— Ничего страшного, господин майор, наберитесь терпения, скоро полетим дальше, — последовал ответ.
— Но это же не Болхов?! Почему мы сели здесь? — все больше недоумевал Диринг.
— Майор, сохраняйте спокойствие! Тут вам не берлинский аэродром, а линия фронта, поэтому бывает всякое. — В голосе Шульца прорвалось раздражение.
— Капитан, вы много себе позволяете! До того как попасть в Генштаб, я два с половиной года провел в действующих частях и из них год отвоевал на Восточном фронте! — вспыхнул от обиды Диринг.
— Господин майор, никто не сомневается в вашей храбрости, но будьте добры набраться терпения.
— Это же нарушение всех специальных инструкций! — возмутился Диринг. — Я доложу в Берлин! Вам дорого обойдется ваше самоуправство!
Шульц, оставив его угрозы без внимания, криво усмехнулся, пожал плечами и снова стал прислушиваться к тому, что происходило вокруг самолета. Дождь по-прежнему продолжал монотонно молотить по фюзеляжу, холодными тонкими струйками стекая на землю. Уловив сначала едва слышный, а потом все более различимый гул автомобильных моторов, он оживился и решительно взмахнул рукой. Его неразговорчивые подчиненные потянулись к рюкзакам и достали из них русские автоматы и гранаты. Диринг уже ничему не удивлялся. Нахохлившись как сыч, он с мрачным видом наблюдал за странными действиями абверовцев. Они зарядили оружие, выбрались из самолета и растворились в темноте.
Медленно, минута за минутой, тянулось время, большая стрелка уже успела описать полукруг, но никто из них не возвратился. К шуму дождя добавился только слабый треск сучьев под сапогами Шульца, бродившего поблизости. Диринг все чаще и чаще поглядывал то на часы, то в проем люка, в котором все отчетливее начали проступать деревья. Звезды на небе поблекли, дождь прекратился, в кустах все отчетливее зазвучали утренние мелодии птиц. Приближался рассвет.
Приглушенный рокот, доносившийся с запада, леденящим холодом заползал в сердце Диринга. Опыт фронтовика не мог обмануть — это был шум далекого боя. Теперь он уже не сомневался в том, что самолет совершил посадку рядом с линией фронта.
Терпение лопнуло и у экипажа, дверь в кабину пилотов распахнулась, из нее показался командир. Он прошел к проему люка и, склонившись, тихо позвал:
— Вольфганг?
В ответ со стороны леса послышался шорох шагов, и в полумраке бледным пятном проступило лицо Шульца.
— В чем дело, Герман? — спросил он.
— Долго нам еще тут торчать?
— Столько, сколько надо!
— Но скоро наступит рассвет, и мы будем у русских как на ладони! Что за идиотские игры! — занервничал пилот.
— Герман, возьми себя в руки! Осталось совсем немного.
— С меня хватит! Надо сматываться, пока не появились русские!
— Какие русские?! Где мы находимся? — опешил Диринг, сорвался с места и подскочил к летчику.
— Где, где… У Сталина в Кремле! — мрачно буркнул тот.
— Какой Кремль! Вы что мелете?! Я офицер для особых поручений Генерального штаба и выполняю приказ генерал-полковника Цейтцлера! Кто вам дал право изменять маршрут?! — взорвался Диринг.
Командир экипажа насупился, махнул рукой в сторону Шульца и произнес:
— Здесь всем командует он!
— Кто? Он! Капитан, когда мы вернемся, вы положите погоны на стол и отправитесь на фронт рядовым! Это я вам гарантирую на все сто процентов!
— Спасибо, майор, мы и так на фронте! Поэтому не поднимайте пустой штабной паники и заткнитесь! — рявкнул Шульц.
Диринг открытым ртом хватал воздух, в первый момент он не нашелся, что ответить, а когда вновь обрел дар речи, злобно выплюнул:
— Я тебя раздавлю, как только попаду в Берлин!
— Туда, майор, еще попасть надо, а сейчас заткнись и сядь на место! Здесь тебе фронт, а не Потцдамер-платц и не Унтер-ден-Линден.
— Мерзавец, ты пойдешь под трибунал за нарушение приказа! — продолжал грозить Диринг.
— Молчать, штабное дерьмо! — вышел из себя Шульц и, повернувшись к летчику, гаркнул: — Марш к себе, Герман! Сидеть и ждать моего приказа!
— Яволь! — Командир экипажа, бормоча под нос проклятия, вынужден был подчиниться и поплелся обратно в кабину.
Шульц, поигрывая желваками, метнул выразительный взгляд на Диринга и снова растворился в полумраке. Тот еще какое-то время яростно метался по самолету, затем полез в карман, достал сигареты и закурил. Привычно горьковатый привкус табака немного успокоил разгулявшиеся нервы, и он снова уселся в кресло.
Время шло, а головорезы Шульца все не возвращались. Грозные раскаты далекого боя и непонятная возня абверовцев под самым носом у русских окончательно доконали экипаж. Из-за перегородки донеслась перебранка. Штурман что-то яростно доказывал командиру, тот срывался на крик, потом послышался лязг затвора и снова наступила тишина. Диринг уже не мог усидеть на месте: нависшая над головой обшивка вызвала в нем приступ клаустрофобии. Он швырнул на пол давно уже погасшую сигарету, с ожесточением растер ее каблуком и спрыгнул вниз.
Под ногами глухо чавкнула пропитанная водой земля, по лицу больно стеганула ветка кустарника, и это еще больше подхлестнуло ненависть к нахальным подчиненным адмирала Канариса, осмелившимся плевать на распоряжения Генерального штаба. Внутри Диринга горело только одно страстное желание — поскорее добраться до Болхова, чтобы сполна расквитаться с Шульцем за все пережитые им унижения. От бессильной злобы и страха в затылке нестерпимо заломило, а тело обдала горячая волна. Майор распахнул плащ и жадно, всей грудью вдохнул бодрящий воздух. В нем уже ощущалось пьянящее дыхание весны. На какое-то мгновение ему показалось, что самолет, невесть как приземлившийся на поляне, сумасшедший Шульц с его тупыми гориллами да и сама война — всего лишь кошмарный сон. Но поплывшая под ногами земля вернула его к жестокой действительности.
На западе один за другим прозвучало несколько мощных взрывов, и раскаты тяжелой артиллерии пошли гулять над лесом — за восемь месяцев спокойной службы в Берлине ухо Диринга еще не отвыкло от них. В ответ с душераздирающим воем ответили русские «катюши». О близкой линии фронта напомнил и гул авиационных моторов. Прошло несколько минут, и на светлеющем горизонте, подобно стае птиц, возникли эскадрильи русских бомбардировщиков. Вокруг них, как легкокрылые стрижи, сновали вверх-вниз юркие истребители.
Этот замысловатый воздушный танец стал последней каплей, переполнившей чашу терпения. У Диринга окончательно сдали нервы, он суматошно заметался вокруг самолета и, наплевав на осторожность, принялся во весь голос звать Шульца. Тот не откликнулся, молчали и его подчиненные.
Выдержка изменила и экипажу, в дверном проеме опять появилась бледная физиономия командира.
— Где эти мерзавцы?! Они доиграются! — осипшим голосом крикнул он.
— Дьявол их знает! Сволочи! Они мне за все ответят! — разразился угрозами Диринг.
— Скоро будет совсем светло, и тогда нам всем крышка! Вы видели русские самолеты? Если они нас заметили, то не пройдет и часа, как иваны окажутся уже здесь.
— Если не раньше!
— Чего тогда медлить, майор?!
— А Шульц?!
— Пошел он в задницу! Я тут из-за его шпионских игр подыхать не собираюсь!
— Но мы же не можем их бросить!
— Вы старший по званию, решайте!
Диринг теребил в руке ветку кустарника, разрываясь между долгом — любой ценой доставить пакет в штаб Клюге — и честью прусского офицера.
— Майор, чего вы ждете, чтобы нас захватили в плен? Один только ваш портфель стоит больше всех наших жизней! Летим! Вы старший по званию. Отдавайте распоряжение, и мы взлетаем, — наседал летчик.
— Хорошо, ждем еще пять минут — и в путь! — чужим голосом приказал Диринг, направляясь к самолету. В это время в лесу раздался треск сучьев, и язвительный голос Шульца заставил его обернуться.
— Майор, не спешите нас покидать! Офицеру Генштаба не к лицу бросать боевых товарищей.
Диринг с облегчением перевел дух. На поляне возникла неправдоподобно огромная, искаженная туманом фигура капитана, за ним маячили еще две. Тяжело дыша, троица подбежала к самолету. Шульц гневным взглядом смерил командира экипажа и приказал:
— Герман, иди в кабину и не дергайся! Ждем нашу спецгруппу. Она уже на походе. Без парней все равно в воздух не поднимемся! Ты меня знаешь!
Пилот, не стесняясь в выражениях, заорал в ответ:
— Вольфганг, да ты просто полный осел! Сейчас взойдет солнце — и нам крышка! Русские не дадут набрать высоту или сыграют «своячка», как на бильярде, — им ничего не стоит посадить самолет на свою территорию! Ты это понимаешь?!
— Молчать! Ты слышал — ждать подхода спецгруппы!
— На том свете будешь ждать! Майор, командуй! Хватит слушать этого идиота! — Голос летчика потонул в грохоте мотора.
Диринг взялся за поручни, но в самолет забраться не решался. Выскочивший из кабины бортстрелок бесцеремонно схватил его за ворот шинели и потащил внутрь. Сминая кустарник, тяжелая машина начала медленно разворачиваться, чтобы, набрав скорость, оторваться от земли в спасительную высоту. Шульц сорвался с места и в несколько гигантских шагов перемахнул поляну, ухватил Диринга за ноги и рванул вниз. Портфель, выпав из рук майора, отлетел под кресло, а его хозяин распластался на земле, больно ударившись локтем о камень. Краем глаза он успел заметить, как портфель, словно лягушка, запрыгал к проему люка. Бортстрелок ринулся за ним и у самой двери накрыл своим телом, но Шульц в ту же минуту рванул бортстрелка за рукав и вышвырнул вместе с портфелем из самолета.
Дальше произошло совершенно непостижимое. Капитан вскинул русский автомат, и длинная очередь перерезала бортстрелка надвое. Следующая очередь прошила фонарь кабины, и стекла сотнями мелких осколков посыпались на землю. Диринг окончательно потерял голову. Шульц и его подчиненные поливали свинцом пилота и штурмана. Круглые диски-магазины опустошались с бешеной скоростью. Через несколько секунд с экипажем было покончено. Самолет, как большая сломанная игрушка, все еще продолжал движение, но мотор уже н