— Горяч ты, Андрей, пистолет к затылку — последний и не лучший аргумент в разведке. Где гарантия, что после захвата Делле информация не уйдет в «Цеппелин»? — остудил его пыл Абакумов. — Я вот не сомневаюсь, что на явку с Бутыриным он наверняка придет с прикрытием.
— То, что он работает в компании, нет даже сомнений! — согласился Барышников. — Не засветиться перед «наружкой» и проследить Бутырина — одному такое вряд ли под силу.
— А помните рацию, что недавно заработала под Калугой? Наверняка она его. И сколько с ним прилетело агентов — одному Богу известно, — вздохнул Утехин.
Абакумов неожиданно улыбнулся:
— Георгий Валентинович, нам, коммунистам, полагаться на Бога — последнее дело, а вот то, что Делле прилетел не один, наводит, знаете ли, на мысли.
— Думали, и еще как! Как бы его на роль резидента не отрядили…
— Вот и я о том же говорю! — оживился Абакумов. — Делле — фигура крупная в гиммлеровском ведомстве, и разменивать его на роль курьера, даже имея в виду вербовку Леонова, — это слишком мелко. Наверняка перед ним поставлена более масштабная задача.
— Судя по тому, как он уверенно ведет себя в Москве, напрашивается вывод, что этот засланец здесь не в первый раз, — предположил Барышников.
— Точно, не в первый. Я тут уточнил кое-что. Он до войны почти полтора года техническим специалистом числился. Так что город прекрасно знает, раз сумел не попасть под засветку нашего наблюдения, — отрапортовал Окунев.
— Молодец, Андрей, оперативно сработал, — похвалил его Абакумов. — Но это только усложняет задачу, а решить мы ее обязаны во что бы то ни стало.
— Виктор Семенович, — вдруг оживился Утехин. — А если спалить Делле на связи с другими агентами?
— На связи, говоришь?.. — Абакумов призадумался. — Что ж, это дельное предложение. Вопрос только в том, где их искать, других агентов, — времени-то у нас почти не осталось.
— По крайней мере направление нам известно — Москва — Калуга! — предположил Барышников. — Оба раза рация работала на этом участке.
— Причем ближе к Калуге, — поддержал Окунев. — Об этом говорит одна маленькая деталь. В беседе Делле проговорился, что остановился рядом с Калугой.
— Получается задача с одним неизвестным, — заключил Абакумов. — Если решим ее — найдем лежку Делле, а там уже и шпионские связи можно будет поворошить.
— Но силами наших двух отделов с такой масштабной задачей не справиться, — посетовал Утехин.
— Насчет сил, Георгий Валентинович, не переживай, поможем, тут важнее, чтобы с умом сработали и в нужный момент не подкачали.
— Не подкачаем, Виктор Семенович! — дружно заверили его офицеры.
— Я надеюсь! — улыбнулся Абакумов и отдал распоряжение: — Владимир Яковлевич, пусть наши разведчики в очередной радиограмме пожалуются на Делле. За нарушение конспирации его наверняка по головке не погладят, а потом, когда мы уберем его, это поможет отвести подозрения от Бутырина и соответственно от нашей операции.
На следующий день на имя Грефе ушло очередное донесение. В нем сообщалось о внезапном появлении Делле в незапланированном месте, что было чревато провалом. В ответной радиограмме было обещано повлиять на него.
Тем временем десятки оперативных групп СМЕРШ вели кропотливый поиск логова гитлеровского резидента. Удача пришла к ним двадцать четвертого декабря. После встречи агента с Бутыриным на Курском вокзале одна из оперативных групп, разбросанных на участке Москва — Калуга, засекла Делле, сходящего с поезда с каким-то здоровяком в Малоярославце, и уже дальше не выпускала эту пару из виду. Как выяснилось, агент жил в небольшом частном домике, и с этого дня все его обитатели оказались под колпаком военной контрразведки. Оставшееся до Нового года время Делле и Кемпке продолжали мотаться по Подмосковью и встречаться с агентами, даже не подозревая, что вокруг них и вокруг активируемой ими шпионской сети неумолимо сжималась петля, сплетенная на Лубянке.
Глава 17
Такие дни, как 10 января 1944 года, редко выпадают в Подмосковье. Бушевавшая почти всю ночь метель к рассвету стихла, небо быстро прояснилось, и сквозь морозную дымку проглянуло блеклое зимнее солнце. Заснеженный лес ожил. О войне напоминал лишь комариный писк морзянки, раздававшийся на поляне. Агентурная группа Делле выходила на связь с Берлином.
Лютый мороз щипал радиста за пальцы, и тот спешил и с такой скоростью нажимал на ключ передачи, что в глазах начинало рябить. Сам Делле прятался неподалеку. Крепко сжимая в побелевшей руке пистолет, он следил за тропинкой, ведущей к железнодорожной станции Детчино. На противоположной стороне поляны радиста караулил Кемпке. Поеживаясь от холода, он на чем свет стоит клял в душе Делле за типично прусское упрямство. Ведь предлагал же ему Дериглаз выйти на связь с «Цеппелином» с окраины Малоярославца, но тот настоял на своем и погнал их в этот дурацкий лес! От собачьего холода Кемпке уже не чувствовал под собой ног и, чтобы окончательно не околеть, все чаще и чаще прикладывался к фляжке с водкой. Хуже всего приходилось Дериглазу — он не мог оторваться от радиопередатчика ни на секунду. Когда последний знак ушел в эфир, радист, следуя примеру Кемпке, тоже выпил. Сорокаградусная водка забулькала в его промерзшем горле, как обыкновенная вода в водопроводной трубе, но Делле, выхватив фляжку у него из рук, прикрикнул:
— Хватит! Нам что, тебя потом на своем горбу тащить?
— От тебя дождешься! — огрызнулся Дериглаз.
— Заткнись! Прячь рацию — и уносим ноги! — Делле натренированным движением сдернул с ветки антенну и сунул в руки радисту.
Дериглаз непослушными пальцами принялся скручивать шнур, но тот не держался в руках и валился в снег. На помощь пришел Кемпке, вдвоем они быстро запихнули рацию в вещмешок, а потом все трое, построившись цепочкой, рысью побежали к станции.
Однако передвигаться по глубокому снегу оказалось не так-то просто. Через полкилометра тщедушный радист плашмя рухнул на снег и, несмотря на яростный рев Делле, не смог подняться. Чтобы немного передохнуть, группе пришлось искать укрытие. Кемпке первым увидел засыпанный снегом стог сена и зарылся в него с головой, рядом с ним пристроились остальные. Передышка длилась недолго, пронзительный гудок паровоза напомнил, что время не ждет, и им пришлось снова выбираться на трескучий мороз. Стряхнув с себя солому и проверив оружие, они побрели в поселок, но по пути к нему сделали небольшой крюк, чтобы появиться с противоположной от леса стороны.
На станции в зале ожидания они столкнулись с комендантским патрулем, но патрульные, скользнув усталым взглядом по «бывалым фронтовикам», молча отступили в сторону и отдали честь.
Делле, небрежно козырнув в ответ, прошел в холодное, неотапливаемое помещение и по-хозяйски осмотрелся. Ничего подозрительного он не заметил, но старая выучка сказалась. Места были выбраны так, чтобы хорошо просматривались все окна и двери, включая выход на перрон.
После изматывающего броска по глубокому снегу неподвижность подействовала на них как снотворное. Первым сморило Дериглаза, через пару минут он задремал. Кемпке тоже долго не продержался, один лишь Делле крепился из последних сил. Дежурная по станции принесла охапку дров и подбросила березовый чурбачок в печку-буржуйку. Слабо тлевший до того огонек разгорелся, и в зале стало теплее. Голова радиста безвольно упала на грудь, а Кемпке храпел уже вовсю. Чтобы скоротать время до прихода поезда, Делле начал считать почти беспрерывно мелькавшие за окном вагоны, но это занятие, как и монотонное гудение огня в печке, вскоре убаюкало его, чувство опасности притупилось, веки налились неимоверной тяжестью, и он не заметил, как заснул.
Однако сон его оказался недолгим. Сигналом к мгновенному пробуждению послужил стук входной двери. У порога топали, счищая снег с валенок, два кряжистых железнодорожника. Лениво переговариваясь между собой, они прошли к печке и со скучающим видом принялись разглядывать пассажиров. В какой-то момент Делле показалось, что один из них — рыжеусый молодой парень с уродливым шрамом на щеке — смотрит на него более внимательно, чем на остальных пассажиров, а когда их взгляды встретились, поспешил отвернуться. Смутное чувство тревоги, зародившееся еще утром, когда они втроем выходили из дома Кайзера, вновь засосало под ложечкой. Тогда ему вдруг показалось, что чья-то пара внимательных глаз следит за каждым его шагом. Он вовсе не считал себя провидцем, однако привык доверять интуиции. По дороге на вокзал возникшие было подозрения рассеялись, правда, потом, когда они ехали в поезде, неприятные ощущения снова дали знать о себе. Окончательно Делле успокоился, лишь когда в эфир ушла радиограмма в Берлин.
И вот теперь Делле отчетливо понял, что не ошибся. Ему не давал покоя цепкий взгляд рыжеусого. Сейчас он стоял спиной к нему и грел озябшие руки у печки, но это ничего не меняло. Звериное чувство опасности теперь работало на полную катушку. Тишина, царившая в зале ожидания, уже не казалась такой убаюкивающе мирной. Среди немногочисленных пассажиров явно происходило какое-то пока еще трудно уловимое, но кем-то спланированное движение. Боковым зрением Делле заметил, как в углу завозился мужик в черном овечьем тулупе, прощупывая колючим взглядом вещмешок с рацией. Два пехотинца — сержант и ефрейтор, — до этого о чем-то оживленно беседующие между собой, как по команде встали и пересели поближе к выходу на перрон. На привокзальной площади тоже засуетились, за окнами промелькнул комендантский патруль, а у водонапорной башни остановился грузовик, из которого как горох посыпались солдаты.
Это развеяло последние сомнения Делле. Каждая клеточка его тела кричала об опасности, призывая к активному действию — дальше медлить было нельзя. Агент сжался как пружина, нащупал под полушубком рукоять пистолета и зло пихнул в бок Дериглаза. Тот проснулся и осоловело захлопал глазами.
— Тихо! Не дергайся! — шепнул ему Делле. — Возьми на мушку того, в черном тулупе, видишь, сидит в углу напротив.