чем, практически сразу же. А вот подбородок показал себя с лучшей стороны, и маленький крепкий кулачок отскочил от него, словно детский резиновый мячик от глухой бетонной стены.
Мячик этот оказался довольно настырным и тут же попытался реабилитироваться. Правда на этот раз кулак раскрылся, и следующий удар уже наносился ребром ладони в область шеи.
Движимый желанием оградить ее изящные руки от возможных повреждений, я как можно деликатнее перекрыл девушке линию атаки. Жаль только, что мило создание не оценило всей глубины моего джентльменского поступка – второй ее кулак миниатюрным молотком едва не сломал мне правую ключицу. Только в самый последний миг я смог отвести плечо немного назад и почти весь импульс удара приняла на себя грудная мышца.
Как ни крути, выходило, что милое создание со мной не заигрывает, а со всей девичьей пылкостью, пытается меня покалечить.
Пришлось стряхнуть с себя спровоцированное чрезмерной сытостью сонное оцепенение и немного пошалить.
Крошка уже наглядно показала, что на средней дистанции она чувствует себя более, чем уверенно. Пришло время протестировать ее возможности на моих условиях.
Накрываю ударившую меня в грудь руку своей так, чтобы затруднить ей быстрое движение в любую сторону, кроме низа, и легонько, пятерней, толкаю ее в грудь. К моему вселенскому расстройству рука толком не успевает ощутить, с чем конкретным она только что соприкоснулась.
Что ж, придется продолжить свое тактильное исследование.
Девушка уходит вниз и назад, пытаясь вернуть руку на оперативный простор, естественно, я не даю ей этого сделать, обхватывая ее запястье и слегка придвигаясь к ней всем телом. Вторая рука, наконец, обходит мою и бьет короткий боковой, метя мне в висок.
Я легко мог бы скрутить ее даже с закрытыми глазами, но лишать себя возможность наблюдать такую красоту – никогда!
Большую часть нашего боя мои руки работают сами, постоянно находясь в контакте с ее ручонками и не давая им возможности нанести мне сильный и прицельный удар. Девушка очень быстра, поэтому одной оборонительной работы рук не хватает: то и дело, приходится немного толкать ее ладонями то в грудь, то в плечи, не давая принять устойчивое положение.
Если бы своими постоянными толчками я преследовал только эту цель, то девушка ни секунды бы не находилась в равновесии, но я еще и исследую ее срытую под одеждой стройную фигуру.
Исследование не проходит тихо: я сопровождаю его сочными комментариями, дед как-то двусмысленно кряхтит, то ли одобряя, то ли сдерживая смех. Объект исследований шипит, ругается, сбивая дыхание, и норовит брыкаться.
Один раз ей даже удалось разорвать дистанцию. Сразу же, к моей сущей радости, в ход пошли стройные и довольно длинные, для ее роста, ноги.
Так как ее шустрый маневр стал для меня приятной неожиданностью, уклониться от первого удара в печень я уже не успевал. Пришлось ставить блок рукой. Причем сделал я это рефлекторно, лишь в последний момент, немного сдержав импульс своего удара. Да блоки можно использовать и как удары, но мне сейчас это не нужно. Я не хочу причинять девчонке физический дискомфорт – только моральный своим слегка аморальным поведением.
Судя по реакции деда, ничего особо кощунственного я пока не сделал, однако дальше нащупывать (в обоих смыслах этого слова) грань дозволенного я не стану. Достаточно уже того, что девчонку удар от возмущения вот-вот хватит.
Ныряю под очередной ее удар, свожу расстояние между нами на нет и, пользуясь своим кратным превосходством в силе, аккуратно укладывая девчонку на пол, устраиваюсь сверху так, чтобы полностью ее обездвижить и давать вздохнуть не больше, чем в половину объема ее легких.
Первое время девчонке еще хватает воздуха, чтобы, бранясь, пытаться высвободится, но сначала она перестает ругаться, а потом берет паузу в деле своего освобождения от наглого угнетателя.
- Сдаешься на милость победителя, или еще потанцуем, или покувыркаемся? – тихо шепчу ей в самое ухо.
Девчонка дергает головой в попытке укусить меня за нос или щеку, но лишь громко клацает ровными белыми зубами. Ее плевок тоже не достигает цели. Правда, уклоняясь, я выдавливаю из груди побежденной последние остатки воздуха.
- Ну, все, хватит! – прекращает нашу веселую возню старик. – Порезвились и будет!
В его тоне свозит нечто такое, что меня словно ветром сдувает с угловатой милашки. Радует, что так несолидно веду себя не только я. Через секунду любовь всей моей сознательной жизни тоже уже стоит на ногах, едва не падая в обморок от нехватки кислорода. Делаю небольшой шаг к ней навстречу, чтобы при необходимости подхватить падающую в беспамятстве девицу.
Старик ожигает меня взглядом, но в этот раз мне хватает выдержки, чтобы не поддаться его воле.
А девчонка – кремень! Справилась с головокружением и уже снова готова: хоть коня на скаку останавливать, хоть в горящую избу входить, старику она тоже не подчинилась ментально, но слушается его из уважения.
Из этого и я делаю вывод, что дед, и правда, не так прост, как пытался попервой казаться.
- Ты свободна, Четвертая, - снова заговорил старик, - утром перечислишь мне причины, из-за которых тебя только что победили.
Огонь в ее больших глазах вспыхнул с новой силой.
- Разреши мне повторить поединок с оружием, Учитель! – с нотками мольбы в голосе прошептала она. – Я смою свой позор его кровью! Он поплатится за то, что распускал руки!
- Справедливости ради, - совсем неделикатно вмешался я в их диалог, - стоит заметить, что она первая проявила интерес к моим мужским статям!
- Ты с дуба рухнул? Я била тебя ногой! – зашипела она, как исходящий паром утюг.
- А я тебя рукой, - улыбнулся я тактильным воспоминаниям, - не вижу особой разницы: эти наши конечности вполне соразмерны, и била ты так же нежно, как и я.
- Четвертая! – каркнул старик, заставляя девчонку остановить стремительный удар на полпути к моей персоне. – На выход! Жду твоего отчета с первыми петухами.
Девчонка молча вышла.
Проводив ее масленым взглядом, я повернулся к деду.
- Проницательная особа, - улыбнулся я, - догадалась, что я упал с дуба.
- У тебя это на лбу написано, - не спешил разделять мое веселье старик, - в глазах ни одной приличной мысли и ведешь себя, как прыщавый подросток. Ты знаешь, сколько стоит телега, которую мы на дороге бросили?
- Уважаемый, - вдруг, ни с того, ни с сего, решил расставить я все точки над «ё», - представиться ты не удосужился, но я не гордый: раз все тут тебя зовут Учителем, то и для меня это прозвище сгодится. Так вот, Учитель, я, пока в себя полностью не приду, ни на какие непонятные мне движения подписываться не стану, так что хоть вешай на меня какие-то там долги, хоть не вешай, ничего я для тебя наперекор своим желаниям делать не стану. За еду, да, благодарен, за то, что не бросил у дуба и не добил, если это правда, конечно, так и вовсе готов тебя расцеловать, но большего от меня не жди. Пока я ничего не помню, никому я ничего не должен.
- А за еду? – хитро усмехнулся старик.
- Зрелищем отплатил, - нашелся я, - видно же, что тебе понравилось, да и ученице твоей урок на всю жизнь: пускай знает и помнит, что она боец, а не дева непорочная, и на оскорбления нужно бить сразу, а не потом просить на это разрешения.
- Суров ты, как я погляжу, - все еще продолжал улыбаться дед, - возьмешься за плату достойную подтянуть моих учеников в приемах уличной драки без оружия?
- Вот это уже деловой разговор! – обрадовался я. – Если у тебя в учениках есть еще хотя бы парочка таких, как эта четвертая, то я готов у тебя и вовсе за еду работать!
- Аккуратнее, охальник! – наигранно свел брови к переносице старик. – А то такими темпами ты мне сам приплачивать начнешь!
Так мы и ударили по рукам, а спустя всего пару часов я приступил к своим новым обязанностям.
Перед выходом из дома Учитель выделил мне новые штаны больше похожие на панталоны, заявив, что все ученики и инструкторы занимаются именно в таких.
Зажав это непотребство в кулаке, я поскорее выскочил на улицу, не дожидаясь того безобразия, что мне могли бы предложить вместо рубахи.
На улице меня ждал холодный прием. Все-таки Четвертая с Седьмым – ябеды! И, что характерно, сами они принимать участие в тренировке явно не собирались, потому как подпирали спинами соседнее строение, стоящее рядом с домом Учителя, а вот наговорить обо мне кучу нелицеприятной правды, они не поленились. Это я читал в глазах моих будущих учеников. Этих двух доносчиков здесь любили, а меня автоматически перевели в разряд негодяев.
Что ж, неприятность эту мы переживем.
Итак, одеваясь на свой первый урок я проанализировал ситуация и понял, что не знаю, умею ли что-то еще кроме того, что уже продемонстрировал днем в роще и поле, а потом и здесь, но уже ночью. Так же я был не в курсе того, как вообще преподавать то, что сам делаешь рефлекторно.
Сразу же ударять в грязь лицом не хотелось, но вариантов, как бы я мог этого избежать, пока не находилось. Я ведь даже не мог с ними познакомиться, потому что тупо не знаю собственного имени…
В конечном итоге я устал мыслить в негативном ключе и решил, что все просто должно идти своим чередом. И сразу же на душе стало легко и спокойно, словно именно этого решения от меня ждало мое прошлое, пока еще забытое Я.
И вот, распрощавшись с нерешительностью и тревогой, я вышел на улицу, мазнул насмешливым взглядом на битый мною местных «авторитетов» и пристально всмотрелся в своих учеников.
Все они, без исключения, выглядели эффектно: сухие, подтянутые, без единого лишнего грамма подкожного жира. Девушек было немного и, к сожалению, статью ни одна из них не отличалась. Да еще и эти кубики пресса у каждой! Это же не женственно, когда у девчонки рельефный набитый пресс. А за то, что он набит, я, сам не знаю почему, готов биться об заклад на что угодно.
- И так, бойцы! – перешел я, наконец, от игры в гляделки к занятию. – Я проведу с вами несколько тренировок на предмет простого и непритязательного мордобоя. В связи с этим, прошу называть меня Тренером. Память на лица и имена у меня плохая, поэтому запоминать вас я пока не планирую. Возможно, с наиболее одаренными и бездарными из вас мне захочется пообщаться отдельно. Вот тогда уже и подумаем над тем, как нам в подобных условиях общаться.