Теперь, перед приездом Штольце, все снова замерли в тревожном ожидании. После провала Рейхера деятельность «Абвергруппы 102» фактически оказалась парализованной. Заброска диверсантов за линию фронта прекратилась, набора новых курсантов не было, а работа с оставшимися велась через пень-колоду. Даже такие служаки, как Бокк и Бонг, смотрели сквозь пальцы на откровенное безделье инструкторов. Но еще больше пугала абверовцев не угроза, исходившая от комиссии Штольце, а наступление русских войск. От залпов артиллерии в окнах штаба уже начинали жалобно дребезжать стекла. Петля окружения группировки войск фельдмаршала Клейста, зажатой на Таманском полуострове, затягивалась все туже и туже. И только один лейтенант Райхдихт и его тайные агенты лезли из шкуры вон, чтобы отыскать затаившегося шпиона НКВД. Обнаружить его надо было до приезда Штольце, так как в противном случае перед ним маячила мрачная перспектива одним из первых оказаться в подвалах «доброго старины Мюллера». Но все, что ему удалось собрать за последние дни, было зыбко и неубедительно, под подозрение попали многие, а конкретных доказательств вины Шойриха, по уши погрязшего в спекулятивных сделках, а также Коляды и Петренко, замеченных в подозрительных контактах с местными жителями, не находилось.
Очередной день не принес облегчения ни ему, ни Штайну. Склонившись над столом, они уныло ковырялись в сообщениях осведомителей, пытаясь выудить из нагромождения слухов, предположений и фактов тот единственный, что мог привести к вражескому агенту. Внезапно пол под их ногами качнулся, стены угрожающе затрещали, а оконные стекла разлетелись на мелкие осколки. Чудовищной силы взрыв стер с лица земли казарму второй учебной группы. Окраины Крымской утонули в море огня. Войска Закавказского фронта начали решительный штурм казавшейся непреступной Голубой линии — обороны, воздвигнутой на Кавказе лучшими инженерами рейха.
Станица потонула в клубах пыли и дыма. Во дворе метались охваченные паникой люди и животные. Штайну и Райхдихту с трудом удалось навести мало-мальский порядок и начать спешную эвакуацию. Спустя два часа серая лента из машин и повозок выползла за ворота и зазмеилась по дороге, ведущей к приморскому городу Темрюк, для соединения с отрядом обер-лейтенанта Краузе. По пути колонна дважды попала под бомбежку и, понеся потери в составе одной машины, трех повозок и девяти курсантов, в полдень вышла на окраины Темрюка. Здесь Штайна ждал как всегда немногословный Краузе, передавший приказ начальника «Абверкоманды 102» подполковника Гемприха следовать дальше к порту Тамань и оттуда переправиться в Керчь.
Дорога заняла еще пять долгих часов, и лишь поздно вечером группа вышла на берег Керченского пролива. В лучах заходящего солнца его воды казались обагренными кровью. Обезумевшие, отказывавшиеся подчиняться командам толпы штурмом брали корабли, баржи и утлые рыбацкие лодчонки. То в одном, то в другом месте вспыхивали яростные схватки за свободное место на палубе. У бортов в ледяной мартовской воде барахтались сотни человеческих тел, люди цеплялись за обшивку и умоляли о спасении. Отыскать в этом бедламе коменданта порта, равно как и добиться вразумительного ответа от ошалевшей охраны пирсов, было невозможно, и Штайн решил действовать на свой страх и риск. По его команде комендантское отделение группы, усиленное инструкторами, ринулось на штурм баржи, занятой румынским батальоном.
Заросший недельной щетиной, осипший майор-пехотинец попытался преградить путь здоровяку Райхдихту, сунувшему ему под нос бумагу, усыпанную лиловыми штампами печатей. Но тот отмахнулся от него как от назойливой мухи. Инструкторы профессионально и бесцеремонно скрутили румына и бросившихся к нему на выручку офицеров, а затем стащили их всех на берег. Солдаты, оставшиеся без командиров, сбились в кучу и со страхом смотрели на происходящее. Грубая команда и автоматная очередь, просвистевшая над головами, подобно удару бича подхлестнули их к трапу. Палуба была очищена за минуту, последних шестерых трясущихся пехотинцев Коляда и Сергиенко, вытащив из трюма, швырнули за борт. Погрузка на борт заняла не больше часа, и осевшая ниже ватерлинии баржа, с трудом отчалив от причала, взяла курс на Керчь.
Четыре с лишним километра, разделявшие берега пролива, показались дорогой в ад. Русские штурмовики на бреющем полете раскручивали над переправой свою немыслимую и, казалось, бесконечную смертельную карусель. Вода вокруг судов вскипала от пулеметных очередей и поднималась чудовищными фонтанами от разрывов авиационных бомб. Керченский пролив напоминал огромный бурлящий котел, в котором варились куски человеческих тел. История мстила за такую же переправу в недавнем сорок первом, когда гитлеровская авиация кромсала суда с эвакуирующимися на восток частями Красной Армии.
Баржу словно щепку бросало на волнах, осколки с душераздирающим визгом вспарывали обшивку и хлестали по палубе. Каким-то чудом, с двумя пробоинами в борту, она преодолела этот хаос и ткнулась тупым носом в крымский берег. Штайн, не теряя ни минуты, приказал начать разгрузку.
На востоке не успела еще заалеть полоска зари, когда абверовцы построилась в походную колонну и двинулась к окраинам города. Обер-лейтенант Краузе, не раз наезжавший сюда из Темрюка для координации разведывательной работы с командиром морской фортгруппы корвет-капитаном Роттом, быстро нашел в хитросплетении узких полуразрушенных улочек штаб базы, откуда осуществлялась заброска диверсантов и боевых пловцов в порты Геленджика и Туапсе.
К их приходу Ротт уже находился на ногах и без лишних слов сделал все, что было в его силах. Он приказал коменданту освободить первый этаж для общежития инструкторов и курсантов, а свой кабинет отдал в распоряжение Штайна, после чего быстро обеспечил прямую связь с Запорожьем. Подполковника Гемприха на месте не оказалось, а его заместитель капитан Бернбрух ничего конкретного Штайну сказать не смог, предложив дождаться распоряжений из Берлина. Пока шли телефонные переговоры, расторопный Краузе успел организовать отправку раненых в госпиталь, а в столовой соседней морской базы договорился насчет завтрака.
Пока диверсанты приходили в себя и отсыпались, между Берлином и Запорожьем шел интенсивный обмен радиограммами. Стремительное наступление советских войск на Кубани и под Ростовом смешало все карты не только на фронтах, но и в далеком тылу, поэтому только к вечеру в адрес Штайна поступило распоряжение Гемприха — совершить марш-бросок в Евпаторию и там развернуть временную базу.
На следующий день ранним утром, пока густой морской туман окутывал вершины невысоких Крымских гор, надежно прикрывая дороги от налетов авиации, вереница машин тронулась из Керчи к новому месту назначения и поздно вечером въехала в непривычно тихую, почти мирную Евпаторию. Здесь царил настоящий немецкий порядок. Комендант заблаговременно освободил для группы целый корпус санатория. Казалось, для Штайна и его подчиненных начала налаживаться нормальная жизнь, как вдруг 23 марта поступило новое указание, подписанное самим Пиккенброком, немедленно передислоцироваться в местечко Вороновицы, под Винницей. Руководство Абвера требовало от обер-лейтенанта «на новой базе немедленно провести доукомплектование учебных групп курсантов и приступить к их интенсивной подготовке, а к концу апреля организовать заброску агентов и диверсантов в тыл советских войск».
Шеф военной разведки адмирал В. Канарис (в центре) инспектирует диверсионную школу
В захолустные Вороновицы Штайн ехал в приподнятом настроении, с его души словно камень свалился. Последнее распоряжение из Берлина вселяло уверенность в том, что провал группы Рейхера и приезд комиссии Штольце теперь навсегда останутся в прошлом. Мерный стук колес и спокойные пейзажи, мелькавшие за окном купейного вагона поезда, уносившего диверсантов все дальше от линии фронта, настраивали на рабочий лад. Винница встретила их сонной, патриархальной тишиной и покоем. О далекой войне здесь напоминал лишь гул самолетов, направлявшихся по ночам на бомбардировку Курска, Воронежа и Ростова.
Старая деревенская школа в Вороновицах, отведенная под центр подготовки диверсантов и агентов-разведчиков, как нельзя лучше подходила для этих целей. Вековые дубы и липы надежно прикрывали от посторонних глаз штаб, одновременно служивший учебным корпусом, полигон и казарму. Соседство с батальоном СС отпугивало местных подпольщиков и партизан. Впервые за последние месяцы Штайн с подчиненными получил практически идеальные условия для работы, оставалось только окунуться в нее с головой.
Меньше чем за неделю Райхдихт с помощниками подобрал из числа военнопленных, местных полицаев и украинских националистов сорок семь более или менее достойных кандидатов. На этот раз их усилия не пошли насмарку: контингент оказался весьма перспективным, и особые надежды подавали националисты. Люто ненавидя советскую власть, они были готовы живьем перегрызть горло комиссарам и чекистам. Истосковавшиеся по настоящему делу инструкторы Штайна, не считаясь со временем, упорно и настойчиво занимались с многообещающими молодчиками. И вот однажды это недолгое благополучие рухнуло раз и навсегда.
День 27 апреля начался, как всегда, с докладов Райхдихта, Краузе и инструкторов, после чего старшие учебных групп развели курсантов по точкам. Задержка произошла только в четвертой группе — дежурный не смог найти зондерфюрера Венцика. Спустя час в кабинет Штайна ворвался Райхдихт — на нем не было лица. За его спиной с потухшим взглядом и почерневшей физиономией стоял, едва держась на ногах, обнаружившийся Венцик. Не лучше выглядели Коляда и Петренко, виновато переминавшиеся с ноги на ногу в приемной. Внутри Штайна будто что-то оборвалось и леденящим холодком растеклось по груди. Райхдихт подтвердил самые худшие опасения. Ночью у Венцика исчезли списки агентуры, анкетные листы и фотографии участников двух диверсионных групп, которым через два дня предстояла переброска за линию фронта. Поиск по горячим следам ничего не дал. Венцик в свое оправдание ничего вразумительного сказать не мог, так как с трудом ворочал языком. Собутыльники по вчерашней пьянке — Петренко и Коляда — тупо смотрели в пол, боясь поднять голову.