе, скончавшемся от острой денежной недостаточности. Пусть они так считают — тем большей неожиданностью будет весть о нашем воскрешении из мёртвых.
— Да-а-а… — протянул генерал. — Завидую гибкости твоих принципов…
— На любые принципы отвечай беспринципностью — это сказал Троцкий, был такой деятель. И это, кстати, объясняет, почему Всеслав обречён: он держится за свои принципы, а мы можем менять их с лёгкостью. Игра не на равных — Всеслав проиграет, а мы выиграем.
— Что-то я раньше не замечал у тебя любви к высказываниям политиков прошлого.
— Ты много чего не замечал, Джейк. Люди прошлого были не глупее нас с тобой, а зачастую гораздо умнее — их изречения знать совсем невредно. И тебе невредно восполнить пробелы в твоём образовании, Первый Правитель, — это куда полезнее, чем глушить бренди. Хочешь, я приставлю к тебе пару девушек-гремлинок — они тебя обучат по своей методике.
— Я сам могу обучить любую бабу, — фыркнул Блад, — по своей методике: и как, и где, и в какой позе.
— Ты неисправим, — Стэрди тяжело вздохнула. — И что я только в тебе нашла — до сих пор не пойму. Ладно, проехали. Так как тебе мой план?
— Хорош. По крайней мере, лучшего я не вижу.
— Тогда действуй, лорд. Ты лучше меня разбираешься во всём этом военном железе — тебе и карты в руки. Даже если не удастся развязать большую войну, мы выиграем время, а это главное. Нам должны придти на помощь.
— Кто? Твои гремлины вызовут из гробниц тени великих завоевателей?
— Нет, — голос Клеопатры сделался ледяным, и Бладу снова стало не по себе. — Сюда прибудут мои сородичи: они уже заметили нас, и они прилетят на чёрный свет.
Лорд-протектор позволил себе расслабиться только через две недели. Всё это время он работал с присущей ему бешеной энергией, воплощая в жизнь план «леди Стэрди». Это было совсем непросто, учитывая размах операции, количество задействованных в ней людей и необходимость соблюдения строжайшей тайны. Блад смог перевести дух лишь тогда, когда машина завертелась. Его супруга давно уже спала, лелея вызревающую в ней жизнь, а Джейк всё резвился в компании преданных хаейрлингов, новеньких «игрушек», предоставленных Чойсом, и целой батареи бутылок с крепкими напитками. Когда затянувшееся далеко за полночь веселье естественным образом пошло на убыль, и диктатор, прихватив парочку хихикающих гейш, с трудом добрался до своего ложа, ему показалось, что стены вокруг него качаются и плывут.
«Ещё бы, — вяло подумал Первый Правитель, — это же надо столько выпить…»
Солнце садилось. Его красный шар, придавленный к земле тяжёлым пологом чёрных грозовых туч, коснулся тёмной линии гор, похожей на громадную челюсть с редкими зубами остроконечных пиков, задержался, словно не желая уходить, и исчез, проглоченный чёрной пастью.
Быстро темнело, и Диего, бросив последний взгляд на далёкие развалины Пуэбло-дель-Рио, медленно тающие во тьме, зашагал к входу в Катакомбы. Ему было как-то не по себе — сердце сдваивало удары, в висках постукивали маленькие злые молоточки. «Старость» — подумал Рохо, однако тут же понял, что это просто утешительная самоотговорка. Причина неприятных ощущений совсем в другом: в воздухе беззвучно растекалось неосязаемое нечто, странное предчувствие того, что должно вот-вот случиться — неминуемо.
Спустившись к себе, в ставший уже таким привычным грот, он поужинал, вполуха слушая Мерседес, рассказывавшей ему о всяких мелких событиях. Обо всём мало-мальски значительном, случившемся в пещерах Миктекасиуатль за прошедший день, Диего Рохо знал и сам — положение Старшего клана горных индиго обязывало.
Поужинав, он прилёг — ощущение дурноты не проходило. Мерседес забеспокоилась, хотела даже позвать кого-нибудь из целительниц, но Диего успокоил жену — само пройдёт. Рохо догадывался, что здоровье тут не при чём, и тревожное выражение глаз Мерседес лишь подтверждало это его предположение: она не только беспокоилась за мужа — она и сама что-то чувствовала.
Он долго лежал без сна. Прерывистое дыхание Мерседес давно уже стало тихим и ровным, каким оно бывает у спокойно спящего человека, а Диего всё никак не мог уснуть. Он не знал, что…
…бронетанковые части российской армии выдвигаются к южной границе, и ведуны, прикомандированные к штабам соединений, с тревогой ждут сообщений из столицы…
…вооружённые силы Поднебесной Империи приведены в состояние повышенной боевой готовности, а её флот начал развёртывание в Индийском океане — к предупреждению Созерцателей китайское командование отнеслось со всей серьёзностью…
…через штормовую Атлантику двигалась направлявшаяся в Персидский залив армада военных кораблей во главе с атомным авианосцем «Америка». По официальной версии, эскадра шла к аравийским берегам для демонстрации силы, однако на самом деле ей была поставлена совсем другая задача. В чреве ударного авианосца были упакованы двести термоядерных боеголовок по одной мегатонне каждая, четыреста ракет, предназначенных для доставки этих зарядов к целям, выбранным военачальниками халифа, и оборудование мобильных ракетных комплексов: транспортёры, пусковые установки, радиолокационные станции, командные посты и всё прочее, необходимое для чёткой работы убийственной машины массового уничтожения.
Ничего этого Диего Рохо — Игорь Краснов — не знал, но безошибочное чутьё Того-Кто-Слышал-Крик подсказывало ему: Реальность-вторая, рождённая благодаря его усилиям и усилиям множества других людей, в том числе и девочки-индиго по имени Мэй, качается на краю ядерной пропасти, куда уже рухнула Реальность-первая. «Город-на-Реке уже сгорел, и Меч Демонов уже занесён над другими городами нашего Мира. Неужели ничего нельзя изменить, — с горечью думал Рохо, — и мы все просто заложники Неизбежного?».
Он лежал неподвижно, чтобы не потревожить чутко спавшую Мерседес, и старался заснуть: а вдруг во сне ему удастся что-то увидеть, и быть может, получить ответ на этот мучавший его вопрос?
И пришло ощущение полёта, как будто Игорь вернулся в своё далёкое детство — в то счастливое время, когда ещё веришь в чудеса и умеешь летать во сне. Диего не падал — он летел, и Вселенная летела ему навстречу. И сердце перестало судорожно колотиться, и страх ушёл, смытый песней звёздного ветра, зазвучавшей в сознании человека по имени Диего Рохо — Игорь Краснов: Носителя Разума, которого в его былых воплощениях звали совсем по-другому.
«Как хорошо…» — подумал он, засыпая.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯТВОРЯЩИЕ МИРЫ
«…И был Вечный Хаос, Абсолютное Ничто, безжизненный труп одной из множества Плоскостей Бытия, окончившей свой Путь. И не было ни света, ни тепла, ни пространства, ни материи, ни времени, ни мысли, ни движения — было одно лишь Непознаваемое Великое Вне Всего.
Что происходило там — неведомо никому, и не будет ведомо никогда, ибо суть Хаоса есть самая предельная из всех Предельных Тайн, неподдающаяся осмыслению. Что могло существовать, когда не было самого существования, в то время, когда не было самого времени? И как могли поместиться Реальный и Тонкий Миры во всей их многомерной сложности в точке, не имеющей размеров и границ, одновременно бесконечно малой и бесконечно огромной? В Непознаваемом Хаосе совместились и уравновесили друг друга все противоположности, и уснули сном, неотличимым от Конечной Смерти. И Великое Ничто ждало явления Первого Нечто — того, что (или кто — эти понятия в Хаосе равны) превратит конец в начало нового Круга. И неизбежное — свершилось: среди Ничто родилось Нечто — дитя множества Случайностей, слившихся в Закономерность. И вспыхнул Свет.
И Первородное Зерно осознало самое себя, и это осознание дало ему неописуемое могущество, выделившее это Зерно из безликого и беспредельного океана Полного Ничто и поставившее его над всем тем, что было Вне Всего. И началось Творение, а Зерно стало тем, кто вспомнил имя своё: Вечнотворящий.
Покинув Хаос, Он начал создавать себе дом, ибо в Ничто не было места для творения. И не было из чего творить, но оно появилось по воле Его. И Свет родил Тень; оттолкнувшись друг от друга, они породили Движение. Движение взбаламутило глубины Хаоса, и появились частицы Материи, высвобождая для себя Пространство. И потоком живительной влаги потекло Время, и «до» отделилось от «после». Движение потребовало Энергии-Силы, в которую превращались частицы новорождённой Материи, и расширялось Пространство, и усложнялось, складываясь в упорядоченный Кристалл, повторявший себя снова и снова, как только заполнялся очередной Уровень рождающейся Реальности.
Уставшее Движение останавливалось — так появился Холод, но двигающееся рождало Тепло. И очагами, согревавшими путников, загорелись Костры Силы — звезды, помогавшие идущим. И рождались Миры разных Реальностей, вышивая узор Бытия.
И Вечнотворящий был везде, и Он был всем. Он хотел получить ответ на вопрос: «Зачем?», и для этого Ему нужно было зеркало, в котором Он смог бы увидеть себя со стороны. И зеркалом этим мог стать только Разум, подобный Его собственному, и способный познавать и задавать вопросы, на которые надо найти ответы. Но Разум должен быть живым, и поэтому пришла Жизнь, распространившаяся по всем измерениям, включая Время, и по всем Реальностям, и формы этой Жизни были многолики. И появились два тяготеющих друг к другу Начала Жизни: Инь и Янь, вечно любящие и вечно ненавидящ