р — это ладно, в конце концов, Монстр был прав, но вот когда он посмотрел на меня, — лейтенант сделал многозначительную паузу, — мне показалось, что меня выкинули в открытый космос без защитного поля. Холод и тьма — вот что было в его глазах, чтоб мне дезинтегрироваться!». С ним согласились — кое-кто из офицеров тоже замечал за начальником экспедиции что-то похожее, — и прозвище «Монстр» стало вторым именем Дагабура.
— Послушай, Квинт, а ты знал его раньше?
— Кого, Дагабура? Знал, конечно, — я ведь знаю всех адмиралов Зет-сектора ещё с тех времён, когда они были кадетами-практикантами, — с оттенком хвастовства ответил старый боцман. — И ты знаешь, ничего такого плохого за ним раньше не замечалось. Да, он всегда был строг, — а каким же ещё должен быть командир? Когда на борту нештатная ситуация, тут уж не до любовной лирики. Но вот потом, после того, как он стал Начальником Четвёртой Экспедиции… И ты знаешь, тут вот какая история тёмная, — Квинт понизил голос, словно кто-то мог их подслушать. — Крейсер «Настырный», на котором прилетел Дагабур, по дороге сюда прошёл сквозь пылевое облако. Ничего особенного, плотность — тьфу, детекторы едва пискнули, и повреждений никаких, только наш адмирал, принимавший в центральном всю интегральную картинку параметров этого облака, вышел из рубки с каким-то странным лицом. Мне об этом рассказал один мой старый знакомый, боцман с «Настырного». А потом всё и началось — я-то знал Дагабура раньше, и могу тебе сказать: очень он изменился, очень. Знать бы ещё, в какую сторону…
— А можно ли поговорить с этим твоим боцманом? — спросил Теллиар. Чутьё ученика Признавших Необъективное подсказывало молодому галактианину: за этим что-то кроется.
— Уже нет, — Квинт помрачнел. — Ты ещё не знаешь, а я видел сводку потерь флота. Она вообще-то секретная, но у нас, боцманов, есть кое-какие привилегии. «Настырный» не вернулся к центру Галактики — погиб со всем экипажем. Разнос ГАЭ — случай вообще-то редкий, хотя я таких помню с десяток. Так что наш славный адмирал — единственный из тех, кто был на борту крейсера во время встречи с тем загадочным облаком и остался в живых, все остальные уже каются в грехах перед богом Галактики. Но кто будет спрашивать его о подробностях этой встречи, верно? Хотел бы я взглянуть на такого смельчака!
«Им буду точно не я» — подумал мичман, но ничего не ответил. Помолчав, он сказал, возвращаясь к прежней теме разговора:
— Мёртвых планет в системе Ореты Зет стало больше. Была на Четвёртой жизнь, не было её — в любом случае эта планета умерла давно, а вот Третья — совсем недавно.
— Третья не умерла — планету убили её обитатели. Там сейчас пустыня вроде этой, — боцман кивнул на окружавший скаут безжизненный ландшафт, — и к тому же радиоактивная. И Третья не совсем умерла — там кое-где прячутся остатки населения. Порасспроси ребят, летавших туда, — они тебе расскажут.
— Расскажут, как же, — усмехнулся Теллиар. — Я ведь не боцман — у меня привилегий нет. Хотя об этом можно догадаться — не зря же экспедицию не свернули. Держать крейсер и полсотни скаутов в звёздной системе, где нет жизни — это слишком расточительно. Адмирал, насколько мне известно, просил оставить здесь и «Настырного», да только командование сочло это уже лишним.
— А жаль, — отозвался Квинт. — Останься «Настырный» здесь, его команда, может статься, была бы жива, и ты смог бы поговорить с моим старым приятелем, упокой космос его душу. А мёртвые — они неразговорчивы: что люди, что планеты.
— Люди — да, а вот планеты… — Теллиар вдруг приподнялся в кресле, впившись глазами в какую-то точку прямо по курсу. — Смотри!
Квинт недоумённо взглянул на псевдоэкран, затем проверил показания сенсоров, следивших за поверхностью планеты, и только потом посмотрел туда, куда напряжённо всматривался молодой галактианин. И увидел…
…впереди монотонность пустыни нарушал невысокий холм. На первый взгляд, вроде ничего особенного, если не принимать во внимание, что холм был не песчаным, а каменным, — сенсоры уже выдали дистанционный анализ породы, — и форму имел странную.
— Беру управление, — почти выкрикнул мичман, опуская руки на сенсорную панель.
— Внимаю, слушаюсь и повинуюсь, Хозяин, — ответил Пилот-Процессор.
Квинт хотел возразить, но Теллиар взглядом дал ему понять, кто здесь командир, и боцман только вздохнул. «Эх, молодёжь, молодёжь, — подумал ветеран. — Ладно, действуй, а старый Квинт последит за твоими действиями, и внимательно последит».
Но вмешательства не потребовалось — Теллиар всё делал правильно. Странный холм быстро приближался, и мичман набрал высоту и описал широкий полукруг, разглядывая его сверху.
— Великий бог Галактики! — прошептал изумлённый боцман. — Такого я ещё не видел!
Перед ними был каменный лик — округлое женское лицо, обращённое к небу. Глаза каменной женщины были закрыты, а в уголке глаза застыла слеза — светлая на фоне тёмного камня, из которого состоял (или был сделан?) этот удивительный барельеф. Что это лицо, а не просто холм, можно было увидеть только сверху, с приличной высоты, и Квинт удивился чутью молодого мичмана. «А ты не прост, — подумал он с уважением, — надо же, заметил эту штуку раньше, чем среагировали приборы! У Демона Плазмы вырос достойный сын».[13]
Черты лица были чёткими, хотя скептик наверняка счёл бы этот холм естественным образованием — в Галактике чего только не встретишь. Но ни старый космический бродяга Квинт, ни молодой мичман Теллиар скептиками не были. К тому же сенсоры определили, что лицо и слеза состоят из разных минералов — в толще холма не было ни малейших следов прозрачного камня, образовавшего слезу.
— Садимся, — решительно бросил молодой галактианин, и Квинт даже не подумал возражать. Губы старого боцмана шевелились, и по ним можно было прочесть: «Звёздная женщина…».
Но им не удалось опуститься на поверхность и коснуться каменного лика — ожил канал экстренной связи.
— Внимание! — гремел механический голос. — Всем скаутам — срочное возвращение на Базу! Всем — немедленно возвращайтесь! Подтвердить получение приказа! Повторяю…
Теллиар побледнел и через силу выдавил из себя:
— Здесь «базовый-55». Приказ принят и понят. Возвращаемся. — Он хотел сказать что-то ещё — наверное, сообщить о своей удивительной находке, — но вместо этого спросил: — Что случилось?
— Непонятные изменения на Третьей планете, — невидимый оператор снизошёл до объяснений. — Ситуация может быть опасной. Возвращайтесь на форсаже. Конец связи.
— Что там у них ещё? — недовольно проворчал Квинт, провожая взглядом быстро удаляющийся холм-барельеф. — Мёртвые аборигены Коварной Планеты восстали из могил и кинулись на своих утлых космических пирогах к нам, размахивая атомной дубиной?
— Вернёмся — узнаем, — лаконично ответил мичман.
Он задал курс, высоту и скорость полёта и передал управление Процессору. По лицу Теллиара Квинт понял, что тот не склонен продолжать беседу, но всё-таки спросил:
— Как ты думаешь, кого оплакивает эта каменная богиня? Судьбу своей планеты? Или судьбу Третьей? А может, она оплакивает нас, нарушивших её тысячелетний покой?
Сын Даэция не ответил — он думал о своём.
Эски гордятся своей бесстрастностью. И они действительно избавлены от множества мелких страстей и страстишек, хотя и сохранили кое-какие эмоции, унаследованные от своих древних предков. Но сейчас ледяная броня знаменитой эскианской бесстрастности хрустнула и рассыпалась на стремительно тающие обломки: потрясение было слишком сильным. Все четверо ждали продолжения Контакта, и всё-таки оно стало неожиданностью. И главное — дети магии сразу же ощутили поистине неописуемую мощь обратившейся к ним Сущности. Так мог звучать голос Вселенной и её бессмертных сестёр Бесконечности и Вечности или же голос самого Творца Всего Сущего, а Древние, если верить манускриптам Хранителей, были всего лишь производной Вечнотворящего, Носителями Разума, пусть даже прошедшими долгий путь совершенствования и достигшими головокружительных высот развития. Это и потрясло четверых сильнейших Магов Объединения Пяти Доменов — такого они не ожидали.
Ложекресла Эн-Риэнанты и Гарда отодвинулись в разные стороны, и между ними на освободившемся пространстве возникло пятое кресло — точь-в-точь такое же, как остальные, — превратив тетраграмму в пентаграмму. И на этом пятом ложекресле материализовалась фигура того, кому принадлежал Голос.
Внешне фантом — а в том, что это фантом, у Магов не было ни малейших сомнений, — ничем не отличался от эсков: та же гуманоидная форма тела, и даже свободная струящаяся одежда была эскианской. Однако кое-какие мелочи отличали этот призрак от порождений привычной магии.
Прежде всего опытным Магам бросилась в глаза скорость материализации фантома. Призрак не сгущался, как это обычно бывает, — дубль возник мгновенно: ничтожно малый промежуток времени тому назад его ещё не было. Для подобного акта творения требовалась энергия, достаточная, чтобы испепелить весь Ключевой Мир. Древние имели мгновенный неограниченный доступ к вселенской Силе в любой точке Мироздания — для такой мощи лучше всего подходило определение «божественная». Представшая перед эсками Сущность была неотъемлемой частью Познаваемой Вселенной — она жила в ней, как рыба в воде, тогда как Маги Высших были пусть даже умелыми, но пловцами, скользившими по поверхности. От копии веяло предельной мудростью, обретённой за миллионы лет, — Адептам Слияния, именующим себя Всеведущими, такой уровень постижения Неведомого даже не снился.
Эски заметили и ещё кое-что: одежда дубля казалась застывшей краской, обтёкшей его призрачное тело, и в чертах лица фантома присутствовала некая незавершённость. В сотворённом Древними призраке не было жизни — на террасе дворца Звёздной Королевы появилась великолепно сделанная материальная копия, лишённая тех тёплых штрихов, которыми обладают фантомы, созданные Магами. «Да они просто отвыкли! — поняла вдруг Эн-Риэнанта. — Скорее всего, Древние вообще не имеют материальных тел — они существуют в фо