Организацией похорон занялись уже наутро – это взял на себя Ильицкий, а Андрей и Михаил Александрович ему помогали. Все трое в эти дни практически не появлялись в усадьбе. Вася держался неплохо, быть может, потому, что тоже был слишком занят делами – сутки напролет он то писал письма друзьям Максима Петровича с извещением о его смерти, то принимал многочисленные соболезнования.
Натали переживала произошедшее гораздо хуже: в ту ночь она рыдала не переставая и смогла уснуть только после укола, сделанного Андреем. На второй день она стала, кажется, чуть спокойней, но лишь до того момента, пока не столкнулась с Лизаветой Тихоновной.
– Это все ты! Это ты, ведьма проклятая! Я все видела, что ты делала в лесу, и всем все расскажу! За что ты так с папенькой?!
До сих пор виню себя, что я не оказалась в тот миг рядом с подругой и позволила ей сказать это во всеуслышание. При Людмиле Петровне, Андрее, князе, некоторых соседях и прислуге. После этого сплетни и домыслы о смерти Эйвазова стали расползаться по округе с такой скоростью, что остановить их было уже невозможно. Подлила масла в огонь и Людмила Петровна, когда чуть позже возле гроба с телом при всех гостях устроила безобразную сцену, едва не бросившись на Лизавету с кулаками, называя ее ведьмой и заявив, что это она сгубила мужа, – и никто даже не пытался Ильицкую урезонить, делать это пришлось мне.
Однако не могу сказать, что я особенно сочувствовала Лизавете Тихоновне: в свете того, что я о ней знала, мысль об отравлении ею мужа вовсе не казалась нелепой. Но не по мне бросаться голословными обвинениями – мне нужны были факты и доказательства. Потому на первый же день после смерти Эйвазова я разыскала Андрея для серьезного разговора.
– Не хочу поднимать шума, потому решила посоветоваться сперва с вами. Как с врачом, – начала я, не зная, как лучше подступить к деликатной теме. – Я знаю, что доктор Берг не выражает сомнений, что причиной смерти Максима Петровича стала сердечная недостаточность, но… вы ведь первым осматривали тело. Скажите, не нашли ли вы признаков отравления? Хотя бы малейших, хотя бы намека?
Закончила я почти скороговоркой, потому что не в силах была вынести тяжелый взгляд Андрея.
– И вы туда же, Лиди… – вздохнул он так, будто бесконечно разочаровался во мне. – Я слышал об этих мерзких разговорах, об этой травле. Да и прислуга в доме словно с ума сошла – все мнят из себя сыщиков и строят версии.
– Андрей, дело в том, что у Эйвазовой и впрямь имелся мотив.
– Мотив… – хмыкнул он, – где вы слов-то таких понабрались?
Но он заинтересованно смотрел на меня и ждал продолжения, а я собиралась с духом, чтобы рассказать все, что знала. Я должна быть откровенна с ним, потому что больше мне ждать помощи не от кого.
– У Лизаветы Тихоновны была… и, вероятно, продолжается связь с мужчиной, – выдохнула я.
– Что за глупости? – нахмурился Андрей. – С чего вы это взяли?
– Я сама видела, как они целовались здесь, в столовой. – Я, с неудовольствием вспомнив ту сцену, указала рукой на камин.
– То есть Лизавета целовалась здесь с кем-то из домашних? – еще не веря, уточнил он. – С кем же – с Васей? С Мишкой? С Ильицким?.. – Я отвела взгляд, посчитав, что уточнять нет смысла. Андрей понял все верно. – Глупости! – снова нахмурился он. – Этого не может быть.
– И тем не менее! – с нажимом ответила я. – Вы понимаете теперь, что из этого может следовать?! Она собирает травы, делает из них отвары – говорит, что лечебные, но кто может знать наверняка? Ничего ей не стоило дать мужу яд… или даже давать этот яд постепенно, чтобы подорвать здоровье…
– Лидия, вы говорите ужасные вещи… мне не верится в это. Кроме того, я могу вам с уверенностью сказать, что никаких признаков отравления у Эйвазова не было.
– Вы уверены в этом?
– Абсолютно! – Андрей и глазом не моргнул.
Я испытующе смотрела в его глаза и вспомнила отчего-то, в каком оцепенении, не в силах собраться, стоял Андрей на пороге комнаты умирающего Эйвазова. Кроме того, не стоит забывать, что оканчивал он не медицинский университет, а лишь слушал медицинский курс в военной академии. Андрей замечательный человек, очень хороший! Но его профессиональные качества, кажется, не на высоте.
И едва ли раньше ему приходилось иметь дело с ядами, чтобы утверждать так безоговорочно.
– Андрей, – я мягко улыбнулась, – и все же очень прошу вас переговорить с доктором Бергом о возможности вскрытия тела Эйвазова.
– Я переговорю с Бергом, если вы этого хотите, – сдался он, утомленно покачав головой, – но поймите, что Людмила Петровна, Василий Максимович – они верующие люди. Они ни за что не позволят глумиться над телом…
Те и правда были против. С Натали я не говорила, разумеется, а вот Вася, посмотрев на меня тусклым, невероятно уставшим взглядом, сказал:
– Я понимаю, Лидия Гавриловна, но как-то это все… не по-божески. Поговорите с тетей – как она решит, так и будет.
По сути это означало, что он против, потому как убедить в необходимости подобной процедуры Людмилу Петровну мне казалось невозможным. Но все-таки я попыталась. Людмила же Петровна, лишь услышав страшное слово «вскрытие», суетливо начала искать глазами иконы и креститься. Обозвала меня безбожницей и нехристью, которая «как только смеет просить ее, православную христианку, о подобном». А после разрыдалась столь горько, что я и впрямь почувствовала себя скверно. Для Ильицкой брат долгие годы был единственным защитником и покровителем; она искренне пеклась о его здоровье всю ту неделю, что я провела в доме, проведывала брата по нескольку раз на дню и сейчас едва пережила его кончину. Она любила его, как бы там ни было.
Но и я не сдавалась:
– Поймите, это необходимо! По-другому невозможно определить, был ли это сердечный приступ или нет…
– Да и гадать тут нечего! Отравила она Максимушку, отравила… ведьма проклятая! – разрыдалась Ильицкая пуще прежнего.
Я не уступала. Выждала, покуда она высморкается в совершенно промокший от слез платок, подала свежий и потом только сделала еще одну попытку достучаться.
– Гадать – это то, чем занимаетесь сейчас вы, Людмила Петровна, – жестче сказала я. – Зачем гадать, когда можно узнать наверняка – был ли убит ваш брат?!
– Наверняка? – Ильицкая снова всхлипнула, но в глазах ее отразилось что-то похожее на интерес. – То есть доктор что же, и яд сможет найти… у Максимушки?
– Да, – терпеливо повторила я, – современная медицина способна на это. Главное, не затягивать со вскрытием.
Ильицкая снова вздрогнула, услышав ненавистное слово, а я себя за него отругала, поскольку та отвернулась к иконам и начала неистово креститься. Однако на этот раз Людмила Петровна довольно быстро справилась с собой. Старательно высморкалась и внезапно успокоилась:
– Хорошо. Будь по-вашему. Ежели другого способа эту змеюку урезонить нет, то придется мне брать грех на душу…
Согласие родных было получено, и тем же вечером Андрей привез в усадьбу доктора Берга, ужасно недовольного, что его вызвали из дома в такой поздний час.
– Так это вы та девица, что уговорила Людмилу Петровну провести вскрытие? – грозно спросил он и смерил меня взглядом, в котором, однако, мелькнуло любопытство.
– Да, это я, Осип Самуилович, – стойко призналась я. – Прошу прощения, что отвлекли в такой час, но существуют немалые подозрения, что в крови Максима Петровича яд растительного происхождения, который, сами понимаете, обнаружить чем скорее, тем лучше.
Берг еще раз смерил меня взглядом и скорее констатировал, чем спросил:
– С медициной, значит, знакомы, милочка? Скальпель брюшной от хрящевого отличите?
– Отличу…
– Надевайте фартук и волосы приберите. Будете нам с Андреем Федоровичем инструменты подавать.
– Боюсь, это не очень хорошая мысль, Осип Самуилович, насчет Лидии, – сделал попытку рассмеяться Андрей, принявший слова доктора за шутку, и посоветовал: – Лучше вам взять сестру.
– Вы таки видели в моей коляске сестру, Андрей Федорович? – не менее грозно поинтересовался у него доктор.
Андрей не нашелся что ответить, да и я разволновалась не на шутку. В госпитале мне, разумеется, приходилось видеть и умирающих, и мертвых людей. И даже глядеть на процедуру вскрытия стало делом обыденным. Но чтобы участвовать в том непосредственно… такого еще не бывало. Однако сейчас глаза обоих мужчин смотрели на меня с ожиданием, и я отлично понимала, насколько жалко буду выглядеть, если откажусь. Ведь я сама заварила эту кашу – так нужно идти до конца. Ради Натали.
– Нет-нет, я готова… – решительно, чтобы мужчины не заметили моих сомнений, я кивнула и наскоро стала собирать косу в узел. – Что нужно делать?
Андрей, разумеется, тоже присутствовал. Операционную наскоро оборудовали в спальне же Максима Петровича, принеся туда большой стол, тазы и масляные светильники. Роль мне отводилась небольшая: подносить медицинские инструменты, ближе держать светильник да быть на подхвате. Гораздо большего требовалось от моей воли. Каждую минуту мне приходилось напоминать себе, что здесь лежит не Максим Петрович, который обыгрывал меня в шахматы, а просто мертвое тело. Я бы никогда не озвучила этих мыслей, потому как звучит это, должно быть, ужасно и кощунственно… но заставляла себя думать именно так. Иначе бы я просто не выдержала.
Заняты были до поздней ночи. А закончив, оба доктора невольно вынудили меня почувствовать себя виноватой – потому как причина смерти Эйвазова оказалась далека от отравления.
– Это была сердечная недостаточность, Лидия Гавриловна. Острая. Это же явно видно по состоянию сердечной мышцы.
Я вынуждена была поверить и рассеянно кивнула. Хотя ничего, конечно, «по состоянию сердечной мышцы» не разглядела. Я отметила лишь зачем-то, что в этот раз Осип Самуилович назвал меня не девицей и не милочкой, а по имени-отчеству.
Доктор же, видимо, догадавшись, что я ничего не поняла, принялся объяснять:
– Сосуды – видите? Полопались от количества крови, их переполняющей. Типичная картина при смерти от сердечной недостаточности. А на присутствие же яда совершенно ничего не указывает: в желудке лишь та пища, которую все ели за ужином. То есть яд могли разве что шприцем вколоть, что крайне сомнительно, так как, во-первых, свежих следов от шприца на теле нет, а во-вторых… слишком уж это сложно для нашей провинции.