Абакумов осторожно взял в руки небольшие, три на четыре, фотографии разведчиков и принялся внимательно рассматривать. Он словно пытался увидеть в тусклом глянце фотобумаги судьбу разведывательной операции. Затем, отодвинув в сторону карточки, он стал заново перечитывать оперативные характеристики.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Экземпляр единственный
Оперативная и личная характеристика на Гальченко
Прядко Петр Иванович, оперативный псевдоним Гальченко, он же Петренко, кадровый сотрудник «Абвергруппы 102», 1913 года рождения, уроженец м. Каневцы, Чернобаевского района, Полтавской области, украинец, кадровый военный, в Красной Армии с 1937 года.
(Вычеркнуто цензурой.)
По своим качествам исключительно толковый работник, грамотный, сообразительный. Быстро и хорошо ориентируется в боевой обстановке.
К нашим заданиям относится серьезно и выполняет их точно в соответствии с указаниями.
В тыл противника направлялся два раза, оба раза возвращался с до конца выполненным заданием.
Среди официальных сотрудников «Абвергруппы 102» и агентурного аппарата пользуется большим авторитетом. Представлен к правительственной награде.
Начальник отдела Особого отдела НКВД 6-й армии капитан Рязанцев
Глава 9
Спустя час после беседы Абакумова с Утехиным в адрес начальника управления СМЕРШ Ленинградского фронта генерала Быстрова ушла срочная шифрограмма. В пятнадцать тридцать она лежала перед ним на столе, предписывая сделать все возможное и невозможное, но найти и немедленно переправить в Москву, в распоряжение начальника ГУКР СМЕРШ НКО, зафронтового разведчика Виктора Бутырина — Северова. Молодой, недавно назначенный на должность генерал несколько раз внимательно перечитал шифровку, пытаясь разгадать причину столь неожиданного вызова своего подчиненного на Лубянку.
Познакомились они всего три недели назад, по возвращении Виктора с очередного разведзадания. Та их короткая встреча не оставила у генерала ярких впечатлений. Невысокого роста, неброской наружности, неспешный в движениях и лаконичный в разговоре, Бутырин как бы находился в тени профессии и на первый взгляд ничем особенным не отличался от других разведчиков. Истинную ему цену Быстров узнал, когда подробно ознакомился с материалами дела Бутырина — Северова, его послужным списком и детально изучил разведывательные отчеты. В скупых, лаконичных строчках, написанных размашистым почерком, содержалась такая информация, какой мог бы позавидовать целый армейский отдел.
В реальной биографии Бутырина тоже не было ничего необычного. Как и все, он окончил школу, затем рабфак, после чего с головой ушел в науку, и близко не помышляя о профессии военного, а тем более разведчика, но война круто изменила его судьбу. Когда гитлеровцы подошли к Ленинграду, он отказался от брони и добровольцем ушел на фронт. Вскоре на удачливого армейского разведчика обратили внимание особисты. Отличный радист и парашютист с еще довоенной подготовкой, бегло говорящий по-немецки и прекрасно умеющий ориентироваться на местности, он идеально подходил для зафронтовой разведывательной работы.
В средине октября 1941 года Бутырина вызвали в Особый отдел НКВД Северо-Западного фронта. После беседы с заместителем начальника вопрос о его переводе был практически решен, но в самый последний момент все неожиданно застопорилось, и Виктору пришлось пережить не одну тревожную ночь. Дотошные особисты раскопали серьезный компромат — на свет выплыло старое архивное дело его родителей. Большевики с дореволюционным стажем, они стали жертвами репрессий, которые обрушились на Ленинград после убийства Кирова. Ретивый следователь тут же зацепился за этот материал, но разрывы немецких снарядов на улицах осажденного города, а еще больше выведенный Бутыриным месяц назад из немецкого окружения отряд красноармейцев перевесили «бумажные улики» и отмели все подозрения.
Разведчик СМЕРШ Виктор Бутырин — Северов, 1943 г.
В конце октября Бутырин уже служил в Особом отделе, но времени на серьезную подготовку рвущиеся к Ленинграду гитлеровцы ему не дали. Через неделю, четвертого ноября 1941 года, он уже был сброшен на парашюте в район железнодорожной станции Дно для проведения разведки. Скрываясь от гестапо и тайной полевой полиции, Бутырин в одиночку занимался сбором информации и спустя пять месяцев, одиннадцатого марта 1942 года, возвратился к своим. За первым заданием последовали другие, всего их было восемь, и каждый раз он умело уходил от гитлеровской контрразведки и доставлял ценные материалы. Последняя заброска оказалась самой результативной — рискованный план по внедрению в агентурную сеть тайной полевой полиции полностью удался. Бутырин удачно «подставился» заместителю начальника 501-й группы майору Гофмайеру, «признавшись» в том, что является агентом советской военной контрразведки. Майор не сразу попался на этот крючок и только после жестокой проверки, стоившей Бутырину не одного седого волоса, «перевербовал» его. В середине мая агент тайной полевой полиции Попов, он же смершевец Северов, получив от Гофмайера задание организовать в Ленинграде разведывательно-диверсионную группу, возвратился к своим.
В результате этой смелой комбинации контрразведчики управления СМЕРШ Ленинградского фронта получили выход на двоих осевших в городе законсервированных вражеских агентов и отличную возможность для завязывания многообещающей оперативной игры. Третий отдел управления, ведущий борьбу с гитлеровской агентурой, уже приступил к разработке крупномасштабной и перспективной развед-операции, в которой главная роль отводилась Северову — Попову, но поступившая из главка шифровка, похоже, ставила на ней жирный крест.
Быстров в сердцах стукнул кулаком по столу, снова пододвинул к себе шифрограмму и посмотрел на подпись заместителя начальника главка Селивановского. Проснувшаяся в молодом генерале обида подхлестнула самолюбие, и он потянулся к аппарату ВЧ-связи. Прошло несколько секунд, и ему ответила Москва. Трубку поднял помощник, самого Селивановского на месте не оказалось, и Быстров потребовал переключить себя на полковника Утехина. Заместитель начальника Четвертого отдела главка, державший в руках нити всех перспективных операций, связанных с агентурным внедрением в гитлеровские спецслужбы, мог дать хоть какие-то внятные пояснения в отношении Бутырина.
Ждать генералу пришлось недолго. В трубке раздался характерный щелчок — и зазвучал сочный баритон:
— Здравствуйте, Александр Семенович, слушаю вас внимательно.
Быстров сразу узнал голос Утехина и, не скрывая раздражения, спросил прямо в лоб:
— Георгий Валентинович, что за дела такие, разведчиков моих забираете — и никаких извинений?! У нас операция идет полным ходом, а вы…
— Стоп! Стоп, Александр Семенович! Никто и никого у вас не забирает и тем более не собирается срывать операцию, — поспешил успокоить его Утехин.
— Как не собирается?! А Бутырина дернули и у меня не спросили! — продолжал возмущаться Быстров.
— Да вы, Александр Семенович, не горячитесь, решение по нему принимал сам Виктор Семенович.
— Да-а… Сам начальник главка?! — В голосе генерала сразу пропал металл.
— Лично он, — еще раз подтвердил Утехин.
— И как это расценивать? — насторожился Быстров.
— Положительно, как очень высокую оценку работы вашего управления.
— Интересно… Но тогда зачем же его выдергивать, если операция только начинается? Вы что, нам не доверяете?
— Александр Семенович… об этом не может быть и речи! Дело совершенно в другом, — замялся Утехин.
— И в чем это другом? — снова начал закипать Быстров.
— К сожалению, не уполномочен давать разъяснения, могу сказать только одно, кандидатура вашего разведчика рассматривается на предмет участия в очень крупной разведывательной операции.
— Крупной, говоришь! А как быть с нашей?
— Пока ничего определенного не могу вам сообщить, но если Виктор Семенович примет окончательное решение по вашему подопечному, то, сами понимаете, ему придется искать замену.
— Замену?! Да вы что там, полковник, в Москве, охерели? Где я ее найду, рожу, что ли?!
— Незаменимых нет, — не стал продолжать спор Утехин, переходя на сухие служебные ноты.
— Незаменимых, говоришь, нет! Ну, если вы такие умные, сами и ищите! — сорвался на крик Быстров.
— Александр Семенович, давай не собачиться, а говорить по делу. Я предлагаю…
— По делу, говоришь? А мы что, по-твоему, здесь, в окопах, дурака валяем? Это вам легко из теплых кабинетов шифровками пулять! — несло дальше Быстрова. От громового голоса в его кабинете начали жалобно подтренькивать стаканы в подстаканниках. Шифровальщик, все это время стоявший перед ним навытяжку, невольно съежился. Вдобавок ко всему в этот миг в кабинет ворвался взъерошенный дежурный.
— Товарищ генерал, — выпалил он, — двое задержанных бежали из-под ареста!
В это время к Утехину наконец вернулся дар речи. Звенящим от возмущения голосом он прорычал:
— Товарищ генерал, не зарывайтесь! Я свои погоны не на овощной базе заслужил. Мне…
Но Быстров, тупо переводивший взгляд с дежурного на телефон, уже взорвался в яростном крике:
— Что-о?! Пошел на х…!
В ушах ошарашенного Утехина аж зазвенело. Крутой нрав генерала был хорошо известен, но на сей раз он явно хватил через край. Привычный ко всему службист вскипел от такого возмутительного хамства и, когда рев в телефонной трубке чуть поутих, обрушился на генерала:
— Товарищ генерал, я хоть и полковник, но такого б… не потерплю! Я тебе не ванька-взводный, чтобы на х… посылать! Мне…
Быстров поперхнулся, потом перевел взгляд на дежурного и через мгновение расхохотался. Тот, окончательно потерявший голову, словно ужаленный подскочил на месте и пулей выскочил из кабинета.
Утехин осекся, так и не успев закончить своей гневной тирады. В трубке продолжал перекатываться заразительный смех генерала.
— Георгий Валентинович, ты что, принял все на свой счет? — справившись с приступом, спросил Быстров.