— Ты не только Маг-Искатель, — заметила Эн-Риэнанта, — ты ещё и Соправитель Пяти Доменов.
— Да, но я не переоцениваю свои силы, — спокойно ответил Янтарный. — Какой эск ради бахвальства будет браться за дело, которое ему не по плечу? Признание слабости в чём-то не есть признак слабости.
— Мы будем думать вместе, — холодно сказала Звёздная Королева. — Не стоит играть в первобытное племя, в котором мужчины приносили шкуры убитых зверей, а женщины их выделывали. Мы эски, а не пещерные дикари Юной Расы. К тому же обе эти Реальности — всего лишь малая часть Миров Объединения, Соправитель Гард. У нас есть и другие заботы. А пока я считаю, что надо сделать ещё один разведывательный рейд на Третью и на Третью-копию. Может быть, удастся найти…
Она не договорила, потому что в этот момент все четверо одновременно услышали — нет, восприняли, — Голос, внятно произнёсший:
— ЭТОГО ДЕЛАТЬ НЕ НАДО.
Скаут шёл на малой высоте. Кораблём управлял Пилот-Процессор, следовавший стандартной программе, и скаут, выдерживая заданную высоту полёта, повторял все неровности рельефа. Впрочем, неровностей было немного — внизу расстилалась монотонная красноватая пустыня, меченая кое-где метеоритными кратерами. Разреженная атмосфера Четвёртой планеты системы Жёлтой звезды пропускала небесные камни, и они оставляли шрамы на унылом лике этого мира. Высоких гор в этом районе не было — огромные вулканы располагались ближе к экватору, — лишь иногда местность плавно повышалась и снова понижалась.
— Ещё час такого полёта, и я попросту усну! — один из пилотов, молодой галактианин с кодовыми признаками мичмана на униформе флота Дальней Разведки, бросил взгляд на псевдоэкран с ползущей по нему светящейся линией. — Траектория похожа на сканограмму покойника, да и внешний вид этой планеты — не картина под названием «Торжество жизни».
— Не горячись, Теллиар, — отозвался второй галактианин. — Летая с твоим отцом, я видел чуть ли все уголки Галактики, и хорошо знаю, что жизнь — это очень редкий цветок. Куда больше вот таких мёртвых планет, куда она или ещё не пришла, или уже ушла. А ещё больше планет, на которых жизни вообще делать нечего. Разве что попадёт такой мёртвый мир в планы Совета Правящих, и они нашпигуют её мощными ГАЭ от экватора до полюсов. Да только не любит старый Квинт эти наши искусственные миры — они похожи на манекены. Не умеют Творители Машин создавать жизнь, не умеют…
Квинт действительно был стар — он годился Теллиару по меньшей мере в прадеды, — однако офицером звёздного флота так и не стал. И не то чтобы у него не хватало интеллекта для получения соответствующего образования, нет — ему это просто не было нужно. Квинту хватало того, чего он достиг — прекрасный оператор ГАЭ и завзятый космический бродяга, не мыслящий себе иной жизни, кроме как на борту крейсера Дальней Разведки, старый галактианин чувствовал себя на своём месте и больше не хотел ничего. Квинт равнодушно отнёсся к случившемуся много лет назад разрыву со своей подругой и даже не пытался найти себе другую партнёршу для типового союза — ведь звезды остались с ним, и никто их у него не отнимал. На здоровье он не жаловался и надеялся долетать до конца своих дней, а может — если удастся обмануть медицинский компьютер, — и умереть на борту звездолёта, чтобы по традиции Дальней Разведки быть похороненным в чёрной пустоте открытого космоса. Таких, как Квинт, на флоте называли боцманами — в табели о рангах такого звания не было, однако ценилось оно очень высоко: адмиралы зачастую не помнили имён своих лейтенантов и капитанов малого уровня, но всех боцманов знали не только по именам и кодам, но и в лицо.
Теллиар являл собой полную противоположность Квинту — они походили друга на друга примерно так же, как стремительный горный поток похож на кряжистый замшелый утёс. Молодой галактианин недавно закончил Академию Полётов, получил коды мичмана и назначение сюда, на Окраину, в состав Четвёртой Экспедиции у Ореты Зет. Ни ему самому, ни его отцу, второму адмиралу в отставке Даэцию, и в голову не пришло использовать какие-то связями для того, чтобы добиться тёпленького местечка. «Дорогу надо пройти с начала, — так сказал Теллиару отец, узнав о его назначении, и добавил: — И хорошо, что ты полетишь к Орёте Зет — интересное место, очень интересное…». Молодой мичман был с этим согласен — он слышал разговоры матери и отца, касавшиеся именно этой звезды, да и адмирал кое-что рассказывал сыну о том, что случилось в системе Ореты Зет двадцать пять лет назад.[12]
Разумеется, эти рассказы Даэция не предназначались для посторонних ушей. Теллиар прекрасно понимал: поделись он хоть с кем-нибудь из сокурсников или подружек тем, что рассказывал ему отец, и проблемы с комиссией по охране ментального здоровья возникнут автоматически (тем более теперь, когда Признавших Необъективное вот-вот объявят вне закона). И Теллиар даже не догадывался, что Даэций и Лилит радовались отправке сына на Окраину ещё и потому, что они знали: домашние миры Технолидеров в центре Галактики накануне большой смуты. «За дочь я спокойна, — сказала Лилит мужу, блокировав все линии внешней связи в их доме, — Вионика умеет держать себя в руках. А вот её брат — весь в тебя: сначала хватается за бластер, а потом уже думает. Любая горячность сейчас опасна — пусть повзрослеет немного там, на Окраине». Даэций не стал спорить о дурной наследственности — он был согласен с Лилит в главном: Теллиару лучше пока побыть подальше от зорких глаз КОМЗа — комиссии по охране ментального здоровья, всё больше и больше походившей на тайную полицию.
На Базе Теллиара приняли хорошо, хотя и несколько настороженно: многие знали, кто такой второй адмирал Даэций. Но холодок быстро растаял, когда товарищи увидели, что молодой мичман не спекулирует именем и заслугами отца и не требует для себя поблажек и привилегий. И Квинт взял Теллиара под опеку не только из уважения к Даэцию, которого старый боцман знал много лет, но и потому что «сынок», как называл его Квинт, — про себя, а иногда и в не нарушающих субординацию беседах с глазу на глаз, — понравился ветерану флота Дальней Разведки. Поэтому Квинт и летел сейчас с Теллиаром вторым пилотом — он видел горячность молодого офицера и хотел скомпенсировать её своим опытом и холодной рассудительностью. Боцман за сто с лишним лет странствий по Галактике повидал всякого, и с горечью вспоминал юных мичманов, так и не ставших лейтенантами. И что с того, что эта планета кажется пустой и безопасной — Неведомое многолико, и никто не знает, как и когда оно может оскалить зубы.
Они летели над планетой со скоростью её вращения. Скаут покинул Базу в полдень, и с тех пор не отстал от него ни на минуту. На Базе, ушедшей на неосвещённое полушарие, давно наступила ночь, а за бортом корабля-разведчика по-прежнему стоял тусклый день — свет далёкой Ореты Зет вряд ли можно было назвать ослепительным. Облетев Четвёртую, скаут должен был вернуться на Базу тоже в полдень, только уже в полдень следующего дня — ночь не могла догнать стремительно несущийся маленький кораблик.
— Ты прав, мёртвых планет большинство, — согласился Теллиар, вглядываясь сквозь прозрачные стенки полусферической кабины в пустыню, тянувшуюся до самого горизонта, — и эта, похоже, тоже из их числа. Зато мы можем идти с материальной составляющей корпуса скаута восемьдесят процентов — расход энергии гораздо меньше, чем в маневренном режиме, когда нужно почти полностью переводить корабль в форму поля. В этой пустыне нет глаз, способных обратить на нас внимание, — сканеры не фиксируют никаких признаков жизни. Так и долетим себе спокойно и без приключений.
«Когда-то и я горевал, не встречая приключений, — боцман мысленно улыбнулся, — пока не поумнел и не понял, что чем меньше приключений, тем выше вероятность остаться в живых. Дай бог Галактики, чтобы и ты, сынок, тоже это понял, а старый Квинт постарается помочь тебе дожить до возраста понимания».
— Технократы из научного отдела экспедиции полагают, — сказал он, одновременно следя за символами на псевдоэране, за панорамой за бортом и за выражением лица мичмана, — что эта планета не всегда была мёртвой. Посмотри на цвет этой песчаной пыли — это же окислы. Значит, здесь был кислород, и могла быть жизнь на кислородной основе. А потом…
— А потом грохнулся астероид, оставивший исполинский кратер и вздыбивший кору на противоположной стороне планеты, — представляю, какова была сила удара! Атмосферу сорвало, океаны выплеснулись в небо, как вода из чашки, по которой стукнули кулаком, и всё. Даже если здесь была какая-то цивилизация, то ни одно строение не могло уцелеть при такой катастрофе. И величественные храмы древних богов, — Теллиар пристально посмотрел вдаль, словно надеясь увидеть там таинственные развалины, — обратились в пыль. А красный песок — это высохшая кровь могущественной цивилизации, чьи корабли летали по всей Галактике ещё тогда, когда предки Технолидеров только-только выковали первые бронзовые мечи.
— Ты, часом, стихи не пишешь, мичман? Это не грех, сынок, — я ведь когда-то тоже был молодым, — боцман очень постарался, чтобы в его вопросе не прозвучала насмешка.
— Нет, — быстро ответил Теллиар, однако смущение, отразившееся на лице молодого галактианина, явно свидетельствовало о том, что он не совсем искренен.
— Не смущайся, — Квинт добродушно улыбнулся. — Настоящий Звёздный Навигатор — он непременно поэт в душе, верно тебе говорю. Многие из них, выходя в отставку, начинают наговаривать на кристаллы свои произведения. К тому же я не Дагабур, не видящий ничего, кроме формул и параграфов устава.
При упоминании имени начальника экспедиции, третьего адмирала Дагабура, по лицу Теллиара пробежала тень — адмирала не любили ни рядовые, ни офицеры, ни Творители Машин из научного отдела экспедиции. И не любили они адмирала вовсе не за его строгость и педантичность — это дело обычное, — а за некую непонятную странность, всё чаще и чаще проявлявшуюся в словах и поступках Дагабура. Как-то раз один из лейтенантов, получивший от адмирала разнос за неточную регулировку одного из генератор-эмиттеров флагманского крейсера, жаловался в кругу офицеров: «Выгово