В вестибюле фабрики коллеги оккупировали единственный городской телефон и поставили дежурного в ватнике покроя Великой Отечественной отслеживать входящие звонки. Остальные вели обзвон из своих квартир.
Людмила почти сразу выбилась в корифеи продаж, в звёзды, можно сказать, первой величины. Убедила себя вступать в беседу с первым, кто ответит на звонок, и, подавив в себе все ростки смущения, уговаривать, уговаривать. С перестройкой в городе появились «Жёлтые страницы» – Людмила раздобыла себе новенький глянцевый экземпляр 92-го года.
Подкрепившись чаёчком, она ставит телефон на кухонный стол и, перелистывая страницы справочника, помечает подходящие номера.
– Продуктовая база номер три? Частная квартира? Извините, у меня номер неправильно записан. А вы совершенно случайно не знаете, как мне найти эту базу? Замечательно, пятая тоже подойдёт. Да, записываю, блокнот передо мной. Понимаете, моя организация получила большую партию экзотических фруктов, бананов, и они плохо идут – никто не в состоянии представить, что сейчас можно купить бананы и безо всякой очереди! Нельзя же допустить, чтобы они пропали, когда многие просто голодают. Ваша невестка – кассир в супермаркете? Как чудесно. Если она свяжет меня с завотделом, скорее всего, мы сможем дать ей комиссию. А чем вы сами занимаетесь? Школьный повар? Школа, должно быть, нуждается во фруктах для школьных завтраков. Дочка говорит, они сто лет не видели никаких фруктов. Знаете, кто отвечает за закупку по вашему району? Сможете дать ему мой номер? Скажите, звонила Людмила. У нас достаточно бананов, чтобы накормить всех детей города. В отличном состоянии! И я готова предложить разумную цену!
Людмила получила инженерное образование и двенадцать лет простояла за кульманом, проектируя производственную оснастку; серьёзные проекты выпадали крайне редко, разве что в последние годы, когда перестали нормально платить, некоторые от скуки стали сами выдумывать себе работу. «Продажа бананов – детская игра, – говорит она дочери, оторвавшись от телефонного разговора, когда та возвращается домой из компьютерного кружка. – Задавай только правильные вопросы, и незнакомый человек мгновенно обернётся союзником. Я чувствую себя так, словно мне предоставили второй шанс. Не хочешь попробовать?»
Дочка шарахается от телефона и запирается в ванной. Рабочий день заканчивается. Некоторые номера уже не отвечают, Людмила звонит коллеге на завод и отчитывается. «Что новенького?»
– Сегодня вечером ещё две поставки. Начинай опять как можно раньше. Надо застать серьёзных людей дома. Как только они придут на работу, всё кончено, начнётся привычная волокита.
Дзинь! Дзинь-дзииинь. Людмила дремлет под трезвон телефона и просыпается только на стук: дверь ванной открывается, и на пороге появляется дочь. Людмила протирает глаза и идёт за ней в комнату, чтобы помочь девушке вытащить из дивана постельные принадлежности. «В школе всё в порядке?»
– Им больше не нужны бананы, если это то, о чём ты спрашиваешь.
– Откуда ты знаешь? Разве дети не покупают их? Я лучше поговорю с замдиректора. Бананы намного питательнее, чем каша, которой они вас кормят.
Дочка проскальзывает под одеяло и суёт голову под подушку. Людмила чмокает её в плечо. «Не буду больше о бананах. Не прячься, а то задохнёшься. Можешь вылезать!»
Она идёт в ванную почистить зубы и помыться перед сном. Зеркало запотело и покрытые плиткой стены тоже. Сколько часов она провела в ванной и что делала всё это время? Девочке скоро шестнадцать – ну да, весной шестнадцать. Научилась мастурбировать? Людмила включает горячую воду и садится на край ванны. Дочка возвращается из школы в переполненном метро или на автобусе. Никогда ничего не рассказывает о мужиках – небось, трутся об неё в утрамбованном общественном транспорте; а те, что ошиваются у пивных ларьков, которыми размечена вся дорога? Должно быть, нашла собственный способ справляться с этим. Некоторые матери посылают дочерей на уроки тхэквондо, чтобы научить их защищаться, откуда только у людей деньги в наши дни на такое? Может, обменять коробку бананов на несколько частных уроков? Людмила не уверена, что дочке это понравится. Девушка полновата и не любит носить облегающую спортивную форму. А ещё надо коммуналку платить.
Она прислоняется головой к стенке ванной. Звук падающей воды, тепло растекается от ног вверх по телу… глаза закрываются, и бананы кружатся у неё перед глазами. Как прекрасен цвет спелых бананов. От них исходит запах экзотической жизни: тропический остров, стоит протянуть руку – и все сыты. Пусть ей приснится, как в их суровом климате уберечь бананы от гнили.
Продавать надо, вот что.
Доктор света
Доктору Свете исполнилось тогда двадцать шесть лет. И вдруг вызывают её в Ленинград в военкомат и определяют на грузовое судно, где она оказывается в пёстрой компании агрономов, агротехников, животноводов и трактористов. Её попутчики, как и Света, неожиданно очутившись на палубе корабля, выглядят растерянно. Нет рядом с ними ни тракторов, ни коров, ни единого, на худой конец, цыплёнка, и никто из них не понимает, куда они направляются и сколько времени это плавание продлится. Притом что агрономы и трактористы по большей части здоровые молодые парни, есть среди них и девчата, две из которых уже заметно беременны. Доктор Света училась в Ленинграде на хирурга, наверное, затем её и призвали сюда из Минска, где она работала в больнице. Ни других врачей, ни медицинского оборудования на судне нет, и доктор Света начинает всерьёз волноваться, как бы ей не пришлось воспользоваться своими познаниями из краткого курса по акушерству и гинекологии.
Сейчас, когда полвека спустя Света рассказывает мне эту историю, она вспоминает своего институтского преподавателя, бывшего военного врача: как уговаривал он её хотя бы пару семестров посвятить акушерской практике. «Работа не из самых престижных, зато нужная, – советовал профессор, прошедший войну. – И вы ещё помянете меня добрым словом, когда сами соберётесь стать матерью, уверяю вас». Тогда доктор Света встретила его совет в штыки: парням-студентам он тоже советует пройти стажировку по родовспоможению? Она, Света, будет хирургом!
Мы сидим в петербургском ресторане-погребке на дальнем конце стола, составленного буквой П, отмечаем семидесятипятилетие моей тётушки. Долго рассаживались, всё никак не могли разместиться, в последний момент меня решили посадить с тётиной подругой по мединституту, доктором Светой. Света – акушер-гинеколог, она принимала роды у моей мамы и первая взяла меня на руки. Всякий раз, как я прилетаю из Штатов, она обрушивается на меня с вопросами: а витамины принимаешь, зарядку делаешь? Последние годы и тётя, и мама, и все, кого я в Питере знаю, обеспокоены, что мы с мужем женаты уже довольно давно, а детей так и нет. Сначала подозревали, что это решение моего американского супруга, теперь же, когда мне далеко за тридцать, родные не знают, что и думать. Я почти уверена, что Света присоединится к общему хору. По случаю дня рождения тётки она пригубила немного красного и рассказывает свою историю, а я силюсь понять, что к чему.
– Ну и куда шло это судно?
– Сейчас расскажу.
Света родилась в Могилёве, её мать работала технологом на заводе искусственного волокна, отец, офицер, погиб на фронте. В 1960 году она окончила в Ленинграде Первый медицинский и получила диплом хирурга. И звёздочки лейтенанта флота заодно. Само собой, ей, девочке из провинции, Ленинград казался центром вселенной, она мечтала здесь остаться, но простым иногородним место в ленинградской больнице не светило. Друзья советовали ради прописки оформить фиктивный брак, она же решила вернуться в Белоруссию, чтобы жить не так далеко от матери, и добилась назначения в хирургическое отделение клинической больницы в Минске.
Вот тебе на! Голос у Светы дрожит, в уголках глаз под полупрозрачными веками наметилась подозрительная влага. Семьи у неё нет – практиковаться не на ком, потому её история и выходит нескладной, ничуть не похожей на хорошо отрепетированную байку. Эти воспоминания растревожили Свету, скорее всего, она не ожидала от себя таких эмоций.
В Минске трудно было работать, продолжает Света, штат не укомплектован, оборудование старое, с её хирургическим образованием никто всерьёз не считается. В Ленинграде уже обсуждают новые шаги в эндоскопии, она своими глазами видела опыты с металлопластиковыми протезами, а в Минске всё новое принимают в штыки. Да, верно, сначала было очень напряжённо, но потом завотделением всё-таки взял её под свою опеку и разрешил ассистировать на операциях.
Я слушаю и напоминаю себе, что Ленинград её юности и сегодняшний Санкт-Петербург – один и тот же город. Нынешний Петербург безнадёжно отстал от современных мегаполисов, во всяком случае в медицине. В Бостоне я работаю анестезиологом и прохожу интернатуру в одной из лучших больниц Америки; Света рассказывает, а я пытаюсь представить, на что была бы похожа моя жизнь, останься я в России. Всплывают в памяти травянистого цвета стены, ветхие оконные рамы в больницах и поликлиниках, запах мочи в коридорах, приёмные отделения, набитые детьми и пенсионерами. Сейчас, наверное, и старое отремонтировали, и нового понастроили, только обучать стали гораздо хуже. С персоналом беда, с медикаментами тоже – тётя всё время жалуется. Представляя всё это, я с облегчением вздыхаю: как хорошо, что я работаю в американской клинике, где все помешаны на эффективности и безопасности, – мне повезло.
– Тебя вызвали в Ленинград и посадили на грузовое судно. Дальше что, Света?
– Ты вот не знаешь, а я в Минске греблей занималась. Наша больница стояла у реки, и гребной клуб совсем рядом, ну я и ходила туда после работы. Гребля была в моде, а у меня оказались способности. Я даже вместе с мужской командой тренировалась, там тренером олимпийский чемпион был. Кто знает, может, и в сборную попала бы, сложись всё, как я мечтала.
Охотно верю. Света и сейчас в отличной форме: невысокая, но широкоплечая и подтянутая, кажется, она единственная из всего тётушкиного курса ещё работает и никогда не жалуется на здоровье. Сама тётя много лет была завотделением в поликлинике и только три года назад вышла на пенсию из-за сердца. Теперь затосковала после того, как умерли двое её однокурсников – закадычные друзья и отличные хирурги. Государственная медицина долго держалась на самоотверженности старой гвардии, сетует тётя, а нынче разваливается,