Напрасно Гитлер взывал к беспощадной борьбе с большевиками и чести воинов-арийцев, победный грохот советских орудий заглушал его истошные вопли, а деморализованные, донельзя измотанные в кровопролитных боях войска все дальше и дальше откатывались на запад.
Грозное эхо Орловско-Курского сражения докатилось и до Берлина. В последние июльские дни сорок третьего года в высших воинских кругах царили растерянность и уныние. Поэтому сообщение группы «Иосиф» о возвращении в Москву Леонова и даже встрече с ним было встречено в «Цеппелине» без особого энтузиазма. Грефе вяло, скорей автоматически, подтвердил свой приказ о скорейшей вербовке «ответственного товарища» и вскоре после этого слег с сердечным приступом.
Дальнейшие заботы об операции свалились на плечи его подчиненных, и Курек с Курмисом принялись наседать на Бутырина. Но тот, «несмотря на все старания», оставался далек от конечной цели — вербовки дяди. В своих радиограммах он признавал, что после провала операции «Цитадель» к родственнику с подобным предложением не так-то просто подступиться, что же касается секретной информации по Наркомату путей сообщения — он делал «все, что мог», добывая ее любыми окольными путями. В августе Бутырину удалось передать важные материалы о крупных перемещениях советских войск в полосе наступления Западного и Юго-Западного фронтов. Они практически полностью подтвердились, что укрепило веру в надежность агента, но так и не отразили полной картины русского наступления. Обстановка на фронтах развивалась настолько стремительно, что разведданные из-за нерасторопности армейских штабистов устаревали прямо на глазах. Правда, это позволяло разведчикам списывать на них же все свои неудачи и уходить от мощных разносов, а кое-кому и от неминуемой отправки на Восточный фронт.
Так продолжалось до конца ноября. Вышедший к тому времени на службу Грефе особого интереса к сообщениям группы не проявлял, гораздо больше его занимала подтачивающая организм изнутри застарелая сердечная болезнь. В конце концов все это надоело Кальтенбруннеру, и 26 ноября он устроил оберштурмбанфюреру настоящий разнос, после которого к Грефе пришлось вызывать врача.
К вечеру, немного оправившись от потрясения, он встал на ноги и потребовал к себе Курмиса, Курека и лучшего аналитика подотдела «ЦЕТ 1А» гауптштурмфюрера Альфреда Бакхауза. Они немедленно поднялись к нему в кабинет и теперь с сочувствием посматривали на пожелтевшее, словно лимон, лицо шефа. На столе Грефе лежала радиограмма от группы «Иосиф», поверх которой была начертана резолюция Кальтенбруннера. Радиограмма поступила накануне, и ее содержание им было известно. В ней, со ссылкой на Леонова, сообщалось о прибытии 23 ноября 1943 года на станцию Москва-Сортировочная танкового корпуса (четыре эшелона) и переброске в район Могилева живой силы и техники противника для подготовки зимнего наступления на этом участке фронта.
Дезинформация по Могилеву, использованная в радиоигре «Загадка»
Резолюция Кальтенбруннера не оставляла сомнений в том, что радиограмма будет направлена самому рейхсфюреру Гиммлеру и начальнику Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковнику Цейтцлеру. Два восклицательных знака, поставленные им, красноречиво свидетельствовали о важности разведданных «Иосифа», но Кальтенбруннер требовал большего — полной информации о плане наступления русских. При всем желании ни Грефе, ни его подчиненные выполнить это указание пока не могли. Бутырин, ссылаясь на «закрытость» Леонова и предвидя последствия от преждевременной расшифровки перед ним, полагал маловероятной прямую вербовку и настаивал на привлечении к сотрудничеству путем постепенного втягивания. Насколько быстро, а главное, с каким результатом могла завершиться эта новая комбинация, здесь, в Берлине, трудно было предугадать. Ситуация снова зависала на неопределенное время, но Кальтенбруннер не хотел больше ждать и требовал от Грефе активных и решительных действий.
Оберштурмбанфюрер болезненно поморщился при одном только воспоминании об унижении, которое сегодня утром ему пришлось пережить в кабинете у Кальтенбруннера, и сердце снова напомнило о себе тупой болью под левой лопаткой. Грефе рефлекторно прижал руку к груди и тяжело вздохнул. Поборов минутную слабость, он выплеснул душивший его гнев на Курека, Курмиса и попавшего под горячую руку Бакхауза. Офицеры понуро смотрели в пол, не решаясь поднять глаза на разбушевавшегося начальника. Его еле слышный вначале голос, с каждым новым словом набирая силу, звучал все громче.
— Господа! Мы с вами проявляем непозволительную медлительность! Операция слишком затянулась! Та отрывочная информация, которую наш агент получает втемную через Леонова, никуда не годится! Мы уже несколько месяцев топчемся на месте, а результата нет! Так дальше продолжаться не может! Опергруппенфюрер крайне недоволен нашей медлительностью! Господа! Сейчас от нас требуются не просто дежурные доклады, а стратегическая информация о планах большевиков. Я повторяю информа…
В этот момент голос Грефе сорвался, горло перехватил нервный спазм. Он дернулся к графину, дрожащей рукой налил воды в стакан и, судорожно глотая, выпил до дна. Офицеры вежливо прятали глаза, стараясь не замечать его слабости, и когда Грефе пришел в себя, Курек, пытаясь смягчить гнев шефа, начал с дежурной фразы:
— Господин оберштурмбанфюрер, мы делаем все, что в наших силах! Я уверен, в ближайшее время группа «Иосиф» заработает в полную силу. Ее последняя информация о подготовке русских к наступлению под Могилевом лишний раз подтверждает, что мы близки к цели.
— Сомнений нет, что Леонов все больше и больше раскрывается перед своим племянником, — поддержал Курмис.
— Господа, я это уже слышу не первый месяц, — с раздражением ответил Грефе.
— Осталось совсем немного, и интуиция подсказывает мне, что мы почти у цели, — гнул свое Курек. — Я рассчитываю…
— Нет у нас этого «немного», Вальтер! Понимаешь, его просто нет! — перебил его Грефе и возвел палец к потолку. — Кальтенбруннеру надоело слушать пустые обещания, он требует решительных действий! Надо искать выход из ситуации, или он, а возможно, и сам рейхсфюрер сделают это за нас.
Его слова были не пустым звуком. Всем, кто сейчас сидел в кабинете, была хорошо известна цена слов «железного Эрнста». Он жил только работой, никогда не жалел себя и того же требовал от подчиненных. Для него, казалось, не существовало недостижимых целей. С упорством фанатика он упрямо шел напролом, и ничто не могло помешать ему в этом. После гибели Гейдриха в сорок втором году в Праге он не позволил РСХА распуститься и собрал всех в один мощный кулак. Со временем Главное управление имперской безопасности превратилось в настоящее государство в государстве. Густая сеть агентов опутала не только саму Германию, но и всю Европу. Одновременно десятки разведывательных операций проводились на громадной территории от Швейцарии до Ирана, Египта и Норвегии, Китая и Латинской Америки. Единственным «белым пятном» на этом шпионском поле оставалась Россия. На Востоке, за «железным занавесом», долго продержаться пока не удалось ни одному серьезному агенту. Поэтому группе «Иосиф», сумевшей на целых полгода закрепиться в Москве, отводилась такая важная роль в задуманной им операции, которая должна была убедительно доказать превосходство РСХА над Абвером. Это прекрасно понимали все присутствующие в кабинете Грефе и мучительно искали выход из создавшегося положения.
— Господин оберштурмбанфюрер, — первым нарушил молчание Бакхауз, — на мой взгляд, задержка в вербовке Леонова связана не столько с нашими неудачами на Восточном фронте, сколько с психологическим барьером, через который Бутырин боится или просто не желает перешагнуть.
— Что ты имеешь в виду, Альфред?! — заинтересовался Грефе.
— Господа! Давайте поставим себя на место Бутырина и Дуайта, — продолжил Бакхауз свои рассуждения. — Они отлично знают, что большинство наших агентов «сыпятся» едва ли не в первый месяц работы. Им удалось продержаться гораздо дольше, и в первую очередь за счет родственных отношений Бутырина с Леоновым: именно они позволяют ему получать — и получать без особого риска — ценную для нас информацию. А не кажется ли вам, что подобное положение как его, так и Дуайта вполне устраивает? Посудите сами — зачем им форсировать вербовку Леонова, если это может нарушить их спокойную жизнь, до предела обострить ситуацию и привести к непредсказуемым последствиям?
— Вполне логично, — согласился Курек. — Как это говорится у русских? Своя рубашка ближе к телу.
— Вы хотите сказать, они специально затягивают вербовку?! — возмутился Курмис. — Я прекрасно знаю Дуайта, это не в его интересах. Зачем ему сидеть на пороховой бочке и испытывать судьбу, если…
— Мартин, не спорь! Ты не хуже меня знаешь, чего на самом деле стоит этот самый Дуайт, — возразил Бакхауз.
— Господа! Это беспредметный разговор, из Берлина всего не увидишь, надо посылать в Москву опытного курьера, — заключил Курек.
Грефе оживился — предложение Курека показалось ему интересным. По крайней мере, оно расширяло ему поле для маневра перед Кальтенбруннером. Теперь тот уже вряд ли сможет упрекнуть его в отсутствии инициативы и бездеятельности. Операция обрела второе дыхание, и Грефе, захваченный новым предложением, распорядился:
— Все, господа, заканчиваем дискуссию! Вальтер прав: ситуацию необходимо изучить на месте, в Москве, и, возможно, уже там принять решение об ускорении вербовки Леонова.
— А ничего другого и не остается, — подтвердил свое предложение Курек.
Бакхауз тоже согласился с ним, а Курмис промолчал.
— В таком случае перейдем к кандидатуре курьера! — взял быка за рога Грефе.
— Штурмшарфюрер Штинацер, — после некоторых колебаний Курек назвал фамилию недавно вернувшегося из командировки курьера.
— Я полагаю, с этой задачей справится оберштурмфюрер Делле, — на этот раз не стал отмалчиваться Курмис.
— Делле? Делле! Бывший ваш подчиненный! — вспомнил Грефе.