— Да, господин оберштурмбанфюрер!
— И чем же он хорош?
— Прекрасно знает Россию, бывал в столице большевиков. До войны в течение полутора лет работал в составе нашей резидентуры под «крышей» технического специалиста. Лично знает Бутырина и Дуайта.
— И первоклассный вербовщик — если надо, самого черта завербует! Я его отлично знаю по совместной работе в Польше, Прибалтике и Словакии, — подержал кандидатуру Делле и Бакхауз.
— С курьером определимся позднее, — не спешил принимать окончательное решение Грефе. — Давайте-ка подумаем, где лучше разместить оперативную базу для нашего курьера. В Москве, под боком у «Иосифа», или все же в Подмосковье?
— В Москве сложно зацепиться, надо искать где-то рядом. — Лысая голова Курека закачалась из стороны в сторону, как у китайского болванчика.
— А если под Калугой, в Малоярославце? Там законсервирован надежный агент, да и удавка НКВД не такая жесткая, как в столице, — вспомнил Бакхауз.
— Малоярославец? — Грефе задумался. Через мгновение в его потухших глазах блеснул слабый огонек, и он оживился: — Господа, а если на эту проблему взглянуть шире! Сводя роль курьера только к вербовке Леонова, мы тем самым ограничиваем свои оперативные возможности.
— Вы имеете в виду организацию резидентуры? — первым сообразил Бакхауз.
— И не просто резидентуры, а создание на базе разрозненных групп, включая группу «Иосиф», мощной, широко разветвленной агентурной сети в самом сердце большевизма!
— Блестящая идея! — загорелся Курек. — Я не сомневаюсь, что она найдет полную поддержку у обергруппенфюрера!
— Это будет настоящий прорыв! — воскликнул Бакхауз.
— Вальтер! Альфред! Давайте не будем опережать события, — оттаял под лестными оценками подчиненных Грефе и, заканчивая совещание, предложил: — Господа, попрошу вас еще раз тщательно взвесить все здесь сказанное и к концу дня внести конкретные предложения.
Через день после совещания у Грефе инструктор-вербовщик Псковской разведывательно-диверсионной школы оберштурмфюрер Петр Делле оказался в Берлине. Изматывающую проверку в кабинетах «Цеппелина» на Потсдамерштрассе, 29 он прошел всего за сутки. Наци до мозга костей, Делле ни у кого не вызвал сомнений в своей надежности, а солидный послужной список (в нем значилась вербовка даже министров) говорил сам за себя.
Курмис снова воспрянул духом — ведь его выбор одобрил сам шеф РСХА — и поэтому всю неделю, пока шла подготовка, не отходил от Делле ни на шаг. Ранним утром шестого декабря вместе с Бакхаузом он отправился провожать его на аэродром.
«Юнкерс» с Делле, его заместителем Кемпке и радистом на борту поднялся над Берлином и взял курс на Смоленск. Там уже поджидал готовый к вылету «Хейнкель-3», но переброску агентов в Малоярославец пришлось отложить — подвела погода: на безоблачном небе засияла россыпь ярких звезд, столбик термометра резко пошел вниз, и после переговоров с начальством решили не рисковать.
На вторые сутки южный ветер принес с собой оттепель. Небо затянуло серыми тучами, и пока не разыгралась метель, летчики побежали прогревать моторы.
Вздымая снежную пыль, самолет легко взмыл в воздух и, набрав высоту, взял курс на восток. Через сорок минут под его крылом еле заметным, пульсирующим пунктиром промелькнула линия фронта. Опытный экипаж уверенно вел самолет к цели. Прошло около получаса, и из кабины пилотов показался штурман. Агенты поняли его без слов, поднялись с лавки и прошли к люку. Штурман ободряюще похлопал по плечу Делле и распахнул дверцу. Тот, едва устояв под напором колючего ветра, ворвавшегося в кабину, собрался в комок и первым шагнул в мрачную бездну.
Спустя сутки служба радиоперехвата НКВД засекла в районе Калуги работу нового передатчика. Через три дня его позывные опять зазвучали в эфире, но теперь уже на сто километров севернее, недалеко от поселка Детчино. В калужском управлении Наркомата госбезопасности сбились с ног, пытаясь разыскать неведомого радиста, но передатчик больше не подавал признаков жизни. За это время агенты «Цеппелина» успели обжиться в доме завербованного еще в годы прошлой мировой войны агента по кличке Кайзер и занялись подготовкой к выходу на связь с московской группой. Опытный, не один раз прочувствовавший на собственной шкуре мертвую хватку советской контрразведки, Делле первую явку намеренно сорвал.
Рапорт Г. В. Утехина В. С. Абакумову о ходе радиоигры
В тот день он отправился в Москву вместе с Кемпке, и там, на Казанском вокзале, смешавшись с толпой, оба по очереди вели наблюдение за третьей платформой. Ровно в час дня там появился Бутырин и, как положено, «засветился» у номерного столба. Постояв немного, он продефилировал по перрону и снова возвратился к столбу. «Хвоста» за ним Делле не заметил, но на связь выходить не спешил, решив на всякий случай перестраховаться и внимательно присмотреться к тому, что происходило вокруг.
Поначалу Бутырин держался уверенно, строго следуя инструкции из последней радиограммы. На груди его топорщился приметный красный шарф, а в правой руке, как и положено, была зажата газета. Все пятнадцать минут, отведенные на явку, он упорно прохаживался вдоль третьей платформы, а когда они истекли, похоже, занервничал. Голова его как на шарнирах завертелась по сторонам, походка стала несколько суетливой. Какое-то время он еще покрутился на вокзале, а затем, смешавшись с волной пассажиров, стремительно метнулся к темному зеву подземного перехода. Едва не упустившие его агенты больше часа мотались за ним по всей Москве, и Делле даже не раз пожалел, что его «коллега» оказался таким докой. В конце концов он привел их к старому купеческому особняку в Тихвинском переулке, где поднялся в квартиру на третьем этаже…
В пятницу все повторилось. Бутырин без опозданий, в тринадцать часов, опять подошел к третьей платформе, но и на этот раз курьера из «Цеппелина» он не дождался. Перед глазами разведчика прошли сотни человек, но ни один из них не подал условного сигнала. Полный сомнений и тревог, с тяжелым сердцем он возвратился в квартиру. На вопросительные взгляды Сафронова и Дуайта он лишь пожал плечами, отрицательно покачал головой, сбросил давивший на плечи полушубок, молча прошел в кухню и устало опустился на стул. Николай, чтобы как-то разрядить обстановку, выставил на стол чугунную сковороду с остывшей яичницей и принялся нарезать хлеб, но Сафронов отказался есть и поспешил на Лубянку.
Оставшись одни, разведчики уныло ковырялись вилками в яичнице, вылавливая куски поджаренного сала. Обед уже подходил к концу, когда в прихожей раздался звонок. Николай, удивленно пожав плечами, прошел в коридор, заглянул в глазок и, увидев расплывчатый мужской силуэт, спросил:
— Кто там?
— Свои! — прозвучало в ответ. — Открывай, а то тут такой колотун, что яйца уже звенят, — раздался незнакомый голос.
Нащупав в потемках ключ, Николай провернул его в замке и приоткрыл дверь. Затянутая паутиной электрическая лампочка едва рассеивала стылый полумрак, что-либо разглядеть в ее свете было трудно. Когда глаза наконец освоились, он увидел низко надвинутую на самые глаза шапку из кролика; нижнюю часть лица звонившего скрывал поднятый воротник. Николай собрался было послать его куда подальше, но слова в последний момент присохли к губам, а сердце ухнуло вниз. Перед ним стоял, нахально перекатываясь с пяток на носки, не кто иной, как инструктор-вербовщик Псковской разведшколы оберштурмфюрер Делле.
— Что, не узнаешь старого приятеля? — Тот с кривой усмешкой шагнул вперед.
— Ланге?! — машинально выпалил Николай, вспомнив кличку одного из самых свирепых преподавателей.
— Тише! Ты еще на весь подъезд заори! — цыкнул тот и предупредил: — Забудь про Ланге — это было там, а здесь я Петр Петрович Смирнов!
— Понял, — с трудом выдавил из себя Николай и отступил в глубь коридора.
Вошедший вслед за ним Делле колючим взглядом скользнул по двери в гостиную и, не вынимая правой руки из кармана пальто, спросил:
— Есть кто чужой?
— Нет, только свои, — успокоил его Николай.
— И много тут вас, своих?
— Я и Бутырин.
— А… — протянул Делле, расслабившись.
— Ну что, так и будем стоять, давай проходи, раздевайся! — Николай суетливо полез в шкаф за плечиками.
Делле, похоже, окончательно успокоился. Стащив с головы шапку, он швырнул ее на полку, не раздеваясь дальше, подошел к зеркалу и принялся нарочито тщательно расчесывать редкие пряди волос на голове. Побывавший не в одной переделке, он не доверял никому и ничему, кроме собственной интуиции, и она обычно не подводила. На этот раз его не оставляло едва уловимое ощущение опасности, но оно было каким-то неопределенным — так, размытые и разрозненные противоречивые мелочи, которым он пока не находил объяснений.
Появление в прихожей Бутырина оттеснило их на второй план. Он, как и Дуайт, с изумлением воскликнул:
— Ланге?!
— Да что вы все заладили — Ланге, Ланге! Петр Петрович я! — с раздражением ответил агент.
— Так это тебя я должен был встретить на Казанском?! — догадался Виктор.
— Да.
— Но как?! Почему ты здесь?
— Какая разница! Главное, что мы встретились!
— Но это же нарушение всех правил конспирации! Из-за тебя я на долбаном Казанском глаза патрулям успел намозолить! — продолжал возмущаться Виктор.
— Ну и что. Зато теперь я уверен, что вы энкавэдэшникам не продались, — отрезал Делле и по-хозяйски принялся осматривать квартиру, не поленился даже заглянуть в темный чулан.
— Ничего не скажешь, шикарно живете, как у Христа за пазухой! — похвалил он. — С такой «крышей» всю войну можно спокойно пересидеть.
— Грех жаловаться, — буркнул Николай.
— А кто хозяин? — продолжал напирать Делле.
— Одна старуха.
— И еще жива? — Рот агента расплылся в улыбке.
— Да она и нас с тобой переживет! — в сердцах ответил Виктор.
— Что-то я ее не заметил…
— У сестры она, в деревне, — услужливо пояснил Николай.
— Отлично! При случае можно будет у вас отлежаться. Как, хозяин, не возражаешь? — обратился Делле к Виктору.