— Как-нибудь вместе расхлебаем, — поддержал его Тарасов.
— Конечно, хреново, что радиста упустили, но давайте рассуждать без эмоций, — с напором заговорил Барышников. — Делле нейтрализовали? Нейтрализовали! Двое на свободе? На свободе! Хорошо это или плохо — время покажет. Шум при облаве подняли? Подняли, и еще какой! Но с другой стороны, это может убедить господ из «Цеппелина», что на группу мы вышли не через Виктора. Ведь не идиоты же мы, чтобы так топорно брать Делле и светить своих агентов. Сейчас для нас самое слабое место — радист, хотя, может, оно и к лучшему, что он дал деру.
— Погоди, погоди, Владимир Яковлевич! Я что-то тебя не совсем пойму, — удивился Утехин. — Ты куда это клонишь?
— А я и сам пока не знаю, но, кажется, кой-какую мысль зацепил, — оживился Барышников и продолжил размышления вслух: — Что мы знаем про радиста? Да ничего! А если он такой же упертый, как Делле? И что с ним прикажешь делать? Играть за него на «пианино» я бы не рискнул — можно сфальшивить. Так что, братцы, нечего раньше времени голову пеплом посыпать, не все так плохо, главное, нам дальше дурака не свалять и обыграть в нашу пользу последнюю встречу Делле с Бутыриным.
Уверенный тон Барышникова разрядил обстановку в кабинете. Утехин окончательно остыл, и его пытливый ум уже искал пути, как вписать случившееся в контекст операции. Подсказка пришла неожиданно, и ее невольно дал Окунев. Остро переживая свою неудачу, он предлагал самые фантастические варианты. Один из них — вспугнуть в Малоярославце Кайзера, пусть он уйдет к немцам и там расскажет о провале группы. Но Барышников с ходу забраковал его идею.
— Больно ты добрым стал, Андрей! Если еще и этого старого хрыча отпустить, фрицы нас точно уважать перестанут.
— Добрый он только сегодня, — заступился за своего подчиненного Утехин, и тут его лицо внезапно просветлело. — А ну, Андрей, быстро вспоминай: где и с кем Делле проводил явки?
Окунев принялся скороговоркой перечислять:
— Установлено шесть агентов. Двоих можно не считать — Виктора и Николая, остальные четыре…. — Но он так и не закончил.
— Знаю, что шесть! — перебил его Утехин. — Меня интересует только… Железнодорожник.
— Это тот, что из Калуги?
— Он самый!
— Работает в депо. Живет в своем доме. Семьи не имеет…
Похоже, эти данные не очень интересовали Утехина — прервав подчиненного на полуслове, он обратился с вопросом к Барышникову:
— Владимир Яковлевич, ты помнишь, где осенью прошлого года работала рация, которую нам так и не удалось накрыть?
— Кажется, под Калугой! — неуверенно ответил тот.
— Совершенно верно! Но в ноябре радист неожиданно замолчал, и в это же самое время объявился Делле.
— Ай да, Георгий! Ну, молодец! — изумился Барышников. — Выходит, что Железнодорожник из Калуги и тот самый радист — одно и то же лицо? Может быть, может быть… Это очень интересно, но я пока не соображу, как его привязать к нашей операции…
— Сейчас поймешь, — не стал испытывать терпения Утехин и пояснил: — Надо развесить на всех станциях от Москвы до Калуги фотографию с сопутствующим текстом: разыскивается, мол, Делле, а дальше, я надеюсь, сработает цепочка: Железнодорожник — радист — «Цеппелин». Самого Железнодорожника до поры до времени трогать не будем, хватит нам одного Кайзера, да и того возьмем, когда ситуация немного прояснится.
— Толково придумано! — одобрил Барышников и в свою очередь предложил: — Не лишним будет, если Виктор сообщит в Берлин о несостоявшейся встрече с Делле. Как говорится, будем до конца вешать на него всех собак.
Против такого плана никто возражать не стал, с ним уже можно было смело идти к Абакумову, но того на месте не оказалось, дежурный по главку сообщил, что он выехал на совещание в Ставку Верховного Главнокомандующего, поэтому, не дожидаясь его возвращения, они начали действовать самостоятельно. Окунев отправился на квартиру в Тихвинском переулке, чтобы предупредить разведчиков о разгроме группы Делле и организовать засаду, так как нельзя было исключить, что Кемпке или радист, спасаясь от погони, придут именно туда. По указанию Утехина в техническом отделе изготовили и размножили фотопортрет Делле. Тарасов с оперативной группой выехал в Калугу, чтобы на месте организовать наблюдение за Железнодорожником.
К возвращению на Лубянку Абакумова маховик контрразведки уже заработал на полную мощь. В Тихвинском сидела засада, фотографиями Делле пестрели все щиты на железнодорожных станциях калужского направления, а ориентировки на розыск лежали на столах начальников управлений СМЕРШ фронтов и армий.
В первые сутки поиск не дал результатов — в сети попалась лишь мелкая рыбешка: дезертиры, уклонисты и просто похожие на Делле.
В Калуге пока тоже не происходило ничего примечательного, Железнодорожник не проявлял беспокойства. Утром он, как обычно, пришел на работу, недолго потолкался в конторе, равнодушно посмотрел на доску объявлений, где висел фотопортрет Делле, потом весь день провозился в мастерской депо и только вечером, изменив своей привычке, не отправился в привокзальную пивную, а поспешил домой, но и там долго не задержался.
Стук калитки на заднем дворе заставил группу Тарасова основательно поволноваться. Стараясь не привлекать к себе внимания, оперативники преследовали серую тень, на спине которой горбатился то ли мешок, то ли рюкзак. Гитлеровский агент долго петлял по узким улочкам, но в конце концов пробрался в район развалин. Там он на какое-то время исчез из виду, но вскоре вынырнул как из-под земли рядом с притаившимся в засаде Тарасовым. Чтобы не вспугнуть его, старший лейтенант поглубже забился в щель и затаил дыхание. Брать Железнодорожника пока было нельзя.
В тот же день в Калуге засекли работу радиопередатчика, а уже утром на Лубянке читали срочный отчет Тарасова и докладную службы перехвата. Задуманная уловка сработала, теперь оставалось запастись терпением и ждать реакции «Цеппелина». И она не задержалась, но, к удивлению контрразведчиков, поступившая радиограмма мало чем отличалась от предыдущих. Как всегда лаконично, Берлин требовал уточнить давнюю информацию, касавшуюся количества и типа танков, перебрасываемых через железнодорожную станцию Москва-Сортировочная для усиления Западного фронта. Утехин и Барышников голову сломали над этой загадкой, но на следующем сеансе радиосвязи все стало на свои места.
Поздно вечером в пятницу эфир взорвался тревожным писком морзянки. Сообщение берлинского радиоцентра принимал Дуайт, за его спиной томились от нетерпения Бутырин, Окунев и Тарасов. Содержание радиограммы не оставляло сомнений в том, что сообщение Железнодорожника все-таки дошло до «Цеппелина», хотя о провале группы Делле в ней не упоминалось.
«Немедленно сменить квартиру. В случае выхода на связь Делле, Кемпке или Дериглаза тихо ликвидировать их и уйти на нелегальное положение».
На Лубянке вздохнули с облегчением. В кабинете Барышникова, где собрались руководители операции, царило приподнятое настроение — с этого дня радиоигра «Загадка» обрела второе дыхание. Группа «Иосиф» по-прежнему рассматривалась в Берлине как ценнейший источник информации, а ради ее членов там были готовы пожертвовать кадровыми сотрудниками.
В Москве решили подыграть «Цеппелину» и вскоре произвели арест Кайзера, оставив на свободе Железнодорожника. Дуайт и Бутырин, «выполняя» приказание Курека, в тот же день перебрались на тихую дачу в Малаховке. Весь февраль они провели за тем, что изредка ходили на лыжах и читали книги, которые им привозили из Москвы то Тарасов, то Окунев. На связь с «Цеппелином» они выходили раз в неделю, как и требовала инструкция.
Восьмого марта они посетили детский дом для сирот-инвалидов. Эта короткая поездка внесла оживление в монотонное течение их жизни. Радостный щебет ребятни и добрые лица воспитательниц напомнили им, что рядом есть другой мир, в котором живут чьи-то жены и дети. Вернулись они приободренными, но к вечеру Николай захандрил, а затем несколько дней ходил сам не свой. Абакумов не ошибся в своих расчетах.
За все эти дни из Берлина не пришло ни одного серьезного задания, даже вопрос о вербовке Леонова завис в воздухе. «Цеппелин» выдерживал паузу, просчитывая, чем обернется провал группы Делле для остальных агентов. Лишь к концу марта там, похоже, окончательно успокоились. Временный карантин, установленный для группы «Иосиф» в мрачных и холодных кабинетах на Потсдамерштрассе, наконец закончился. Двадцать девятого числа Курек разразился длинной радиограммой. В ней он, не скупясь на слова, превозносил до небес мужество своих агентов, ведущих тайную борьбу с большевизмом, а чтобы еще больше поднять их боевой дух, намекал на скорый удар вермахта по Красной Армии, в который им предлагалось внести свой «неоценимый вклад». Под вкладом подразумевалась «вербовка Леонова с целью получить от него данные о военных планах верхушки большевиков».
Последние фразы расшифрованной радиограммы были дважды подчеркнуты красным карандашом. В своей резолюции Абакумов требовал от Барышникова и Утехина в течение дня внести конкретные предложения по подключению Леонова к оперативной игре с «Цеппелином».
Барышников еще раз перечитал резолюцию, размашисто расписался и протянул документ сидевшему напротив Утехину. Тот тоже поставил свою подпись, а затем заговорщицким тоном сказал:
— А что, Владимир Яковлевич, не пора ли нам как следует порадовать всю эту шпионскую компанию?
— Пожалуй, да! Хватит Леонову ломаться, ведь деньги-то предлагают немалые, — шутливо ответил Барышников, принявший его игру.
— Ну уж нет, только деньгами они не отделаются. Леонов — мужик с головой, на десять шагов вперед все просчитывает. На дворе у нас сорок четвертый год — пусть потребует еще и американский паспорт.
— Тогда чего мелочиться — если трясти «Цеппелин», так трясти по-настоящему. Не замахнуться ли нам на счет в солидном швейцарском банке?
— Согласен! Сколько запросим?
— Для начала тысяч пятнадцать долларов.