Но долго угадывать свою судьбу не пришлось — машина гестапо практически не знала сбоев. Гофмайер, похоже, дал отнюдь не худшие характеристики своему агенту Попову. Ближе к вечеру, с едва ли не извинениями за предыдущую жестокость, Виктора освободили из-под ареста, отправили в душевую, переодели в более-менее чистую красноармейскую форму и под присмотром коменданта, не вдаваясь в объяснения, отвезли на аэродром, где посадили на самолет, вылетавший в Псков.
Виктор в своей красноармейской форме старался не попадаться лишний раз на глаза раненым немецким офицерам, отправлявшимся на лечение в глубокий тыл. Сценарий, написанный в Москве, неожиданно изменился: обстоятельства оказались сильнее и диктовали свои условия. Разведчик не мог знать, что Гофмайер действительно дал своему агенту блестящую характеристику и им всерьез заинтересовались в Особой разведывательной команде СД «Цеппелин».
Этот относительно новый разведывательно-диверсионный орган, созданный в марте 1942 года под крылом всемогущего Главного управления имперской безопасности (РСХА), в последние месяцы все больше подминал под себя военную контрразведку и разведку вермахта на Восточном фронте. Поэтому попытка начальника «Абвергруппы 102» капитана Мартина Руделя, получившего наводку от своего резидента Петренко на возможного перспективного агента Бутырина, вырвать последнего из лап гестапо не принесла успеха. Бывшего агента Гофмайера отправили в распоряжение начальника команды «ЦЕТ-НОРД» «Цеппелина» капитана Мартина Курмиса.
Схема дислокации разведоргана «Цеппелин» по состоянию на июль 1942 г.
Глубокой ночью транспортный самолет приземлился на военном аэродроме под Псковом, где раскинула свои шпионские щупальца Главная команда «Цеппелина» при Оперативной группе «А».
Штаб команды располагался неподалеку от центра, на берегу реки Великая, оскверняя неброскую природу одного из древних исторических центров России. В пригородах были разбросаны филиалы команды, как старые вассальные уделы великокняжеского стола. Каждое подразделение было замаскировано внешне неброскими атрибутами, что позволяло мастерам тайных дел заниматься своим неприглядным ремеслом, не привлекая постороннего внимания. В деревне Стремутка, на территории бывшей сельскохозяйственной школы, размещалась «ударная бригада» из диверсантов и агентов-боевиков. В деревне Промежица функционировал малоприметный фильтрационный лагерь, в котором инструкторы-вербовщики подбирали будущих шпионов из члена военнопленных и перебежчиков. На специальной базе в деревне Халахальня ждали своего часа подготовленные для заброски в советский тыл разведывательно-диверсионные группы. Все было продумано, разнесено по точкам и в то же время логически объединено в невидимой схеме эффективного конвейера по отбору, подготовке и последующей заброске за линию фронта разведчиков и диверсантов самого разного класса и специализации.
Двигатели самолета, последний раз пронзительно взвыв с характерным металлическим пристукиванием, наконец затихли, бортстрелок открыл люк, и снаружи потянуло освежающим запахом соснового леса. Пассажиры оживились и по одному потянулись к выходу, внизу уже поджидали санитары, они помогали раненым пройти в автобус.
Виктор покинул борт последним. Он спрыгнул на землю и остановился, ожидая, когда глаза освоятся в темноте.
— Бутырин? — Чья-то тяжелая рука легла ему на плечо.
— Я! — подтвердил он и обернулся.
Перед ним стоял лет сорока пяти, сутулый, с выпученными, как у рыбы, глазами мужчина, определенно русский, но в немецком мундире без знаков различия.
— Топай за мной, землячок! — с каким-то саркастическим оттенком в голосе распорядился встречающий и направился к стоявшей неподалеку бричке.
Возница, уступая ему место, подвинулся на лавке и спросил:
— Куда едем, Борис Федорович, в Халахальню или сразу в Псков?
— Может, сразу на кладбище? Дурак, по партизанам соскучился? Здесь заночуем! — мрачно обронил тот и, повернувшись к Виктору, прикрикнул: — А тебе что, особое приглашение надо? Прыгай в телегу, да поживее!
Бутырин уселся, возница подстегнул лошадь, и бричка, плавно покачиваясь на кочках, покатила в сторону проступавших размытыми серыми пятнами на фоне леса одноэтажных построек. Перед штабом пучеглазый приказал остановиться и отправился к дежурному договариваться о ночлеге, но долго не задержался и, бормоча ругательства, пошел искать место в казарме.
— Глазенап чертов! С его-то паскудной рожей нас даже в бордель не пустят, придется колотуна на улице давать! — в сердцах произнес возница и полез под сиденье доставать заранее припасенную холщовку.
Слова его вскоре оправдались. Старший инструктор Глазунов, за глаза прозванный Глазенапом, возвратился мрачнее тучи, молча забрал у возницы холщовку и улегся на дно брички. Тот, жалуясь лошади на людскую несправедливость, расхомутал ее, отвел к лесу и привязал к дереву, а затем вместе с Виктором принялся искать место, где бы скоротать ночь. Им повезло: на опушке оказался стог прошлогоднего сена, — и они, не задумываясь, зарылись в него с головой.
Дурманящий аромат мяты и душицы вскружил голову. Виктор с наслаждением потянулся, расслабил гудящее от усталости и побоев тело и впервые за последние дни крепко заснул. Поднял его на ноги рокот авиационных моторов, служивший фоном отборному мату. Разбросав сено, он выглянул наружу. Перед стогом скакал позеленевший от холода Глазенап, пиная разомлевшего от сна возницу. Тот, злобно огрызаясь и стряхивая с себя сено, на ватных ногах поплелся к лошади. Но и после того, как бричка была запряжена, команда трогаться в путь поступила не сразу.
В Псков они выехали, лишь когда солнце поднялось достаточно высоко и на дороге появились машины. Опасаясь партизан, Глазенап предусмотрительно сел на заднее сиденье, положил рядом с собой автомат и до самого города не убирал с него руки.
Когда впереди замаячили зубчатые стены старой крепости, извозчику не пришлось подгонять лошадь: почувствовав близость дома, она перешла на резвую рысцу. Через полкилометра бричка остановилась перед глухими воротами, за которыми, скрытая от постороннего взгляда, размещалась разведшкола.
От внешнего мира центр подготовки агентов и диверсантов «Цеппелин» отделял двухметровый деревянный забор с двумя рядами колючей проволоки поверху. В ночное время кроме часовых его охраняли свирепые сторожевые псы. Внутри территория делилась на две части. В особой зоне под охраной подвижных постов находились штаб, казарма и учебный корпус, где велась подготовка особо ценных агентов, обеспечивающих связь с разведгруппами, действующими в глубоком тылу Красной Армии, мощная радиостанция и гауптвахта. В административной части были общежитие для офицерского состава и инструкторов-преподавателей, столовая, автопарк, а также многочисленные склады и мастерские.
Начальник Центра гауптштурмфюрер СС Курмис начал свою карьеру разведчика еще в середине тридцатых годов, будучи рядовым агентом Абвера в Прибалтике. Уроженец Мемеля, люто ненавидевший все русское, он не за страх, а за совесть работал на «Великую Германию». Но случилось так, что после подписания пакта Молотова — Риббентропа по брусчатой мостовой Риги промаршировали не бравые колонны вермахта, а русская пехота. Курмис вынужден был перейти на нелегальное положение и через несколько месяцев, почувствовав за собой слежку, бежал в Берлин.
Перечень воинских и эсессовских званий
Там он вступил в подмявшую под себя власть национал-социалистическую партию. Хваткий и цепкий в деле, он приглянулся в то время еще начальнику Главного управления полиции безопасности Гейдриху, прошел тщательную проверку, которая подтвердила его абсолютную преданность гитлеровскому режиму, и стал быстро подниматься по служебной лестнице. В тридцать лет он был награжден Железным крестом второй степени, а в конце октября сорок второго получил назначение на один из ключевых участков «Цеппелина» — в Псков.
На новом месте за неполные полгода Курмису удалось наладить результативную деятельность разведшколы. Ее резидентуры уже несколько месяцев успешно работали на территории Вологодской и Архангельской областей. Среди сослуживцев уже поползли слухи о скором переводе удачливого начальника в Берлин. Он и сам с нетерпением ожидал скорого переезда в столицу и поэтому драл с подчиненных три шкуры, не забывая докладывать наверх о своих успехах, но приказа все не было.
Эта неопределенность все больше и больше действовала ему на нервы. За последнее время его измучили бессонница и дурные предчувствия. Вот и сегодня он встал ни свет ни заря, побрился, выпил чашку обжигающе горячего кофе и отправился проверять, как идет служба.
Прикорнувший на посту у радиоцентра часовой первым попал под его горячую руку. Вопли начальника были хорошо слышны не только во дворе, но и за воротами. Поэтому Глазунов благоразумно решил переждать. Он распорядился поставить бричку в конюшню, а сам вместе с Бутыриным прошмыгнул через КПП, на одном дыхании пересек двор и заскочил в общежитие. Здесь все уже находились на ногах.
Виктор с любопытством оглядывался по сторонам. Тут все было на порядок выше, чем ему приходилось видеть раньше. Огромное, в человеческий рост зеркало при входе, чистые занавески на окнах, просторный холл с бильярдом посредине говорили о том, что общежитие было рассчитано далеко не на рядовых агентов, которых гитлеровская разведка пачками перебрасывала за линию фронта. Так, может, ему еще удастся выполнить задание Москвы?
Глазенап, спеша поскорее отделаться от вновь прибывшего, бегом поднялся по деревянной лестнице на второй этаж и завел его в комнату, что располагалась рядом с гладильней. Навстречу им из-за стола поднялся худощавый, среднего роста, с живыми черными глазами хозяин комнаты.
— Привет, Николай! Принимай постояльца! — поздоровался с ним пучеглазый.
Тот смахнул полотенцем с лица остатки пены, положил на стол бритву, проницательно взглянул на гостя, протянул руку и просто сказал: