т. Пойду в дом, отдохну», – сказала она. Её голова непроизвольно дёргалась туда-сюда, как у птицы.
Каникулы только начались. Мы недавно переехали на дачу, и я всё ещё подмечала новые признаки того, как сильно бабушка сдала с прошлого лета. Паркинсон не знает пощады. Утром она выходила из дома и на весь день спускалась в кухню, расположенную в нижней части садового участка, и этот проход занимал у неё минут двадцать, а вечером ей требовалось не менее получаса, чтобы вернуться в дом. Я сознавала, что могла бы помочь. Но она не просила. И злясь на неё за то, что она целый день заставляет нас заниматься никому не нужной работой, я и не предлагала.
Мне было четырнадцать, Пете одиннадцать. Мы рвались на свободу.
– Возвращайтесь к десяти, – крикнула она вдогонку. Петя был уже на середине крутой дорожки, которая взбиралась по холму к дому и дальше, мимо дома, выбегала к садовой калитке.
– В десять тридцать, – подытожила я наш с ней мгновенный торг.
Полянка за домом Яника была слишком мокрой, чтобы играть в бадминтон. Бабушка Яника окучивала картошку; увидела нас – открыла калитку и вернулась обратно к своим грядкам. В июне вечера у нас на Карельском перешейке, если нет туч, в точности такие, как об этом любят писать в книжках, – прозрачные и светлые. Мария Семёновна в эту пору часто до полуночи возилась в саду.
– Почему Яник никогда не помогает бабушке? – спросил Петя, когда мы шли через сад к дому. Ответа он не ждал; вопрос был риторический, вроде досады на плохую погоду. Я знала, что Петя томится от одиночества и ему хочется поговорить.
– Бабушка говорит, что Мария Семёновна балует Яника. Он и правда бездельничает, скажи? Никогда не видела, чтобы он помогал ей. Интересно, он хоть посуду умеет мыть?
– Ты не видела, потому что днём нас к нему не отпускают, – возразил Петя, поражая меня своей логикой. – Даже если все нужные дела уже переделаны, она всё равно нас чем-нибудь да займёт. Из принципа.
Мы оставили на веранде резиновые сапоги и куртки и устремились внутрь. Уютно расположась в тёплой кухне, Яник раскладывал на столе пасьянс, а перед ним стояла большая миска, полная горячих пирожков с хрустящей румяной корочкой. Кухня просто утопала в сложных ароматах стряпни Марии Семёновны.
Петя потянулся за пирожком, но тут же получил от меня пинок. Яник заметил и удивлённо поднял брови: «Бабуля приготовила на всех. Пусть берёт».
– У нас дома много еды, – буркнула я. – Мы только что поели.
– А пирожков у нас не было, – заартачился Петя. – Они с чем?
– С мясом и рисом.
– Мои любимые.
– Тебе хоть лягушку запеки – всё слопаешь. Лишь бы тесто. Ну как хочешь. Бери, – милостиво снизошла я и тоже взяла пирожок. – Бабушке только не говори.
Я переставила миску на плиту, чтобы не пялиться на пирожки весь вечер, и уселась за стол напротив Яника, откуда открывалась возможность исподтишка подглядывать, не смотрит ли и он на меня. Мы с Яником знали друг друга с тех пор, как научились ходить, но это не означало, что он не заслуживал моих романтических фантазий. Такой смуглый, с удлинённым овалом лица и чёрными как смоль бровями, он запросто мог сделаться кинозвездой. Наша бабушка утверждала, что в роду Марии Семёновны проскочили цыгане. Иногда бабушка говорила об этом с восхищением, а иногда так, будто чуяла что-то сомнительное. Марию Семёновну она уважала, а вот дедушку Яника не слишком жаловала – он был когда-то её начальником в проектном бюро и между ними существовала старая и длинная история производственных разногласий. Я делала вид, что не в курсе. Яник был моим лучшим другом – только это и имело значение.
Яник сдал по шесть карт.
– В подкидного? – спросил он.
– Да. Первый выходит – игра заканчивается.
– Хорошо. На счёт? – Иногда для большего интереса мы подсчитывали очки.
Я покачала головой: «Нет, на счёт не хочу».
– Мы не играли с прошлого года. Давай. Ты что, проиграть боишься?
– Ничего не боюсь. Просто не хочу…
– Ещё не пробовала и сразу отказываться. Нельзя же так, – перебил Яник и повернулся к брату: – Как, Петь, я прав?
Петя пожал плечами. Он понимал, что всё равно продует – хоть так, хоть эдак, – и не хотел встревать в наши споры.
– Ещё как можно, – сопротивлялась я, а меж тем Яник уже вытащил бумагу и писал на ней наши имена.
Игра казалась простой только на первый взгляд.
У Пети в силу возраста со стратегией было слабовато – он не умел рассчитывать наперёд, сразу спускал всё, что к нему приходило, и не пытался попридержать картинку, которой можно было козырнуть напоследок. Время от времени я заглядывала к нему в карты и подсказывала, и, хотя это было против правил, часто он и сам знаками просил меня помочь.
А Яник, как я прекрасно знала, в начале игры ненавидел расставаться с крупными картами. Вздумай я пойти под него двумя дамами, он, не колеблясь, принял бы их, даже не пытаясь отбиться. Чтобы выиграть, мне приходилось идти на риск и скрывать козыри чуть не до самого конца игры. В другой раз я бы не постеснялась намекнуть Пете, какую карту ему скинуть, чтобы помочь мне против Яника. Но когда мы играли на счёт, Яник пристально следил за тем, чтобы я не подглядывала. В честной борьбе он рассчитывал на выигрыш.
В тот вечер, однако, мне повезло: я вынудила его сдать козырь уже на втором заходе самой первой игры. Вдохновившись успехом, я выиграла одну за другой две сдачи. Мы с Яником сражались всю жизнь, и вот наконец-то мне стало везти.
На третьем кону мне выпал бубновый валет, моя самая любимая карта в колоде. На ней красовался молодец со щёчками-яблочками в сказочной охотничьей шляпе с пером – на её фоне островерхая пика казалась ещё острее, а моё сердце билось чуть быстрее всякий раз, когда взгляд падал на кавалера в смешной шапочке. Знакомые мальчики, такие, как Яник, сильно проигрывали этому образу совершенного рыцарства – бубновому валету. Нет, я не ждала от Яника поблажек или снисходительности, я настаивала на признании равенства между нами. Но если мы равны, тогда надо согласиться, что пока у меня меньше опыта и, естественно, больше ошибок. Ну то есть мы равны в принципе, но с неравными стартовыми позициями, и значит, несправедливо заставлять меня, раз я не чувствую себя готовой, играть на счёт.
Красавчика я придерживала до последнего, пуская в ход козыри помельче, за что очень скоро поплатилась. Когда мы разменяли всю мелочёвку и перешли к членам королевской семьи, бубновый валет оказался не у дел.
Весь остаток вечера удача была на моей стороне – даже после того, как Яник одержал две победы подряд. Ему явно было не по себе. Мы заканчивали очередную раздачу, отбиваться должен был Петя, и только я приготовилась подкинуть ему карту и выйти, как заметила, что брат вот-вот разревётся.
Он младше нас, ему обидно, что мы с Яником снова собираемся разбить его подчистую. Он покрыл все карты, которые Яник выложил перед ним, и остался с двумя картами на руках. На столе король пик, а у меня одна из двух оставшихся – король червей, козырь; я думала его скинуть, и по лицу Яника было видно, что ему тоже есть что подложить. Петьке пришлось бы всё забрать и скорбно наблюдать, как мы с Яником заканчиваем игру.
Я пыталась встретиться глазами с Яником – может, он согласится не добивать бедолагу! Но он явно избегал моего взгляда, всё чего-то выжидая и теребя край карты. Похоже, ему не терпелось пустить её в ход. Я недоумевала, что же такое творится в голове у моего друга, если какая-то пустячная победа ему важнее, чем страдания Пети. Пети-Петушка, который ходил за ним повсюду хвостиком и смотрел ему в рот. Что за радость ему от такого выигрыша?
– Вы всё?
Видя нашу нерешительность, Петя бросил на нас взгляд с такой надеждой и с такой мольбой, на которую способны только младшие братья. Он уже принялся убирать отбой, примериваясь пойти под меня, как вдруг Яник выбросил на стол новую карту.
Свою я удержала при себе.
Дрожащей рукой, быстро моргая, словно не веря собственным глазам, Петя покрыл карту Яника. Посмотрел на меня, я показала, что он отбился. С плохо скрываемой радостью он кинул под меня последнюю карту и вышел!
Яник выдохнул и провёл рукой по волосам. «Ну ты даёшь!» – бросил он Пете. Несомненно, в его возгласе, помимо восхищения братом, сквозила и досада. Взял карандаш, начал считать очки по оставшимся у нас на руках картам и подвёл итог. Козырной король меня, конечно, подвёл. Янику хватило его, чтобы меня обогнать.
– Хорошая игра, – сказал он, откидываясь на стул.
– Ещё разок? – спросил Петя.
– Ха, снова рассчитываешь на победу? Не думаешь, что это случайно вышло?
– Ничего не случайно! Я выиграл!
– Хорошо, только не размазывай сопли, когда проиграешь следующую партию.
И прямо на моих глазах такое самодовольство разлилось по его лицу, что-то такое тяжёлое и топорное, что я просто возненавидела его в тот момент. Теперь я думала о победе и власти. Что за торжество нёс ему выигрыш над Петей, самым младшим в нашей компании, или надо мной – его преданным другом и союзницей, во всех спорах с соседскими ребятами всегда принимавшей его сторону? Среди нас троих он по определению был сильнее, быстрее и успешнее в играх, где требовалась изобретательность или физическая сноровка. И всё равно он жаждал нашей крови.
Мария Семёновна вошла в кухню, когда Петя заканчивал сдавать карты. Вслед за ней в дом ворвался холодный воздух, а с ним, как от внезапного пробуждения, в лицо ударила непонятная тревога.
Петя снял карту: козырь – семёрка бубен. Мне выпали три крупных козыря, включая туза. Такие карты в начале игры ещё не гарантируют победы, но, определённо, дают серьёзную фору.
– Вас бабушка не может дозваться. Вы что, не слышите? – спросила Мария Семёновна, подходя к умывальнику.
Я глянула в окно. Облака разошлись, и небо казалось светлее, чем днём. В июне полагаться на небо, если хочешь узнать время, бессмысленно. Разве что ветки малины за окном потеряли чёткость очертаний – тени от листьев стали такими длинными, что сливались с кустами в один сплошной массив, только это и указывало на поздний час.