Я быстро вскочила с кровати и собралась за десять минут. Поспешно покидала вещи в рюкзак и, не позавтракав, выбежала из квартиры.
На улице еще не рассвело. Прохожих было немного, но те, которые попадались на пути, казались самыми невыспавшимися и угрюмыми на планете. Яна стояла под тусклым светом уличного фонаря. Когда я подошла к ней, то заметила, что подруга трясется от холода.
– Ты в порядке? – обеспокоенно спросила я.
Яна закивала:
– Только сильно замерз-зла. Давно гуляю. Погреться бы где-нибудь, но все еще закрыто.
– Я знаю, где можно кофе навынос взять, – сказала я. – Они вроде с семи. Пойдем!
Я потянула подругу за собой. С расспросами не лезла, ждала, когда Яна сама мне все расскажет.
Мы зашли в небольшой кафетерий. У прилавка стоял парень с королевским черным пуделем на поводке и долго выбирал сироп в кофе. Мы встали в очередь.
– Только у меня с собой денег нет, – грустно шепнула Янка.
– Ерунда, я заплачу, – ответила я, прикидывая, сколько у меня есть. Из-за всей этой суматохи с отменой свадьбы в нашей семье был нарушен привычный порядок, и в начале недели папа не дал мне обещанных карманных. Но зато я вспомнила, что на карте лежали деньги, которые перевела к Новому году бабушка.
– Ты голодная? – спросила я, успокоившись, что мне должно на все хватить. – Тут выпечка вкусная. Выбирай!
Хоть позавтракать я не успела, из-за Янки меня охватила такая тревога, что казалось, кусок в горло не полезет. И тем не менее мы взяли по свежеиспеченной ватрушке и кофе и встали за небольшой круглый столик у окна. На улице уже занимался рассвет. Подсвеченные розовым облака, негромкая музыка, запах кофе и свежей выпечки немного нас успокоили. Яна долго грела пальцы о стаканчик и молчала. Я терпеливо ждала. Жевала ватрушку и смотрела в окно, как цинковые крыши вдалеке пылали от сумасшедшего рассвета.
– В общем… – неуверенно начала подруга. – Я сбежала из дома.
Я удивилась:
– Когда ты успела? Из-за чего?
Янкины глаза наполнились слезами. Непривычно было видеть свою сильную подругу в таком состоянии.
– Вчера вечером, – ответила Яна.
– А ночевала где?
– У Маринки, знакомой девчонки из соседнего подъезда. Она с утра пораньше в универ уехала, и мне пришлось уйти. Думала, сразу в школу зайти, а потом поняла, что, если не поговорю с кем-нибудь, не вынесу. Ты ведь не сердишься, что я тебя вытянула из дома в такую погоду? Ты могла бы еще поваляться.
– Глупости! – отмахнулась я. – Лучше расскажи, как так вышло, что ты из дома захотела сбежать.
Признаться, меня ни разу такая мысль не посещала. Несмотря на все ссоры и склоки, которые преследовали меня в последнее время.
– Отчим узнал о моем романе кое с кем, – вздохнула Яна. – Помнишь, я тебе рассказывала о парне из музыкалки? Я вам с девчонками не говорила, но у нас с ним все очень серьезно. Мы встречаемся.
– Я знаю, – поспешила сказать я. Актриса из меня никакая, поэтому если бы я сейчас удивленно заахала, это было бы очень подозрительно. – Мы вас в кино видели.
– Кто это – «мы»? – удивилась Яна.
Тогда и я честно ответила:
– Я и Макеев.
– Ты и Макеев? – А вот Яна выразила искреннее недоумение.
– Да. Он мне очень нравится, – ответила я. Если не сказать больше – я в него по уши влюблена. И я сама удивилась, как легко я призналась себе в этом.
– Ну ничего себе… – пробормотала Яна. – Хотя можно было догадаться.
Внезапно Казанцева грустно улыбнулась.
– Вот почему мы с тобой такие? Держим в секрете друг от друга такие вещи.
– Просто это очень сокровенные вещи, – улыбнулась я в ответ. А ведь я сама долгое время не могла признаться себе в любви к Тимуру. Что уж говорить о признании подругам…
Яна кивнула, а затем печально продолжила:
– Отчим узнал, что я встречаюсь с Димой, и такой скандал мне устроил дома. Сказал, что в выпускном классе не о том думаю, что успеваемость моя и так скатывается, а тут еще гулянки… Я ведь до сих пор с институтом не определилась. А родители мне каждый день про поступление на мозг капают. Но самое ужасное то, каким способом отчим все пронюхал.
– Каким же?
– Он прочитал нашу переписку. Представляешь? А там столько всего честного, сокровенного, совсем не для его глаз… Может, он от этого так и взбесился. Только я взять в толк не могу, как такое вообще возможно! Какое он имел право лезть в мои личные вещи?! Еще и маме все показал. Пристыдил меня и выставил непонятно кем. Будто я проституцией занимаюсь. А мама, конечно, приняла его сторону. Она всегда на его стороне, никогда не перечит, ты же ее знаешь.
Яна снова шмыгнула носом и отпила кофе.
– Ненавижу их! И домой не хочу возвращаться. Ты не представляешь, как это было больно и унизительно.
Да уж… Я действительно не представляла. Да я бы с ума сошла, если б кто-то вторгся в мое личное! В последнее время я хранила слишком много секретов. Чем была хороша моя мама – она никогда не нарушала наше личное пространство. Я могла не беспокоиться из-за того, что кто-то прочтет мои записи. Я, например, долгое время вела личный дневник. Моя комната была моей крепостью.
– Где же ты тогда будешь жить? – осторожно спросила я. – А вещи? А школа?
– Вещи заберу, когда родителей дома не будет. Поживу пока у Марины, у нее родители в отъезде, а потом… Потом не знаю. – Яна снова тяжело вздохнула. – Но пока я ни отчима, ни маму видеть не желаю. Скорее бы мы уехали в поход. Конечно, я буду скучать по Диме… Но дома нет сил находиться после всех обидных слов.
Мы с Яной допили кофе и засобирались в школу. Но когда уже дошли до ворот, Казанцева сказала, что уроки она не выучила и, вообще, настроения на занятия у нее нет, поэтому она дальше сваливает бродить по улицам. Погода, кстати, была не для прогулок. Настоящий морозный зимний день.
Попрощавшись, я направилась к школьному крыльцу. Небо уже перестало полыхать, и мне вдруг стало казаться, что и жизнь вдруг потухла. Снова появилось неприятное и тягучее предчувствие беды.
Это случилось на школьной лестнице после четвертого урока. Я спускалась в столовую, когда со мной поравнялся Антон Владимирович.
– Добрый день, Наташа! – поприветствовал он меня.
– Здравствуйте, Антон Владимирович! – откликнулась я, прислушиваясь к себе. Что ж, ноги не подкосились (это пока что!), и сердце чаще не забилось. Скорее я испытала легкое волнение. И светлую грусть по своим некогда сильным, как мне всегда казалось, первым чувствам.
– Наташа, вы вчера не подготовились к моему уроку. У вас все хорошо? – обеспокоенно спросил географ. И по его участливости в голосе я поняла, что он действительно за меня волнуется.
– Все хорошо, Антон Владимирович, – быстро ответила я. – Просто не успела. Извините меня! Такое больше не повторится.
– Ну, что вы, Наташа, – очень мило смутился Золотко. – Я искренне за вас переживаю.
Я тоже засмущалась. Опустила взгляд в пол и принялась рассматривать наши ноги. Его – в черных блестящих туфлях. И мои – в бархатистых темно-зеленых балетках с бантиками, которые я брала как сменку.
– Хотя, возможно, я имею представление, что отвлекает вас от учебы, Наташа, – заулыбался географ, искоса поглядывая на меня.
– О чем вы, Антон Владимирович? – спросила я, покраснев. Конечно, он имел в виду наш последний разговор. Когда сказал, что у меня взгляд изменился. Но догадывается ли он, что я влюблена в его брата?
– Любовь – это замечательно, – сказал Антон Владимирович.
– Вы сейчас чувствуете то же самое? – осмелилась задать я вопрос и посмотрела на учителя.
Географ лучезарно улыбнулся. Какую он тему завел, однако.
– Наташа, с чего вы взяли? – спросил Антон Владимирович, негромко рассмеявшись. Но по его лицу было все понятно. В какой-то момент мне даже показалось, что Золотко со мной флиртует. Оттого щеки с непривычки больше запылали.
– Да так… – многозначительно ответила я, рассмеявшись в ответ.
Так заболталась и засмотрелась на географа, что перемахнула сразу через одну ступеньку. Нога соскользнула, подвернулась, и я рухнула вниз. Позорно проехалась на заднице несколько ступеней. Как это было больно, унизительно и неудобно! Вот так и строй глазки учителям…
Ногу пронзила острая боль. Да еще и копчиком здорово приложилась. Я закусила губы, чтобы не разреветься. Антон Владимирович тут же ко мне подскочил и присел рядом на колени.
– Наташа, сильно ушиблись? Где болит?
Снова захотелось указать на сердце и спросить: а вы подуете? Как мама в детстве?
– Ногу больно, – пожаловалась я.
Мимо, обступая нас, проходили другие ученики и с интересом наблюдали за происходящим.
Я уставилась на свою ногу. Из-за плотных колготок сложно было разобрать, опухла ли она, но мне казалось, что боль пульсирует до самой макушки.
– Наверное, подвернула.
Я и охнуть не успела, как Антон Владимирович легко подхватил меня на руки. Тут же рефлекторно я обвила его шею руками.
Случись это в сентябре или в октябре, я бы с ума сошла от счастья. Но сейчас был конец декабря, и моя любовь к Золотку пропала, как новогоднее настроение. От «большой светлой любви» остался запах парфюма географа, который мне по-прежнему нравился. И, конечно, стеснение. Как тут не смущаться, когда такой мужчина на глазах у всей школы несет тебя на руках? Пусть и не на край света, а всего лишь в травмпункт.
Путь к кабинету врача лежал через класс информатики на первом этаже, где после столовой уже толпились мои одноклассники в ожидании учителя.
Девчонки, обсуждающие что-то, тут же примолкли и уставились в нашу сторону. Зная, что некоторые из них тоже вздыхали по Золотку, я почувствовала на себе недоуменные и завистливые взгляды. Из вредности мне хотелось прильнуть к Антону Владимировичу, им назло. Но географ может все не так понять… Однако в этот момент Золотко сам подтянул меня, потому как я немного сползла.
– Вам не тяжело, Антон Владимирович? – спросила я. И тут же испугалась, что мой вопрос может прозвучать кокетливо.