— Озолица, — сказал мужчина в потертом пиджаке.
— Озолица? Да разве есть такой остров? Это название известно из летописей, но на самых подробных картах его найти нельзя.
— По старине зовем. Большой остров был. Вроде как Пириссар. А теперь почти весь под воду ушел. Только и остались островки Станок и Лежница. Вон они видны. Да и те уже вода заливает.
— А почему заливает?
— Да кто его знает… Тут целые деревни под воду ушли. Чудская Рудница и Старый Мтеж на новые места, повыше, перебрались, а, скажем, Черемша, так той совсем не стало — затопило. Ну и расселились кто куда.
Пароход огибал острова. Они были плоскими и, видимо, сильно заболочены. Несколько деревьев возвышалось над густым кустарником. Со всех сторон заросли тростника.
— Это остров Вороний, — сказал стоявший рядом молодой человек в голубой майке. — На нем створные знаки установлены для пароходов. Вот и домик бакенщика показался.
— А пролив Большие Ворота называется, — сказал пожилой мужчина. — В нем, говорят, огромная гранитная плата на дне лежит. Как порог. И валунные каменья там. От них, рассказывали, и остров в прежнее время, когда они еще не были водой затоплены, свое название получил. Вороний Камень назывался он… Ну а это остров Городецкий, — показал он на длинный остров, мимо которого проходила «Иоала».
Река Эмайыги.
«Иоала» вошла в реку Самоловку. На берегу ее стоит селение Самолва. Рассказывают, что здесь было столько рыбы, что она сама ловилась, — отсюда и название.
— А это, вон там, где церковь белеет, — продолжал словоохотливый попутчик, — это Кобылье Городище. Церковь там Архангела Михаила, поди, лет пятьсот, как стоит.
На берегу глубокого залива на фоне зелени белел куб небольшой церкви.
— Стояла-то она раньше на Озолице, — продолжал он после минутного молчания. — В ту пору немецкие рыцари ее пожгли да разграбили. Только колокол наши успели схоронить. Зимой повезли его на санях по льду на берег. А лед возьми да и тресни. Колокол и провалился под лед. Лежит он на дне озера и по сей день. Говорят, когда шторм сильный бывает, так слышно, как звонит он там, на дне. Рыбаки, кого буря на озере захватит, по этому звону путь к берегу находят…
Сáмолва. Большая деревня на песке. Клуб в каменном доме бывшего богатея. Больница, школа-восьмилетка, рыбосушильный завод, почта с междугородным телефоном. Кое-где виднелись еще старые, уцелевшие от войны дома, но подавляющее большинство строений — новые. Светлые стены, большие окна и нарядные палисадники с яркими цветами. На краю деревни строится молочный завод, а в центре, против больницы, окруженный аккуратной оградой памятник матросам, павшим в Великую Отечественную войну.
Путешественникам посоветовали остановиться у Саловых.
На столе сразу появился самовар, а вместе с ним нехитрое деревенское угощение: яйца, масло, высокая крынка с топленым молоком, ароматный, собственной выпечки ржаной хлеб, крыжовенное и черничное варенье.
Нет, пожалуй, ничего более приятного, как после долгого путешествия оказаться в уютной деревенской избе, сидеть за столом с поющим самоваром и вести неторопливую беседу с хозяевами.
— Александр Невский? Так у нас мóгилы[3] его воинов за деревней находятся, — говорит Алексей Леонтьевич Салов. — Помню, мальчонкой я еще был, приезжали к нам ученые. Раскопали одну могилу, а там кости. Верите ли, громадные и белые все. Примерил я тогда от ноги к себе, а она мне по самый пояс… С тех пор никто больше не приезжал к нам, и сами-то вот живем тут, а так и не знаем толком, где же Ледовое побоище было…
Алексей Леонтьевич подтвердил, что церковь на Кобыльем Городище раньше стояла на Озолице и что Озолица в те времена была большим островом.
— А вот с немцами когда война-то была, совсем чудно получилось, — сказал он. — Стоял тут ихний лейтенант. Молоденький такой, белобрысый. Говорю я ему, он по-русски хоть плохо, а понимал, что места наши знаменитые, что тут Ледовое побоище было. А он смотрит на меня так это недоверчиво и спрашивает: «А что это такой было?» Ну объясняю ему: «Битва тут была, ваших тут побили рыцарей, много их тут полегло». — «Нет, — говорит, — не было такой сражений. Это все ваши коммунисты выдумывали. Немцев никто никогда не биваль. Так не было». Ну, с ним тогда спорить не приходилось. Вот как мы их набили — до сих пор об этом вспоминать боятся.
Остров Вороний.
После чая все отправились к древним могилам.
Это был небольшой могильник, состоявший из жальников. Название «жальник» происходит от слова «жалость», «жалеть». Жальники в отличие от курганов обложены каждый крупными валунами, поставленными вертикально и осевшими глубоко в землю. Камни поросли лишайниками.
От кладбища этого веяло далекой стариной, и начинало вериться, что тут действительно могут оказаться захоронения времен Ледового побоища.
— Сосновый лес тут был в старину, — пояснил хозяин, — а в лесу поляна. Вот на ней и хоронили. От озера еще и песчаной грядой защищено это место было.
Продолжая прогулку по деревне, зашли к Анне Ивановне, вдове бывшего учителя и любителя-краеведа Василия Егоровича Захарова. Он всей душой любил этот древний русский край и вложил много труда в его изучение. Им же была посажена сосновая роща на краю деревни, около их дома.
Была у него большая коллекция разных находок, связанных с историей края, но после его смерти все было сложено на чердаке, а во время последней войны дом сгорел.
— А скажите, не находил ли Василий Егорович какого-нибудь оружия?
— Из старинного оружия я помню только меч. Да и то не меч, а обломок с рукояткой. Это он на Озолице нашел. Теперь остров Станок называется. Так вот на берегу в песке лежал.
— А вы точно помните, что именно на Станке нашел его?
— Ну конечно. Он сам рассказывал об этом и был очень доволен этой находкой. Пробовали мы на пожарище потом искать меч, но так и не нашли.
Ночь уже спустилась на землю, когда возвращались домой. Было тихо. Ярко светила только что взошедшая луна, бросая призрачный свет на жальники. Тихо плескалось озеро. В отблесках лунного света совсем черными казались заросли тростника…
Впечатлений от этого дня собралось так много, что необходимо было привести их в порядок.
Хозяева уже давно легли, а отец и сын еще долго сидели, склонившись над дневниками. Один день, но сколько встреч, рассказов, легенд!..
Вот на этой древней земле непочатый край для работы историка. Чуть копнешь — и оживают события многовековой давности. Пожалуй, и хорошо, что поехали пароходом. А теперь надо добывать лодку и обследовать острова, и в первую очередь остров Вороний. Название-то какое!
Утро выдалось хмурое.
— Быть сегодня дождику, — говорил Алексей Леонтьевич. — Болят ноги… Не иначе как к дождю.
Председатель колхоза «Волна» Степан Павлович Лысенко сказал, что в Чудскую Рудницу отправляется грузовик, и предложил съездить туда. Во второй половине дня он обещал дать моторку для осмотра островов.
Дорога на Рудницу сперва шла возделанными полями, затем стала петлять среди заболоченных низин, густо поросших кустарником. Местами приходилось пересекать огромные глубокие лужи.
За поворотом показалась Чудская Рудница. Она раскинулась на сравнительно высоком, сухом месте. Несколько в стороне от главной улицы, недалеко от клуба — дом Ивана Дмитриевича Журова.
Худощавый, небольшого роста, очень подвижный для своих восьмидесяти трех лет, он не удивился приходу гостей.
Иван Дмитриевич Журов.
— Ледовое побоище? — спросил он как о чем-то весьма обычном. — Где-то здесь было. В кургане нашем костей видимо-невидимо. Не иначе как воины Александра Невского захоронены. Бывало, как к нам в деревню с Печорского монастыря крестный ход приезжал, так всегда мы просили батюшку пройти к кургану, помолиться за павших воинов.
— Значит, крестный ход к вам в деревню приезжал, а не на курган?
— На деревню. Да и не только к нам, а по всему уезду, по деревням-то ходил.
— И небось в каждой собирал с мужиков за это?
— Известно. С кого алтын, а с кого и поболее.
Курган расплылся, осел. На вершине темнела группа молодых деревьев. Иван Дмитриевич рассказал, что под ними находятся могилы партизан, схваченных и расстрелянных гитлеровцами. Колхозники нашли и похоронили их в древнем могильнике.
— Вот там, — показал Журов на водную гладь озера, — была раньше наша деревня. Потом, когда вода поднялась, ее сюда перенесли. А тут, мимо кургана, зимняя путища проходила… Зимник, значит, через мох. Не то на Кобылье Городище, не то на Желчу.
— Это здесь памятник стоял?
— Здесь. Его в Псков, в музей, перед войной увезли. Тут крест был каменный с голгофой и плита стояла с какой-то непонятной надписью. А в девятьсот четырнадцатом, когда воевали, так тут окопы рыли. Вон за курганом-то видны. Тогда своротили тут все, и неизвестно теперь, куда что девалось.
— А не помните, находили что-нибудь в земле тогда?
— Меня в ту пору не было — мобилизовали. А потом рассказывали, что черепов много было. Меч будто даже нашли. Кости закопали, а меч офицер, что был тут, себе взял…
В Самолву возвращались под мелким, противным дождем. Но настроение наших исследователей было отличное.
В Самолве выяснилось, что моторка для поездки на острова уже ожидает.
— А мне можно поехать с вами? — спросил Салов.
— Ну конечно. Мы сами хотели просить вас об этом.
Дождь прекратился. Выглянуло и вновь скрылось солнце. Моторка легко скользила по гладкому озеру.
— Не помните ли вы, Алексей Леонтьевич, не рассказывали при вас, что на острове Городецком селение было в старину?
— Нет, никто не говорил об этом. Вот насчет покосов, помню, рассказывали старики. Большие на этом острове покосы были. Да затоплены теперь озером.
Курган у Чудской Рудницы.
Лодка приближалась к Вороньему острову. Как башни, возвышались над ним створные знаки. Против домика бакенщика в тростниках был расчищен проход для лодок, позволяющий подойти к мосткам.