– Послушай, Ольга, – произнес я. – Почему ты это делаешь? Ты ведь знаешь, что я не убивал Марко.
– А потому! – вдруг с необыкновенной ненавистью крикнула она. – Потому что ты наглый, самовлюбленный тип! А я не привыкла, чтобы мне швыряли обратно мои визитки! Когда ты будешь протухать на нарах, я передам тебе для утешения свое фото в обнаженном виде!
Ах вот где собака зарыта! Банальная месть униженной женщины.
Она оборвала связь. Я медленно опустил руку с трубкой. Пистолет, торчащий за поясом, больно давил под ребро.
– Что? – едва слышно произнесла Лера, глядя на меня как на судью, объявляющего приговор.
– Ольга во всем призналась, – ответил я.
– В чем – во всем?
– Что они с Марко разыграли вас.
Лицо Леры вдруг порозовело, глаза ее заблестели.
– Это правда? – прошептала она.
– Думаю, что правда, – ответил я. – Убийство Марко Ольга теперь валит на меня.
– Послушайте, – необычайно волнуясь, произнесла Лера, не обратив внимания на мои последние слова. – Если она призналась, то… то значит, что все подозрения с меня сняты?
– Конечно. Эксперт уже определил, что убийство произошло не в девять вечера, а в четыре ночи.
– В четыре ночи, – повторила Лера, теребя кольцо на пальце. – Где же я была? Кажется, стояла на крыльце и ждала вас… Точно! Меня Виолетта видела, она подтвердит. А потом мы с вами вышли за калитку. И это видел дворник…
Она резко приподнялась и нечаянно ударилась головой о еловую ветку.
– Мне надо идти! – твердо сказала она.
– Разумеется, – равнодушным голосом ответил я. – Это верное решение. Но самое главное – оно идет из самых глубин души.
– Я воспользуюсь вашей курткой, ладно?
– Валяй! Только документы отдай.
Лера проворно отправила руку в нагрудный карман и протянула мне портмоне. Ни слова не говоря больше, она опустилась на корточки и выползла из-под ели.
Как плохо стало у меня на душе! А чего я ждал от этой придурковатой девчонки? Самопожертвования? Но ради кого? Ради случайного встречного мужика? Какое ей дело до того, что я вляпался в эту историю из-за нее? Какой толк от моего благородства и бескорыстия, если в итоге ее честное имя спас не я, а сознавшаяся в розыгрыше Ольга? А Лере надо думать о будущем, об испорченной машине, о бедной маме и весеннем пальто.
Лежа на снегу, я провожал взглядом тонкую фигуру Леры до тех пор, пока она не скрылась за углом. И лишь потом до меня дошло, что произошла катастрофа. Я не только стал чужим и одиноким. Меня предали в доме, в котором я хотел найти истину. Ольга дает показания против меня. Улики серьезные. Версия с шантажом звучит вполне правдоподобно. Пистолет, из которого был убит Марко, торчит у меня за поясом. Его мобильный телефон – в моей руке. Я скрываюсь от милиции. Я не могу доказать, что около четырех часов ночи был у Ольги. Зато дворник докажет, что в начале пятого я спешно уходил со двора, а потом пытался уехать на своем джипе…
Проклятье!
Я уронил голову на снег и замычал. Если бы Лера не ушла, мне было бы легче.
ГЛАВА 23КОГДА ЗАВЕСА СПАЛА
Лысый мужчина в пиджаке выбросил окурок в форточку, отошел от окна и скрылся в глубине комнаты. Я пролез по-пластунски под веткой, тяжелой от снега, перекатился через сугроб и, низко пригнувшись, подбежал к двери флигеля.
Она не была заперта, и я немедленно проскочил внутрь. Это было убогое жилище, до духоты прогретое электрокамином и провонявшее табаком и супом. На крашеном дощатом полу лежала потрепанная дорожка. В углу стоял топчан с матрацем и подушкой. У окна громоздился канцелярский стол, заставленный кружками, чайником и кастрюлями. Рядом с дверью торчала рогатая вешалка.
Спрятаться было негде.
Я сел за стол, машинально потянулся к чайнику и плеснул в кружку немного холодного чая. Может, Ольга блефовала? Может, эта бестия хитростью заманила в дом Леру, и сейчас ее допрашивает следователь? Если это так, то моя совесть чиста. Видит бог, я хотел ей помочь.
А если Ольга сказала правду? Если она перевела стрелки на меня?
Я попытался воспроизвести в деталях наш разговор. Что она там говорила про эксперта? Установлено время убийства? Марко грохнули между 3.45 и 4.15 ночи? Дай бог памяти, где я был и что делал в это время?
Чай был крепким, как чифирь. Я с трудом сделал глоток и почувствовал, как, сопротивляясь, судорожно сжался желудок. Какую гадость пьет дворник! Все в нем отталкивает, даже чай, который он приготовил.
В 3.30 я был у Леры. Это точно. Когда я вошел к ней, она дремала, а потом спросила, который час. Я начал выпытывать у нее, о чем она говорила с Марко. Прошло минут десять… да, пожалуй, десять, и я услышал крики запертой в своей комнате Ольги… Прекрасно!
Чифирь дворника, оказывается, неплохо прочищал мозги. Я плеснул из чайника еще и, склонив голову, посмотрел в мутное окошко. Во дворе никого. Внешне все спокойно, из окон дома никто не вылетает, никто не кричит и не стреляет.
Что было дальше? У комнаты Ольги собрались все гости. Я предложил выломать дверь, но Ольга потребовала, чтобы мы позвали дворника. Это сделал Плосконос, ему надо было лишний раз прогнуться перед новой хозяйкой фирмы. Он вышел из гостиной, открыл окно на лестнице и стал кричать. Это происходило приблизительно в 3.45, то есть убийство уже могло состояться. Но могло лишь теоретически. Убить Марко попросту было некому, так как все находились друг у друга в поле зрения. Дальше!
Нервничая, я вытащил пистолет и стал его рассматривать.
А дальше было вот что. Появился дворник. Он начал демонтировать замок. Открыл дверь и освободил Ольгу. И тотчас мы все почувствовали запах дыма. Побежали вниз. Виолетта продемонстрировала догорающие пожелания и свою выломанную дверь. Я вышел из дома и обнаружил пропажу «стерлинга». А затем нашел мертвую собаку…
Я снова отстегнул обойму и пересчитал патроны. Четыре штуки. Понюхал дуло. Ни снег, ни мороз не смогли выветрить стойкий запах пороховой гари.
Значит, я нашел мертвую собаку, а затем поднялся к Ольге, чтобы вернуть ей аванс и распрощаться. Времени было 4.05. Мы беседовали минут десять. Я вышел от нее в 4.15, опрометчиво вернув визитку. Отрезок времени, в течение которого был убит Марко, закончился. У кого железное алиби? У Ольги. Она никак не могла выйти за пистолетом из запертой комнаты, находящейся в запертом доме. И, пожалуй, у Леры… А кто мог незаметно умыкнуть пистолет из машины? Плосконос и дворник. И дворник…
Я вскочил с табуретки и нечаянно скинул кружку на пол. Ржавая водичка веером брызнула по дешевым бумажным обоям. Затаив дыхание, я смотрел в подслеповатое окошко. В сторону флигеля, глядя на глубокие следы в сугробах, шел омоновец в черной маске с большими прорезями для глаз. Вылитый Фантомас!
Кажется, Лерка продала меня с потрохами!
Я лихорадочно оглядел комнату, словно хотел увидеть какую-нибудь потайную дверь. Что делать? Прекратить бессмысленные телодвижения и отдать себя во власть судьбы? Или же попытаться доказать, что я не верблюд?
Я снова посмотрел в окно. Теперь уже можно было не сомневаться, что омоновец полон решимости навести конституционный порядок во флигеле.
Что делать? Прыгать в окно? Или залезть под топчан? Я в нерешительности замер посреди комнаты. Рука непроизвольно легла на рукоятку пистолета… Нет, это самое последнее дело – объясняться с коллегами при помощи оружия. Какое скверное утро! Как подло сыграла со мной судьба!
Жуткие ругательства стали пропитывать мой мозг. Я поднял голову, чтобы обратиться за помощью к богу, и увидел над дверью под потолком широкую полку.
На раздумья уже не оставалось времени. Я ухватился за край полки, подтянулся и влез на нее. Тонкая доска тотчас прогнулась под моим весом, затрещала, но выдержала. Я поджал ноги, вытащил из-за пояса пистолет и затаил дыхание.
Скрипнула дверь на ржавых петлях. Затем на несколько секунд во флигеле стало тихо. Я видел лишь верхний край мутного окна да лампочку на загаженном мухами проводе и потому мог только представить, как омоновец с автоматом на изготовку просачивается в темный тамбур. Послышались осторожные шаги, и наконец я различил тяжелое дыхание.
Я опустил глаза и через щель увидел круглую голову в маске. Омоновец стоял на пороге комнаты, почти подо мной, и осматривался. Я перестал дышать. Как назло, нестерпимо зачесался затылок. В общем, началась пытка.
Омоновец сделал еще шаг и пнул ногой валяющуюся на полу кружку. Затем круто развернулся к выходу и замер. Я увидел его нос, розовый, неестественный, напоминающий какое-то инородное тело, увязнувшее в смоляном колобке. Мне казалось, у меня даже сердце стало биться тише. Омоновец расслабился. Он опустил автомат и еще раз глянул по сторонам. Я уже мысленно ликовал, как вдруг в моем кармане истошно заиграл «Марш тореадоров». Кажется, мое сердце разорвалось, как граната.
Омоновец даже подскочил на месте и немедленно вскинул автомат. Цепная реакция уже началась, и остановить ее было невозможно. Я понял, что сейчас он прошьет меня автоматной очередью, и в отчаянии врезал ногой по его спрятанному под маской лицу. Пока он валился на спину, широко раскинув руки, я успел с наслаждением почесать затылок. Оглушительно прогремело несколько выстрелов. Падая, омоновец все-таки нажал на спусковой крючок, и пули пошли вверх. Лопнула лампочка, из дощатого потолка полетели щепки. Омоновец, ломая своим весом табурет, повалился на пол. Я успел спрыгнуть. Пистолет в моей ладони сидел как влитой. Отступать было поздно.
– Не шевелись! – тихо сказал я, целясь в вытаращенный глаз омоновца, и пнул ногой автомат, затолкнув его под топчан.
Омоновец лежал на обломках табурета и тяжело дышал. Ткань маски на уровне рта дрожала от дыхания и набухала кровью. Я пятился к двери. Телефон Марко в моем кармане продолжал пиликать.
– Фамилия следователя? – спросил я.
– Горчаков, – нехотя ответил омоновец, покрутил головой и сплюнул кровавой слюной через прорезь.