– С чего вы взяли, что вашей дочери нужен защитник? – Доктор Лай пытается отбиться и говорит, поворачиваясь ко мне: – Вы чувствуете, что вас нужно защищать?
– Вообще-то мама всегда такая, – мямлю я. – Раз уж так вышло, что она гостит у нас на этой неделе, я подумала, что мы сэкономим кучу времени, если вы поговорите с ней.
– Не понимаю, почему моей дочери взбрело в голову, что ей нужен специалист вашего толка. Единственное, что ей нужно, – это немного потерпеть, пока дети подрастут. И планку взять чуть пониже. Ничего страшного не случится, если иногда покупать готовую еду. Или попросить меня сходить в магазин. В своё время я именно так и поступала. А как, скажите на милость, работающей маме воспитать двоих детей, если не прибегать к посторонней помощи?
У меня вибрирует телефон – это водопроводчик. Утром в ванной прорвало трубу, пришлось созваниваться с аварийкой. Я гримасами извиняюсь перед доктором Лаем, дескать должна прерваться, и отвечаю на звонок. Голос Матери не умолкает.
Заканчиваю договариваться с диспетчером и слышу:
– Раз уж я здесь, не могли бы вы выписать мне рецепт? У меня чудовищные мигрени. Стоит закрыть глаза, как в голове начинает страшно пульсировать, и я чувствую, что умираю. Ну почему, почему моя дочь не умеет радоваться жизни? А мне говорит, что счастлива!
Увидев, что я повесила трубку и слушаю, Мать меняет тему.
– Вам нужно переделать всю комнату, – увещевает Она доктора. – От этого окна никакого толка. А та стенка наружная? Мрачно, как в похоронном бюро. Повесьте занавеску, поставьте диван перед ней, купите лампу с тёплым спектром, станет намного уютнее.
Терапевт поворачивается к окну и чуть приотворяет его. Воздушный поток немедленно сдувает со стола ворох бумаг.
– Вот и чудесно, – говорит он, ползая по полу и подбирая бумаги. – О чём бы вы хотели поговорить со мной сегодня?
К счастью, мне ничего не нужно рассказывать. Мать продолжает говорить за меня.
Бланманже со вкусом груши и сливок
О последней конфете муж сказал: «Недурно», и Виктория сохранила зелёный фантик с нарисованной на нём грушей, а через несколько недель в русском магазине показала его продавщице. «Они у вас были в прошлом месяце».
Продавщица исчезла в подсобке. Виктория взяла творог, селёдку, пачку заморской гречневой крупы и, дожидаясь продавщицу, подошла к лоткам с конфетами.
Её муж родился и вырос в американской глубинке, ему с трудом удавалось постичь разницу между зернёным творожком из супермаркета и фермерским творогом, который она покупала в русском магазине (однако ему нравились сырники, которые она делала из настоящего творога). Гречка чудно шла как гарнир к стейку, но, конечно, при всей её пользе не могла конкурировать с привычной для мужа овсянкой на завтрак. Селёдка его не интересовала – слишком солёная. Конфеты он и рад был бы полюбить, но они приносили сплошное разочарование. Слишком сладкие. Слишком липучие. Не хватает какао. Слишком много ликёра. «Ну почему русские даже сладости должны губить водкой?»
Вернулась продавщица, от неё несло куревом. «Приходите на следующей неделе, должны получить».
В другой раз Виктория попала в магазин в воскресенье вечером. К концу уик-энда в контейнерах с конфетами валялось несколько последних карамелек и леденцов. Ничего даже отдалённо напоминавшего грушу.
Позже она сообразила, что могла бы сразу заметить признаки грядущей катастрофы. Когда это русский магазин забывал о пополнении запаса конфет? И вот теперь большое объявление в окне извещало о закрытии магазина. Пока Виктория разглядывала витрину, подошла другая покупательница, пожилая женщина с ярко-рыжими волосами. «Ясное дело, хозяева работали себе в убыток, – сказала женщина и посмотрела на Вику с неодобрением. – Вы, новое поколение, растёте американцами. Вам бренды подавай!»
Вика поискала конфеты в Интернете. Выяснилось, что бланманже по-русски, blanc manger по-французски и blancmange по-английски по вкусу и по виду походят на итальянскую panna cotta. Поэт Александр Пушкин, прочитала она, любил blanc manger с шоколадным муссом. Ничего такого Вика не могла припомнить на мамином столе, но, когда семья эмигрировала, ей было всего семь. В конечном итоге в Штатах маме пришлось довольствоваться замороженным чизкейком.
Вика изучила обёртку и обнаружила напечатанное мелким шрифтом название фабрики в России. Она пошла на их веб-сайт и, медленно разбирая кириллицу, кликнула на страницу с ассортиментом: триста граммов конфет бланманже продавались в нескольких регионах по цене в пятьдесят рублей, распространение за пределами России не упоминалось, но стоял номер телефона для дистрибьюторов. Виктория набрала эти цифры и несколько минут покорно вслушивалась в гудки, прежде чем отказаться от этой затеи.
Фабрика, которую она отыскала по Интернету, была частью группы, состоявшей из восьмидесяти трёх кондитерских фабрик в России, и это объединение контролировало весь рынок. В свою очередь, объединение принадлежало холдингу, а тот владел ещё банком, девелоперской компанией и сетью магазинов-бутиков. Человек, который заправлял холдингом, огрёб в общей сумме более шестисот миллионов долларов и значился в списке самых богатых людей России. Вика продолжала изыскания. Один веб-сайт утверждал, что этот субъект начал карьеру как карманник и уголовный авторитет в Новосибирске, отсидел двадцать лет в тюрьме, а к перестройке переехал в Москву. К тому времени, когда родители Вики решали вопрос об эмиграции, он сколотил состояние, скупая приватизационные ваучеры и беря под контроль одно производство за другим.
Она посмотрела на ядовито-зелёную обёртку с рисунком груши: одна – целая и одна – половинка. Муж, похоже, не возражал против того, чтобы белая шоколадная глазурь наполняла его рот вкусом растительного масла, а желейная неоново-зелёная начинка своим видом напоминала биологически опасные отходы.
– Совсем недурно, – сказал муж, разворачивая последнюю конфету и отправляя её в рот. Он сделал три жевательных движения и запил бонбон глотком пива из банки.
Если вам приснился еврей
Этот линк прислала мне по почте подруга детства.
– Если вам приснился еврей, – объясняла русскоязычная интернет-страница, – стало быть, вы беспокоитесь, что в ваше окружение затесался негодяй, который пытается повредить вашей репутации. Еврей во сне означает успешное разрешение затруднительной ситуации. Предатель будет наказан, а вы удостоитесь награды за хорошо выполненную работу.
Подруга живёт в том же городе, где мы с ней выросли и откуда я уехала двадцать лет назад. Между нами одиннадцать часовых поясов. Я не видела её несколько лет, а в последние годы наша переписка сократилась до поздравлений с днём рождения и Новым годом. Ей представляется, что жизнь не слишком изменила меня и еврейские анекдоты всё ещё могут казаться мне забавными. До сих пор я – единственная еврейка из её знакомых, которую она знает или, по крайней мере, про которую думает, что знает достаточно хорошо. Я не стала за это время верующей и даже не пробовала практиковать иудаизм, и, если в моём советском паспорте запись «еврейка» значилась в графе «национальность», ей лучше всех известно, как мало повлиял на меня этот факт моей биографии. Лично у меня из-за него никогда не возникало никаких проблем.
В девяносто втором, вскоре после развала Советского Союза, всевозможные религиозные секты стали засылать в бывшие республики своих миссионеров, и мы с подругой с азартом обсуждали наводнивших город гладковыбритых юношей и обутых в кроссовки девушек. Нам было по пятнадцать; мы выбирались в центр, покупали мороженое и, взявшись под ручку, с загадочным видом кружили около мест, где селили иностранных туристов. И обязательно кто-нибудь из них останавливал нас и расспрашивал; их, наверное, подмывало узнать, на что похожа жизнь в России, а нам хотелось попрактиковать свой английский, не более того. Тогда я считала, что наш с ней сарказм одинаково защищал нас от неофитства, но выяснилось, что эта броня не такая уж непробиваемая. Через несколько лет я эмигрировала в Америку, а подруга стала аудитором в Церкви сайентологии. После сайентологии она обратилась в православие. В последний мой приезд у нас возник спор по поводу теории эволюции. Моя подруга не произошла от обезьян. «Может быть, тебе нравится думать, что ты происходишь от обезьян, – повторяла она, – а мне нет». С тех пор я всё ищу решающий аргумент, которым могла бы завершить этот спор.
Сайт, на который дала ссылку подруга, вполне светский, но с излюбленным подтекстом нынешних верующих:
– My Dreams – это современный путеводитель по толкованию сновидений. МИР (так и написано, заглавными буквами), МИР изменяется с непостижимой скоростью, и эти изменения оставляют след в нашем подсознании. Классические сонники потеряли свою актуальность. Если вам снится Coca-Cola, вы не сможете найти объяснения в классическом руководстве – в ту пору, когда они писались, этого напитка не существовало. Как говорить о мире, где инновации появляются ежечасно?! Непривычные объекты входят в жизнь, и сны осовремениваются. My Dreams – путеводитель, базирующийся на научном анализе сновидений, современных психологических исследованиях и открытиях когнитивной нейробиологии. Классические сны в нём пересматриваются в свете современных интерпретаций.
Я прочитала их трактовку сна с евреем, и мне стало тошно. Мне хотелось бы верить в лучшее. Хотелось бы надеяться, что подруга, прикрепляя ссылку, не предполагала вместе со мной посмеяться над самим толкованием, а подразумевала более тонкую иронию: взгляни, мол, они теперь пользуются ещё и Интернетом. Конечно, Интернет – это просто новый инструмент для распространения ненависти и предубеждений. Подруга по образованию программист, и она знает, должна знать разницу между профанацией и наукой.
«А вдруг ей приснилась я, и она попыталась найти в Сети толкование своему сну?» – эту ужасную мысль я запихиваю обратно в подсознание.