Тучами роилась мошкара, со всех сторон нависали ветви незнакомых деревьев, где-то среди этих ветвей кричали птицы с тяжёлыми клювами. Лес, казалось, кишел невиданными пауками и змеями, одни ядовитее других. Луисвальдо, может быть, что-то обо всём этом и знал, но знания его перестали вызывать доверие. На какую помощь мы могли тут рассчитывать? В десятках миль от цивилизации. Недаром он всю дорогу напоминал мне Тёмку – такой же сказочник. Как-то вышли мы на байдарке в озеро, поднялся ветер и отнёс нас так далеко, как никогда раньше. Мы с подругой просили: «Хватит, давай обратно», но тот всё хвастался: он и не в такой переделке бывал, доверьтесь моему опыту; а его напарник только поддакивал. С трудом мы пристали к небольшому островку и застряли там на весь день и всю ночь. Еда кончалась, спички для костра тоже, вокруг ни души. К вечеру поднялся туман, мы даже берег перестали видеть, от холода и ужаса сводило зубы, и костёр толком не грел. Никогда мне не доводилось испытывать такого животного страха. С тех пор я и в лодку-то не садилась. Всё-таки жизнь в Штатах расслабляет, теряешь бдительность.
Нет, смерть в джунглях, несмотря на всю экзотику, меня не привлекала. Не знаю, о чём думал в тот момент Улли, но выглядел он совершенно спокойным, словно в выходной день вышел прогуляться в центр Пало-Альто. Он ждал ответа Луисвальдо, который по-португальски что-то обсуждал с Родриго. Оба они сложили ладони козырьком и глядели вверх по течению реки. Чуть ли не впервые за эти три дня у нашего гида не было в руках банки пива.
– Беспокоиться совершенно не о чем, – обернулся к нам Луисвальдо. – Эта часть реки плотно населена. Вот-вот кто-нибудь проплывёт мимо и заметит нас. Мы тут постоим с Родриго, посигналим, а вы отдыхайте на поляне. Об этом дереве ходит множество легенд, стоит познакомиться с ним поближе.
Мне от его слов спокойнее не стало, скорее наоборот. Я пыталась вспомнить, что я слышала в последнее время о пропажах туристов на Амазонке, ничего конкретного не приходило в голову, и это тоже не успокаивало. Никто из нас не тронулся с места, мы застыли на берегу, и на реке тоже было всё тихо, только мошкара кружилась у воды, и на болоте шло какое-то движение – явно кайманы.
Улли взял у меня футбольный мяч, всё это время я, оказывается, крепко прижимала его к себе.
– Поиграем?
– Ты шутишь?
– Пойдём! Что толку всем здесь толпиться?
– Футбол! Отличная идея, – воскликнула австралийка.
Она потянулась к Улли, тот кинул ей мяч, они пошли вперёд, а за ними вся компания двинулась обратно по тропе к полянке перед высоким деревом. «Хлопковое дерево», вдруг вспомнилось мне почему-то; не знаю, откуда всплыло это название и было ли оно правильным, но от этих слов дышать стало как-то легче. Страх чуточку отпустил.
Поляна была небольшая; обозначили ветками ворота, разбились на две команды по четыре человека: мы с Улли в одной команде, австралийцы с нами, а против нас норвежцы и американцы. Американцы были старше всех и довольно долго раздумывали, прежде чем присоединиться к игре. Правил никто толком не помнил, хотя накануне все, кроме Улли, смотрели матч. Но телевизор – одно, а играть вживую – совсем другое.
Начинали медленно, осторожно, тяжело дыша и внимательно вглядываясь в траву под ногами – мало ли кто выскочит. Поначалу и на забитые голы внимания не обращали. Не сразу сообразили, что кому-то следует взять на себя роль вратаря. Норвежцы всё время путали свои и чужие ворота и по очереди пытались забить гол в свои, зато наши ворота оказались слишком широкими. Улли как самый длинноногий стал вратарём, но получалось у него не слишком удачно. Лучшим игроком оказалась американка: чётко контролировала мяч, запросто обходила противника и метко била в цель. Потом показала настоящий класс, отбив мяч головой. Игра остановилась, и все восхищённо зааплодировали. Решили устроить перерыв.
Провиант уплыл вместе с лодкой, но мы забрали у Луисвальдо пиво и хотя бы утолили жажду. Американка рассказывала, как они с мужем жили в Техасе и она много лет играла в футбол с сыновьями. Норвежцы, как и Улли, играли в футбол в детстве, а австралийцы видели футбол только по телевизору. Оба выросли в пригороде Сиднея на берегу океана и были, зато, первоклассными сёрфингистами.
После перерыва игра стала набирать обороты: разогретые пивом, мы готовы были забыть о грозящих опасностях. Казалось, наши крики распугали всех зверей в округе. Проснулся азарт, и мы уже не допускали промашек в ведении счёта. Раскрасневшийся Улли метался по всему полю, пытаясь закрыть бреши в нашей обороне. В какой-то момент он прыгнул, чтобы поймать мяч, но промахнулся, грохнулся животом об землю, вскочил и, не обращая на это внимания, даже не отряхнувшись, побежал дальше. В результате все так увлеклись, что не сразу услышали призыв Луисвальдо. В конце концов, он сам появился на поляне и объявил:
– Всё в порядке! Можете возвращаться.
Мы вернулись к реке и увидели нашу лодку на месте. Рядом на другой моторной лодке сидела небольшая семья – папа, мама и очень симпатичный кудрявый малыш лет трёх. Выяснилось, что они нашли лодку и пригнали её обратно. Мы попытались выведать у Луисвальдо, как их отблагодарить, но Луисвальдо только мотал головой и улыбался.
– В джунглях мы все помогаем друг другу. Иначе никак.
На обратном пути Луисвальдо раздал всем бутерброды и оставшееся пиво. Пива было немного, по банке на пару, и на этот раз никто не отказывался. Он начал о чём-то болтать, рассказывал в очередной раз о своём происхождении, что родом он из деревни на Амазонке к востоку от Манауса и что отец его европеец, а мать из местных, что в Манаусе у него бывшая подруга и дочь от неё и что он предпочёл бы билеты в Калифорнию по той цене, которую просят за билеты на чемпионат мира…
Я быстро потеряла нить рассказа. Мысли витали где-то над лодкой, я думала, не случайно эти джунгли называют лёгкими планеты, есть в этой реке и в этом лесе несомненная магия. В детстве казалось, что световые мили, парсеки, отделяют наш маленький мир от большого, того, что за пределами города и страны, а вот оказалось, что нет, не так, и что, заблудившись в тумане около дома, можно ненароком выплыть далеко в джунглях.
Улли нашёл мою руку и, крепко сжав её, притянул к себе за плечи и поцеловал. Впервые за всё путешествие, а может быть, и впервые за всё время нашей близости, вдруг перестало иметь значение, кто мы, откуда родом, наше этническое, классовое, религиозное и прочее происхождение. Мы были просто двумя путешественниками, не слишком отважными и не очень умелыми, и казались себе сильнее и лучше оттого, что были вдвоём и могли перебороть капризы судьбы. Впрочем, я не знаю, о чём думал в тот момент Улли.
В тот вечер мы всей группой собрались на базе перед телевизором смотреть матч США – Португалия. Обеим сборным было что терять, и игра получилась напряжённой. Но речи о том, чтобы болеть за определённую команду, на сей раз не шло. Мы, экипаж лодки Луисвальдо, сидели за одним столом, включая Улли, чокались кайпириньями, поднимали тосты за футбол и фотографировались на память. Австралийку, как сейчас помню, звали Джорджия, а её мужа – Джейк. Норвежцы и американцы тоже представились. Мы обменивались адресами электронной почты и договаривались встретиться в ресторане в Манаусе. Каждый из нас в тот вечер ощущал себя победителем, и омрачало настроение только то, что Луисвальдо не на шутку напился и приставал по очереди ко всем женщинам в группе.
– Увезите меня с собой, – просил он, делая вид, что шутит, хотя всем, или, по крайней мере, мне, было ясно, что говорит он всерьёз. Хотелось спросить, а чего ты забыл за границей, когда весь мир рвётся к тебе в гости? Понятно же, что человеком движет ощущение собственной второсортности, усвоенное – откуда? – из телевизора? от родителей и учителей? других гидов, начальства? или от туристов? – и что обычными словами тут не поможешь.
Это состояние было настолько знакомо, так много жизни ушло, чтобы преодолеть это в себе, – я поняла, что завожусь и долго не выдержу. На этот раз я увела Улли в хижину до того, как стали расходиться остальные.
Мы чистили зубы, и, полоща рот водою из бутылки, я вдруг вспомнила:
– Сегодня 22 июня. Что для тебя значит эта дата?
Улли внимательно поглядел на меня.
– В 1974 году команда ГДР впервые вышла в финальный раунд чемпионата мира, а 22 июня 1974 года обыграла команду ФРГ. Но ты ведь меня не об этом спрашиваешь?
– Не об этом.
– Да, я слышал, что для русских 22 июня – день памяти о Второй мировой войне. Меня об этом предупреждали родители, когда мы с тобой стали встречаться.
Я сплюнула зубную пасту.
– Для русских, тем более для ленинградцев. В детстве в этот день по радио включали сирену. «Сегодня в четыре часа утра без всякого объявления войны германские вооружённые силы атаковали границы Советского Союза» – процитировала я по-русски.
Улли кивнул, но ничего не сказал, отложил зубную щётку и прополоскал рот.
– До сих пор помню, какой ужас охватывал меня при звуке этих слов. Бабушка в этот день всегда вспоминала, каково ей пришлось во время блокады.
– Ты сейчас хочешь, чтобы я сказал, какой страшной ошибкой был фашизм, и признал вину своих предков? Я признаю.
– Ошибкой? Преступлением!
Улли снова молча кивнул.
– Ты говоришь, что между нами много общего, но сможем ли мы по-настоящему разобраться друг в друге, – сказала я. – Даже случайный Луисвальдо со своей жизнерадостной открытостью кажется мне более понятным.
– Ты права, – сказал Улли, – сейчас и я не вполне понимаю, что тобой движет, когда ты говоришь всё это. Но есть же у нас общий язык и общие темы?! Или я ошибаюсь?
Он произнёс это так искренне, с такой неподдельной нежностью, что я невольно притихла. В какой-то момент мне показалось, что не столько словами, сколько интонацией Улли приоткрыл новую дверцу в наших отношениях. Я отпила воды из бутылки и закрутила колпачок. Ощущение горечи потихоньку уходило. Я подумала, хорошо, что именно сейчас, вот так, запросто, мы выпустили своих злых духов и дали им испариться. А завтра нас ждёт ещё один день в джунглях – по плану мы посещаем деревню и знакомимся с местными жителями. И очень хочется увидеть обещанное прогнозом солнце.