— Сегодня на фабрике… — говорила она кому-то, вроде бы знакомому.
— Ну это скучно… лучше расскажи, как ты сама… Что слышно о твоей поездке в Северную Африку… неужели отказаться от нее, в конце концов?
Все они так озабочены собственной скукой и собственными разочарованиями. Понимают ли они, что спрашивают только из вежливости, и даже не вежливость служит причиной истинной заинтересованности в благополучии другого, а лишь некий обряд? Неужели они примирились с мыслью, что на других им совершенно наплевать и что, по сути, ничем не помогут друг другу, даже если и не наплевать? Она оглянулась вокруг: стоят, теснятся лицом к лицу. Сердце ее наполнилось жалостью к себе и к ним, защемило от сознания бесполезности этой жалости.
— По-моему, я видела сегодня, как умер человек, — сказала она.
Взрыв хохота с другой стороны комнаты заглушил эти слова. Три или четыре кружащиеся группки немедленно обратились к новому источнику интереса.
— Что ты сказала? — спросил Пэдди, наклонившись к ней.
— «Род человеческий скорее всего представляет собой некое обширное, бессвязное, неутихающее кружение на месте».
— Довольно глубокомысленно, — поддразнил он ее. — Кто это изрек?
— Тейяр де Шарден.
— Господи боже. А кто он, Шона, такой, этот Тейяр? — спросил Пэдди, повернувшись к кому-то из компании.
— Откуда я знаю? Священник вроде бы.
— Пэдди собирается стать священником? Ну и ну…
— Торжественно отрекаюсь…
— Мир, плоть…
— Семь раз отмерь…
— Спойте нам, мальчики! Эй, вы… заткнитесь… Великие и достославные… или ославленные…
Крис вышла через боковую дверь из квартиры и оказалась на площадке пожарной лестницы, одна, громкоголосое пение осталось там, внутри.
Квартира находилась на четвертом этаже, улица внизу пропадала в тени двух высоких зданий напротив. Тело могло лежать и здесь, внизу, могло тоже быть незаметным в тени. Но если ей вернуться сейчас туда и объявить такое первому встречному, он рассмеется и скажет: «Господи, да у тебя болезненное воображение!» А люди умирают, даже если ты знать об этом не желаешь. Право, что за наваждение! Танцуй и забудь о конце света! Но ведь нельзя жить день за днем и думать, что это случится завтра. Я вот буду думать, что это должно случиться сегодня. Почему бы нет? Паскаль думал же так. И не конец света будет, и что бы мы ни говорили и ни делали, я, ты все равно гибнем порознь. Ты танцуй, а я вот прыгну в эту бездну. В общем, радуйся жизни, как говорится.
— Побойся бога, Крис. — Пэдди с Шоной вышли из комнаты через боковую дверь, вслед за ними протискивался кто-то еще. — Ты что, собралась прыгать? — С опаской он выглянул за перила. — Я и сам частенько думал… — проговорил Пэдди печально и, прислонившись к стене, сложил на груди руки. — Вот бы умереть. «Отменно будет, братья, помереть…» — затянул он.
— Не пой эту жуткую песню, Пэдди, — сказала Шона укоризненно. — Об этом страшно говорить. А ты, Крис, что здесь одна делаешь? Пойдем туда… ради бога, у нас ведь вечеринка.
— Боюсь, что да, — согласилась Крис. — Идите, я догоню вас.
Все ушли, только Пэдди задержался. Что-то беспокоило его, но он был слишком одурманен, чтобы внятно изложить это.
— Крис, ты прямо не в себе сегодня. Странная… Давай рассказывай. Что там у тебя стряслось? Поделись с дяденькой. Уж мне-то можно… Я ведь вовек не проболтаюсь…
— Знаю, Пэдди.
— Буду молчать как рыба.
— Знаю.
— Ну ты же веришь мне? За всю свою жизнь я ни слова не сказал во вред чьей-либо репутации, репутации девушки тем более.
— И это знаю.
— Никто и звука не услышит от меня о том, что ты расскажешь мне сегодня, сейчас, ты же знаешь меня, знаешь, что не выдам.
— Все так, Пэдди.
— Я пошел. А ты точно не хочешь возвращаться туда и выпить?
— Попозже. Не споткнись, Пэдди. Еще поговорим.
Теперь забыть тот несчастный случай, он ведь не повторится. Ей удалось выработать, хоть и очень слабый, иммунитет против миллиона случайностей, которые могут произойти с ней или свидетелем которых она станет, случайностей, которыми ей не под силу управлять. Будешь дураком, если держать их в памяти, но, возможно, окажешься еще большим дураком, если забывать их совсем.
Крис пошла обратно. Было шумно и весело. От двери она оглядела всех. Пэдди нагнулся к книжному шкафу, отодвинутому в сторону, чтобы освободить место для танцев.
— Кто читает всю эту дрянь? — спросил он, кокетливо держа какую-то книжку в вытянутой руке. — Фолкнер. — Он открыл ее наугад. — «Не могу избавиться от дум». Ишь ты! — Он взял другую книгу. — Вебстер. — Сосредоточенно нахмурив брови и оглядев компанию, многозначительно повторил: — Вебстер, — с выражением прочел он, — «был одержим манией смерти». Господи Иисусе, — добавил, задумчиво облокотившись на перила, — я и не предполагал, что я такой ученый.
— Эй, Пэдди, спой нам! — крикнул кто-то. — Одну из твоих республиканских!
— Отлично! Эй вы, а ну в сторонку. Дорогу маэстро. И-раз…
— «Скажи мне, Шона Фаррел, — пропел Пэди, весело поглядывая на Шону, — куда, по-твоему, ты так спешишь? — продолжал он, одновременно дирижируя оркестром восторженных возгласов и подражая звукам волынки. — К реке, в тот милый уголок, так хорошо тебе и мне знакомый. И Кэтлин он знаком, — прочувствованно добавил он, — и Мэри, и Анне, и…»
Крис не могла не рассмеяться вместе со всеми… Это нужно, это можно, раз не в силах удержаться…
И вдруг беспричинно ей пришло в голову, что тогда, стоя на коленях перед раненым мотоциклистом, она и не подумала читать молитву; и что совершенно забыла про Элизабет, которая в расстроенных чувствах любила с кем-нибудь поболтать.
Да, жизнь складывается из всевозможных непредвиденных обстоятельств, и встретиться с настоящей бедой можно вновь и вновь.
Крис подобрала книги, которые Пэдди бросил на пол, и поставила их аккуратно на свои места. Для Пэдди все прекрасно в этом мире, ему не нужны книги, никогда он их не любил.
Кен КезиНа лесосеке
Мы немного опаздывали, прождав завтрак в столовке. Солнце уже начинало пробиваться сквозь деревья. Ехали по Блюклейскому шоссе к северному отрогу Брейкнек, где теперь лесосека. После получасовой тряски, которую вытерпели без единого слова, мы добрались до места. Обрубленные верхушки и сучья все еще дымились со вчерашнего. Солнце заметно поднялось и предвещало настоящую, затяжную жарищу днем. Я выбрался из-за баранки и, обойдя машину, открыл дверь кузова. Потягиваясь и почесывая живот, я ждал, пока наши выпрыгивали, стараясь не глядеть на мальчишку.
— Как ты думаешь, — спросил я Джо Бена, — порадует нас сегодня погодка в честь старины Лиланда Стафорда, вернувшегося в лес?
Для пущей важности скосив глаз на карманный барометр, Джо ответил:
— Похоже, до заката нам предстоит немало пожариться. Все признаки, что день будет щедрым на солнце. Как ты думаешь, Лиланд?
Мальчишка дрожал от холода, как только что вылезший из воды пес. Насупясь, он взглянул на Джо, не подшучивает ли тот над ним. Потом, ухмыльнувшись, сказал:
— Мне, к сожалению, не пришлось пройти курс астрологии, я вынужден положиться на твое толкование.
Этот ответ пришелся по нраву Джо, понимавшему толк в шутках, особенно если его касается.
Похохатывая и сплевывая, он начал доставать всякое необходимое на день снаряжение, в том числе каски и перчатки, присовокупив: «Малыш, не забудь вот это», а также леденцы и коробочки с нюхательным табаком, складные ножи и само собой — маленький транзистор, с которым обычно не расставался. Раздавал он все это добро, как командир оружие перед началом большого сражения. Выдал Ли защитную каску и с важным видом обошел его со всех сторон, чтобы получше рассмотреть, как она ему, поправляя и приговаривая: «Хм, так… а вот так… ну так-то лучше». И не отстал, пока не надел ее как считал нужным. Затем приступил к краткому перечню того, что происходит, что может произойти и чего остерегаться на лесосеке.
— Самое главное, — говорил Джо, — да, да, наиважнейшее: будешь падать, старайся упасть в сторону, куда тянешь трос. При этом соберись весь… — И показал, как это делать, — нырнул пару раз носом вниз, в то время как мы медленно продвигались по лесу.
— Вообще сама по себе заготовка леса дело простое, если разобраться. Все сводится к следующему: надо превратить дерево в бревно, а бревно в доску. То, что стоит вертикально, это дерево, а когда оно повалено, это уже ствол, а когда мы распилим ствол на части по тридцать два фута, они уже будут называться бревнами. Затем подтаскиваем бревна к лесовозу, грузим их на платформу. Лесовоз оттянет их к мосту у Сведесгэпа, где государственные приемщики нас надувают. Затем спускаем бревна на воду и, когда их наберется достаточно, сплавляем их на лесопильню. Там распиливаем бревна и получаем лесоматериал. — Тут он приостановился, завозившись с рукояткой настройки, чтобы поймать какую-то станцию. — Ну, иногда вместо того, чтобы распиливать, мы сбываем просто бревна.
Я взглянул на него, пытаясь понять его затею, но он на меня не смотрел, приложив радио к самому уху.
— Ну вот, кажется, поймал. Ли, старина, ты когда-нибудь бывал на выступлении хоть какой-нибудь из этих потрясающих групп? Ну-ка послушай вот это.
И он поставил транзистор на всю мощность. Металлический скрежет какой-то жуткой ковбойской песенки проник в лес.
— Так будет веселее, — сказал он, улыбаясь во всю ширь. Такая небольшая вещица, как радио, доставляла Джо удовольствий на тысячу долларов, чего же больше.
Ты разбил мое сердце, солгав,
И оставил меня, не прощаясь.
О холодок твоих глаз…
Мы приостановились около Энди, который заводил бензопилу. Пила взвизгивала и захлебывалась, стихала и ревела опять, доходя до пронзительного воя. Энди, улыбнувшись, кивнул нам и крикнул: «Приступаете?» И с многозначительным видом подмигнул, будто мы шли на какое-то опасное дело. Взявшись снова за пилу, он приставил ее обсыпанные опилками зубья к стволу огромной пихты. Взметнулся фонтан белых искр. Мы стояли, наблюдая за тем, как он делает подпил, и за деревом. Пила у Энди пошла слишком косо, ему пришлось выстругать прокладку и, вынув пилу, вогнать ее в зазор на несколько дюймов глубже подпила. Обойдя ствол с другой стороны, он снова приставил пилу. Когда дерево затрещало, покачнулось и со свистом пошло вниз, я отыскал взглядом мальчишку и увидел, что он во все глаза смотрит на сосну. Мне стало хорошо. Ведь я уже начинал тогда сомневаться, стоит ли вообще иметь с ним дело. Может быть, если много лет человек чему-то учится в мире, отличном от нашего, то это делает чужаком, будто стал говорить на каком-то другом языке, который хоть и похож на наш, но так отдаленно, что понять друг друга становится уже невозможно. Однако, когда я увидел, как он смотрит на падающее дерево, я подумал: «Вот оно! Как и всем, кого я знал, ему понравилось смотреть, как валят дерево. Это уж точно».