— А что, если эти заболоченные «языки» были частью озера Вердуга, а потом заросли, превратились в болота?
Обследовали Вердугу, увидели: умирает озеро. Заросло все, дно покрыто мощным слоем ила (здесь его зовут «пуза»), обмелело, на многих участках глубина не превышает 10–20 сантиметров. А к берегу и не подойдешь нигде — кругом заболочено.
Несомненно, и заболоченные «языки» были когда-то озером.
— А вот и доказательство этому: по одну сторону болота стоит село Вердуга, а по другую сторону — деревня Завердужье. Ясно, что между этими двумя деревнями было озеро и деревня стояла за озером, на другом берегу. Но если озеро Муж соединялось с Вердугой, точнее, являлось частью его, то и волок был совсем коротким, не более четырехсот метров.
— Скорее на водораздел!
Водораздел — довольно высокая моренная гряда. Озера, очевидно, ледникового происхождения, и в наиболее удобном для волока месте гряда… искусственно прорыта. Траншея пересекает гряду. Ясно видны заросшие сосняком отвалы земли по обе стороны траншеи.
Опять туристы ворошат дедов. Кто копал? Когда копал? Зачем копал?
Пытаются подсказать дедам возможные причины образования траншеи.
— Может быть, лес возили раньше, для этого прорыли?
— Да зачем же! Здесь леса кругом достаточно.
— Может быть, с неводами ездили в Муже рыбу ловить?
— А в Муже и рыбы-то почти нет. Кто туда за рыбой поедет? И никто тут и не копал, а просто всегда так было.
Около прорытой гряды старая часовня. На нее можно было бы и не обратить внимания, но:
— Почему часовня не в селе, а одиноко стоит на водоразделе?
Опять к дедам. Выяснилось, что в часовне находится «целебный» камень, исцеляющий от всех болезней, а часовня сама весьма древняя и много раз за ветхостью отстраивалась заново.
Целебный камень оказался обычным валуном красного гранита, принесенным на эту моренную гряду ледником. Возможно, здесь было языческое мольбище, как «Синий камень» на Плещеевом озере — мольбище племени меря. А часовня?
Но ведь когда вводили христианскую религию, то всегда на месте мольбищ ставили церковь или часовню, а то и монастырь, чтобы мольбище не восстановили и чтобы сохранить прихожан, привыкших ходить сюда. Так возникла Перынь на Перуновой Горке в Новгороде, так возник — Аврамиев монастырь в Ростове.
Самым же примечательным было название часовни: Параскева-Пятница. Эта святая в древние времена считалась покровительницей торговли, и церкви ей ставили всегда на торгу, во всех древних городах.
Здесь часовня, посвященная ей, стоит на торговом пути, там, где останавливались для волока, чтобы торговые люди могли помолиться ей.
Несомненным становится то, что прорытая в гряде траншея является материальным остатком древнего волока.
Но почему Волошово в стороне? Не здесь, а в нескольких километрах ниже, на реке Вердуге?
Всматриваются в карту. Казалось бы, так просто: перетащил суда через гряду, сел и поехал.
Трудно сказать, кому первому пришла в голову догадка:
— Ну, а если воды у самого истока Вердуги было мало? Бассейн водосбора очень мал — одно только озеро, а у Волошова река Вердуга принимает три притока, из них два значительных — Лубеть и Теребешку.
Два варианта древнего волока из бассейна Луги в бассейн Плюссы.
И опять все зашумели:
— Ясно, что пустые суда можно гнать и по самому верховью Вердуги, а грузы, пожалуй, пришлось везти до Волошова на конях.
И опять, в который уже раз, всеведущие старики говорят:
— А вы поищите заброшенную дорогу от Сяберского озера до Волошова. Ее нетрудно найти: она вымощена бревнами, местами в девять настилов.
Девять настилов! Совсем как в Новгороде на раскопках у Арциховского. Странно, что дорога заброшена.
Сколько ни регистрировали курганов, всегда они стояли у дорог или даже у развилок. Многие столетия дороги не меняют направления. А тут вдруг дорога заброшена, да еще такая хорошая!
Действительно, в нескольких местах удается обнаружить по настилам проходившую между озерами дорогу.
Становится ясным положение Волошова: здесь начинался волок для судов, шедших по Вердуге из бассейна реки Плюссы, и заканчивался для судов, идущих через Сабу, из бассейна Луги.
Волок контролировал древний Сяберский монастырь. Монастыри были сильными крепостями. Каменная кладка фундамента монастыря и сейчас хорошо сохранилась.
Но реки Вердуги уже нет. Еще ясно видно ее русло, но огромный торфяной массив протяженностью около двадцати километров сейчас осушается. Прорыт магистральный канал до самой Плюссы и огромная сеть мелких каналов. Озеро Вердуга тоже доживает последние годы — вода из него отводится в бассейн Луги через канал в реку Сабицу.
Многие десятки заболоченных километров превращаются в торф, а затем в плодородные земли.
А что хранит народная память?
Хорошо найти в селе двух-трех старых дедов. К ним, правда, нужен подход.
В деревне Волошня на Желче опустился однажды вертолет. При посадке мощной струей воздуха от мотора он разметал стог сена и до смерти испугал мирное стадо.
Из кабины вышла Таня Тюлина и, не теряя времени, строго обратилась к сбежавшимся людям:
— Ну, показывайте, где у вас тут был древний волок.
Растерявшиеся жители клятвенно уверяли, что никакого волока у них не было и сейчас этим тоже никто из них не занимается.
К деду надо подсесть, поговорить о погоде и о видах на урожай. Надо рассказать о себе и целях путешествия, затем можно свести разговор на историческую тему и обязательно самому рассказать что-нибудь интересное. Тогда и дед, собравшись с мыслями, вспомнит то, что в далекие годы «старики сказывали».
И пойдут, пойдут неторопливые рассказы… Их надо хорошо запомнить, но записывать тут же никак нельзя. При виде бумаги и карандаша дед или совсем прекращает рассказ — «как бы чего не вышло», или живая, образная доселе речь его станет какой-то чужой, наполненной новыми, не то книжными, не то канцелярскими, слышанными им от районных ораторов выражениями. Так иногда застывают люди перед нацеленным на них фотоаппаратом. Деда запись его слов волнует, беспокоит, отвлекает.
А деды многое знают…
Вспоминается рассказ деда с Кироновой Горки на той же Вердуге.
— Да, Александр точно ходил по нашей реке. Но он больше по Курейке ходил, вы туда лучше пойдите. Да мы и сами недавно еще, лет двести-триста тому назад, кому в Новгород надо было, по Курейке ходили, а там в Ситню, в Шелонь, в Ильмень-озеро, тут уж до Новгорода рукой подать.
«Мы» — это, конечно, не он и не его соседи лет двести-триста тому назад ходили, а жители его села. На вопрос, откуда он знает об Александре, отвечает:
— А нам деды сказывали, а им ихние деды.
И действительно, в век лучины, в век безграмотности рассказы дедов с великим вниманием слушались в долгие зимние вечера. Рассказывались они неоднократно: не так и много было рассказов этих, запоминались и передавались дальше следующим внукам.
Теперь культура. Поголовная грамотность. Газеты, книги, кино, радио. Жизнь стала интересной, насыщенной, содержательной. Предания дедов больше не слушают: они такие далекие, несовременные…
И рассказы дедов умирают вместе с дедами. Если в течение самых ближайших лет не собрать исторический фольклор, не записать «преданья старины глубокой», то ценнейшие сведения, факты, объяснения событий и явлений безвозвратно пропадут для будущих исследователей.
Есть, правда, и еще прочно живущие в памяти народа не предания, а отдельные слова. Это географические названия. Иногда по ним можно узнать, кто здесь жил, чем занимался.
Порой эти названия бывают и непонятны собирающим их, но, если их передать ученым-топонимистам, они в сочетании с другими находками вдруг могут осветить события глубокой древности, доселе неведомые людям.
Ежедневно мы употребляем разные географические названия, по значению своему нам непонятные. Иногда это слова не существующих ныне и неизвестных нам древних языков.
Сколько не придумывали объяснений названию реки и от нее городу «Москва»! Но чем больше разных толкований, тем все меньший процент вероятности правильного объяснения…
И все же собирать названия надо. Надо записывать точное звучание слова с обязательным указанием ударения. Пусть даже и хочется грамотности ради «подправить» слово — нельзя.
Услышал, к примеру, название Псков — пиши так, как слышится: не Псков, а БСКОФ!
Такие простые слова, как Волошóво и Перéволока, Большой Волочок и Волошня, легко самому объяснить, но порой приходится прибегать к словарям. Если и это не поможет — пусть разбираются ученые.
Был в походе такой случай.
Обследовали водораздел между рекой Городонькой, притоком Плюссы, и системой озер Врево — Череменецкое, связанных с Лугой. Географическое расположение рек допускало возможность волока. Большое число курганных групп свидетельствовало о древней заселенности края. Два древних городища на противоположных скатах водораздела в селе Городец и деревне Городище — древние укрепленные пункты, контролировавшие водный путь.
И вот на водоразделе обнаружено селение Крени. Путешествие на байдарках в отличие от пешего позволяет таскать с собой тяжелые, но необходимые вещи. И юные исследователи везли с собой весящий несколько килограммов четырехтомник В. Даля.
— «Крени (женское, архитектурное) — сани, дровни, салазки».
Ничего не говорит. Собираются закрыть словарь, но вдруг из-за плеча кто-то требует:
— А крень, крень что такое?
Читают:
— «Крень (женское, архитектурное) — полоз».
Ну понятно: крени — сани, а крень — полоз от саней. Но вот еще:
— «Крень, на севере, — фальшкиль, или подбойный брус, подбиваемый под днище судна для переволакивания его через льдины, торосы».
Это подходит! Новгородцы-путешественники могли привезти с севера это слово, могли дать его в название селению, жители которого помогали при волоке — подбивали крени к судам новгородцев.