Он поднялся. Вслед за ним встали Бутырин с Утехиным.
Генерал какое-то время постоял в неподвижности, затем быстрым движением снял с запястья часы, протянул разведчику и с улыбкой сказал:
— Даю поносить, отдашь, когда вернешься.
Виктор неловко взял подарок, бросив вопросительный взгляд на Утехина, но тот одобрительно кивнул.
— Товарищ генерал, если не возражаете, я вам оттуда взамен новые принесу, марки «Абвер — Канарис», знаете такую?
Абакумов рассмеялся его шутке:
— Договорились! А теперь дай свою мужественную руку, разведчик. — И, задержав руку Виктора в своей, продолжил: — Я очень на тебя надеюсь: от твоего успеха будут зависеть жизни сотен тысяч наших бойцов и командиров. Так что постарайся не только выполнить задание, но и вернуться назад живым.
— Я сделаю все возможное, товарищ генерал! — Голос Виктора дрогнул.
— И невозможное. Я в тебя верю, разведчик, и желаю удачи! — Абакумов направился к двери.
Утехин проводил его и возвратился в гостиную. Бутырин так и остался стоять посреди комнаты, не решаясь надеть часы. Это был действительно ценный подарок — настоящий «швейцарец», такие часы он видел впервые в жизни. И что окончательно сразило его, так это гравировка «За безупречную службу» с коротким росчерком «И. Сталин».
Полковник не торопил подопечного. Подождав, пока тот закончит осмотр, он предложил:
— Ну, Виктор Яковлевич, самое время обсудить основные моменты предстоящей операции.
Бутырин бережно положил часы в карман гимнастерки, сел на диван и приготовился слушать.
Утехин принялся излагать план операции.
— Нам удалось внедриться в гитлеровскую резидентуру. Действует под Курском, в районе железнодорожной станции Льгов, и руководит ею опытный инструктор-вербовщик по фамилии Петренко. Этот Петренко — агент так называемой «Абвергруппы 102». А теперь слушай внимательно. Мы проведем спецоперацию, в ходе которой резидентура будет ликвидирована, но не полностью. Петренко и Горину — это наш оперативный работник, внедренный в нее, — удастся уйти. После провала у Петренко не останется другого выхода, как возвратиться за линию фронта, вместе с ними пойдешь и ты.
— Комбинация мне понятна: через Горина я должен сесть на хвост Петренко, — быстро сообразил Виктор.
— Совершенно верно! — подтвердил Утехин.
— Да, но я-то каким боком попаду к ним?
— Традиционным — ты один из дезертиров, сплотившихся вокруг Горина. Легенда под тебя детально проработана, она рассчитана как на Петренко, так и на гитлеровцев.
— С легендой тоже все ясно, кроме одного: не вызовет ли мое появление среди дезертиров подозрений как у самих молодчиков, так и у Петренко?
— Не думаю. Петренко контактировал только с Гориным. Два «дезертира» — наши работники.
— Есть еще один скользкий вопрос… — Здесь Виктор замялся.
— Пожалуйста, задавай, — подбодрил его Утехин.
— Вы, наверное, знаете, что меня завербовал Гофмайер, от него я получил задание создать разведывательно-диверсионную группу в Ленинграде?
— Конечно, нам об этом известно.
— В таком случае что я должен рассказать в Абвере? Как я объясню свое появление в числе дезертиров?
— Этот момент мы тоже предусмотрели. Так вот, незадолго перед тем, как Гофмайер послал тебя с заданием в Ленинград, мы арестовали его агента, и ты просто чудом избежал засады на квартире. Поэтому у тебя не оставалось иного выхода, как податься в дезертиры.
— Ясно! И, наверное, последний вопрос: как планируется выход на «окно»?
— «Окно» уже готово, но через него пройдете только вы с Петренко. Два «бандита» сбегут по дороге, а Горина «подстрелят» на передовой.
— Однако сурово вы со своими поступаете, — не удержался от шутки Виктор.
— Это чтоб чужие больше боялись, — не остался в долгу Утехин и, согнав с лица улыбку, продолжил: — После выхода к гитлеровцам начнется второй и, пожалуй, самый трудный этап операции, на котором многое будет зависеть от твоего таланта, поэтому сделай все возможное и невозможное, чтобы они поверили, а уж потом переходи к плану «Дядя».
— Надеюсь, поверят. Только бы Петренко не подгадил, а то наплетет фрицам…
— Я думаю, вряд ли — какой для него резон? Ему и без того будет над чем голову поломать.
— Пожалуй, да, — согласился Виктор, — тогда у меня больше вопросов нет.
— В таком случае, Виктор Яковлевич, поезжай на нашу конспиративную дачу в Малаховке — это прекрасное, тихое место, там у тебя будет возможность хорошо отдохнуть и как следует подготовиться к выполнению задания, — завершил встречу Утехин и проводил его до двери.
Бутырин спустился к машине. Немногословный капитан Сафронов лишь коротко обронил водителю:
— В Малаховку.
На протяжении всего пути никто из них не проронил ни слова. Сафронову это не полагалось по службе, а Бутырин после встречи с Абакумовым и Утехиным чувствовал себя совершенно опустошенным.
Через сорок минут машина въехала в густой сосновый бор, где затерялось десятка два дач, и остановилась у глухих зеленых ворот. Охрана, узнав Сафронова, не проверяя документы, пропустила Виктора во двор. В доме его поджидал накрытый к ужину стол. Легко перекусив и выпив заваренного со смородиновым листом чая, он поднялся на второй этаж в спальню и, утомленный долгой дорогой, а еще больше событиями этого дня, свалился в постель и заснул крепким сном.
После завтрака разведчика уже поджидали в холле два инструктора, и начались напряженные занятия. Сутки спрессовались в один бесконечный день — ранний подъем, зарядка, непрерывная череда занятий, потом короткий перерыв на обед и снова учеба. В который уже раз Виктор штудировал свою легенду, поражаясь осведомленности контрразведчиков. Казалось, они знали про него и его семью абсолютно все. Даже такие второстепенные мелочи, как, например, довоенная поездка в гости к дяде, который в то время работал заместителем начальника управления железной дороги города Тбилиси. Однажды он оказался там за одним столом с любимцем Сталина — Лазарем Кагановичем. И этот, и ряд других эпизодов, на которые должна была среагировать гитлеровская разведка, были умело вплетены в ткань его легенды.
Но особенно внимательно он изучал ту часть задания, которую ему предстояло выполнить при внедрении в «Абвер-группу 102». Десятки раз он повторял про себя имена и фамилии Штайна, Штандке, Бокка, Самутина и Петренко, а также других гитлеровцев, стараясь не упустить мелочей, включая привычки и слабости врагов, чтобы потом, когда придет время, на все сто использовать свой шанс. К концу вторых суток он знал этих мерзавцев не хуже близких родственников, а само «осиное гнездо» представлял как свои пять пальцев. «Вживаясь» в этот абверовский «зверинец», он не уставал восхищаться блестящей работой неведомого разведчика, который прокладывал ему путь к цели.
Наступил новый день — 23 мая, и события стали развиваться с головокружительной быстротой. После обеда на даче одновременно появились Сафронов и Утехин, и по их поведению Бутырин сразу догадался, что его время пришло. И он не ошибся. После недолгих сборов все втроем сели в машину и выехали на подмосковный военный аэродром «Чкаловский», где в полной готовности ожидал вылета самолет. Контрразведчики проводили его до самого трапа. Утехин был немногословен — все слова уже давно были сказаны, — на прощание он порывисто обнял Виктора и крепко пожал ему руку.
Бутырин поднялся на борт, занял место поближе к люку и, не обращая внимания на суету экипажа, погрузился в размышления. Он не слышал рева двигателей, не замечал изматывающей болтанки, так как мысленно уже был там, рядом с гитлеровским резидентом Петренко.
Поздно вечером самолет приземлился в полосе обороны Центрального фронта неподалеку от передовой. О близости фронта напоминал глухой и тревожный гул, доносившийся с запада. Время от времени над лесом вспыхивали яркие зарницы. Встретил Виктора оперативный работник из местного управления СМЕРШ и проводил к замаскированной в кустах машине. Ехать им пришлось недолго, вскоре дорога превратилась в еле заметную тропу, а потом и вовсе пропала, дальше надо было идти пешком. К затерявшемуся в глубине леса хутору они вышли с наступлением темноты. На окраине их остановил часовой и отвел к единственной уцелевшей после прошедших боев избе. В ней разведчика поджидали Горин и два других «дезертира». После короткого знакомства Виктор остался на хуторе, а Горин отправился за Петренко.
На дворе давно уже наступила ночь, и Виктор забрался на сеновал, чтобы перед решающим броском через линию фронта собраться с силами. Сохранившийся еще с прошлого лета едва уловимый аромат лесных трав, тихое шуршание мышей где-то внизу успокоили разгулявшиеся нервы, и он не заметил, как задремал. Разбудили его громкие голоса. В слабом свете фитиля он так и не успел разглядеть вражеского резидента. Тот, похоже, заметно нервничал и торопил Горина.
Собрав нехитрые пожитки, «дезертиры» выстроились цепочкой и рысцой побежали к линии фронта. Впереди двигался Горин. Он, как кошка, уверенно ориентировался в темноте, и они ни разу не напоролись на ночной патруль. Яркие вспышки ракет говорили о том, что передовая уже совсем близко, но тут резкий окрик ударил по напряженным нервам, и в группе возник переполох. Горин, а вслед за ним и Петренко рванули к зарослям у ручья, двое других бросились в противоположную сторону. Виктору пришлось поднапрячься, чтобы не потерять из виду развившего невиданную прыть гитлеровского резидента. Догнать его удалось только у самого ручья. Затаившись под корягой, они переждали, когда уляжется переполох, и только затем начали осторожно пробираться к окопам.
На этот раз им повезло больше. Никем не замеченные, они без помех перебрались через траншею и поползли в расположение немцев, стараясь при этом не наткнуться на мину. Несмотря на затишье, которое воцарилось после недавних боев, часовые и наблюдатели, как положено, несли службу. Время от времени над нейтральной полосой взлетали осветительные ракеты, а ночной мрак разрывали пулеметные и автоматные очереди.