— А не многовато? — засомневался Утехин.
— В самый раз будет! Чем наш Леонов хуже какого-нибудь там Рокфеллера или Ротшильда?
— Да ничем!
— В таком случае с ценой определились. Самого Леонова будем предупреждать, что на него такое богатство свалится?
— А вот это надо обмозговать. — В голосе Утехина появилась деловая сухость.
Прогнав с лица добродушную улыбку, он взял чистый лист бумаги и крупно написал на нем заголовок: «Мероприятия», — потом поставил цифру один и задумался. Барышников подсел ближе, и они принялись набрасывать план ввода в операцию нового игрока. Первый пункт не вызвал никаких разногласий: Леонову отводилась роль «паровоза», который потащит за собой начавшую было затихать радиоигру. Постепенно следующий этап операции, разработанной почти год назад в кабинете у Абакумова, приобретал все более зримые очертания. Опытные, проработавшие не один месяц бок о бок контрразведчики с полуслова понимали друг друга, хотя говорили на языке, порой непонятном простому обывателю.
Утехин взял чистый лист бумаги, написал на нем два слова: «втемную» и «вполутемную», — пододвинул Барышникову и спросил:
— На каком варианте остановимся?
Тот наморщил лоб и после коротких раздумий ответил:
— Втемную вряд ли получится — слишком много вопросов придется на самом Леонове завязывать.
— Значит, будем работать с частичной расшифровкой перед ним Виктора, — согласился Утехин.
— Но только его, а вот Дуайта категорически светить не стоит.
— Конечно! Леонову достаточно знать, что Виктор работает на нас.
— А я так думаю, что разжевывать ему ничего не надо — он мужик башковитый, все на лету схватывает, к тому же в тридцать девятом мы его хорошо поучили, поэтому лишних вопросов он задавать не станет.
— Ладно, поживем — увидим, — не стал возражать Утехин и продолжил: — Меня больше беспокоит другое — его начальник, сам знаешь, во что это может вылиться.
— Да никуда он от нас не денется! Абакумов надавит как следует, и тот сделает все, что мы скажем, — отмахнулся Барышников. — Я вот думаю, что проблема может возникнуть в совершенно другом месте. Как только Виктор доложит в «Цеппелин» о вербовке Леонова, там сразу потребуют дать «убойную информацию».
— В этом я ни минуты не сомневаюсь, и потому, хочешь не хочешь, придется подыграть фрицам, а здесь нам без дезы Генштаба никак не обойтись.
— В том-то вся и загвоздка. Ты, Валентин, не хуже меня знаешь, что они стоят насмерть за каждую цифру, за каждое слово, иногда проще Берлин взять, чем выбить из них маломальски подходящую информацию.
— Ничего, что-нибудь да выцарапаем, у меня в оперативном управлении уже наладились с мужиками хорошие рабочие контакты, — заверил Утехин.
— Хотелось бы верить, но лучше начать работу с ними сейчас, чтобы потом, когда «Цеппелин» озадачит, нам с тобой не носиться в режиме ошпаренной кошки, — не успокаивался Барышников.
— Не переживай, Володя, сегодня же поручу Окуневу вплотную заняться этим вопросом.
— Вот и договорились, а я с моими ребятам подготовлю радиограмму в «Цеппелин», — кивнул Барышников. На том и разошлись.
Спустя два дня после этого Абакумов внес в план небольшие изменения и утвердил его вместе с текстом радиограммы от Бутырина.
Тем же вечером в Малаховке заработал радиопередатчик, и в Берлин полетело срочное донесение:
«Л. дал принципиальное согласие на сотрудничество, но при условии получения паспорта гражданина США, пятнадцати тысяч долларов наличными и открытия счета на его имя в одном из банков Швейцарии».
«Цеппелин» не замедлил с ответом. В своей радиограмме Курек рассыпался в благодарностях:
«Выражаем восхищение вашей блестящей работой, передаем личную благодарность обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Для оказания помощи в вербовке Л. 30 марта к вам будет направлен курьер лагеря особого назначения Главного управления имперской безопасности А. Гальфе. Он доставит запасную радиостанцию, чистые бланки фиктивных советских документов, 5 тыс. долларов США и 500 тыс. рублей. Встречайте его на железнодорожной станции Егорьевск в 13.00. В случае срыва повторная явка на том же месте на следующий день. Да поможет вам Бог!»
Это сообщение всколыхнуло контрразведчиков, и накануне высадки курьера в отделах Барышникова и Утехина царило напряженное ожидание. Спало оно, когда радиолокаторы засекли в небе над Егорьевском немецкий самолет, а позже, примерно в час тридцать, над озером проплыл купол парашюта и исчез в глубине леса.
К этому времени Виктор уже находился в Егорьевске, в штабе батальона внутренних войск НКВД. По большому счету делать ему было нечего — только ждать. Проснулся он рано и после сытного армейского завтрака, чтобы как-то скоротать время до встречи с Гальфе, засел играть в подкидного дурака вместе с Окуневым и Тарасовым, но вскоре это занятие им наскучило, и он взялся за томик Пушкина, чудом оказавшийся на столе комбата.
Но даже стихи не смогли отвлечь его от мыслей о предстоящей встрече с курьером «Цеппелина». Отложив книгу в сторону и потирая заломивший затылок, он отправился на улицу. Разгоряченное лицо приятно обвевал свежий ветерок, яркое солнце слепило глаза, о недавней зиме напоминали только кучки серого снега, съежившегося в тени забора. Запах молодой, пробившейся у завалинки травы кружил голову. Виктор присел на ступеньку и постарался на время забыть о предстоящей операции. Память возвратила его в дни далекого детства. За калейдоскопом лиц и событий он не сразу услышал скрип прогибающихся досок за спиной.
На крыльце появился Окунев. Деловито постучав по часам на руке, он кивнул Виктору. Стрелки показывали двенадцать двадцать пять, пора было отправляться к вокзалу. Виктор поднялся, расправил складки шинели под ремнем, спустился во двор и вышел на улицу. Через пятнадцать минут он уже был на месте. До встречи с Гальфе он решил осмотреться, чтобы знать, как поступить в непредвиденной ситуации. В двух крохотных залах вокзала было немноголюдно. Среди пассажиров толкались Окунев и Тарасов, и Виктор окончательно успокоился: все находилось под контролем, и даже если Гальфе вдруг что-то заподозрит, у него практически нет шансов скрыться.
Время тянулось убийственно медленно. Стрелки ползли по циферблату с черепашьей скоростью. Проходила минута за минутой, контрольный срок явки истек, а курьер так и не появился. Виктор внутренне напрягся и поискал глазами Окунева. Тот стоял неподалеку и, перехватив его тревожный взгляд, еле заметно помотал головой. Бутырин снова принялся выхаживать по перрону. Внезапно сердце его екнуло. За сложенными в неровный штабель шпалами, как ему показалось, мелькнула смутно знакомая фигура.
По железнодорожным путям со стороны стрелки устало брел ладный старший лейтенант-летчик с вещмешком за спиной. Это был Гальфе! Форма советского офицера и по-другому зачесанные волосы не могли ввести в заблуждение Виктора, ему хорошо запомнилась нелепая, подпрыгивающая походка этого господина.
Справка по материалам о немецком агенте Гальфе Алоизе Иосифовиче
Виктор отыскал взглядом Окунева и поправил правой рукой шапку на голове. Это был сигнал. Окунев принял его и дважды кивнул в ответ.
Операция началась. Десятки внимательных глаз как в фокусе сошлись на Викторе. Заметил его и Гальфе. Держался он на удивление уверенно, будто находился не в тылу врага, а где-нибудь в пригородах Берлина. Они сближались, и Виктор понял, что первое впечатление обманчиво. Внешнее спокойствие давалось Гальфе не так-то просто: над тонкой верхней губой выступили бисеринки пота, кожа на скулах натянулась и побелела от напряжения. Не раз находившийся на грани провала, он хорошо знал, что первая встреча с агентом на вражеской территории могла стать и последней.
Взгляды разведчиков пересеклись, и в этот миг в душе Виктора что-то дрогнуло. Казалось бы, совсем недавно на перроне берлинского вокзала они так же, как и сейчас, шли навстречу друг другу. Тогда, в июле сорок третьего, для них с Дуайтом это было всего лишь началом долгой и рискованной, но все-таки удачной игры СМЕРШ с «Цеппелином». Насколько же все изменилось! Теперь у Гальфе не было ни малейшего шанса выскользнуть из ловушки, подготовленной контрразведчиками. Через несколько минут он, Виктор, собственноручно захлопнет за его спиной дверцу, ведущую на свободу. Даже бешеная, невероятная удача вряд ли помогла бы сейчас Гальфе — все ходы за него уже сделали Барышников с Утехиным. В лучшем случае курьера ждала глухая изоляция на конспиративной даче СМЕРШ в Малаховке, а в худшем — одиночная тюремная камера на Лубянке.
Гальфе шагал навстречу Виктору, даже не догадываясь об этом. Походка становилась все более твердой. Сонная тишина на перроне и спокойствие Виктора придали ему уверенности. Он расслабился, на лице появилось подобие улыбки.
Сошлись они у выхода на привокзальную площадь. Виктор пожал протянутую руку и почувствовал, что она дрожит. Гальфе с явным облегчением в голосе выдохнул:
— Я уж думал, что не успею.
— Все нормально! Наверное, заплутал? — предположил Виктор.
— Да! Недалеко отсюда напоролся на болото, пришлось дать приличный крюк.
— Теперь уже все позади.
— Надеюсь! — как-то натянуто произнес курьер и поинтересовался: — Как дела у Дуайта?
— В порядке, — подмигнул ему Виктор.
— Где он сейчас?
— Ждет на месте.
— Далеко ехать?
— Рукой подать.
— Так вы что, остались в Москве?
— Не совсем. — Эти слова дались Виктору почему-то с трудом, и он поспешил увести Гальфе с перрона.
Тот остановился, с недоумением посмотрел на него и спросил:
— А разве мы не поездом?
— Нет, на машине.
— А она откуда? — все больше удивлялся Гальфе.
— Леонов дал, — пояснил Виктор и не очень весело пошутил: — Понемногу злоупотребляем служебным положением дядюшки.
— А… — понимающе протянул Гальфе, с уважением посмотрел на него и прибавил шаг, чтобы не отстать.
На площади они остановились у черной «эмки» с зашторенными окнами. Виктор распахнул перед Гальфе заднюю дверь, тот благодарно кивнул, попытался что-то сказать, но не успел — мощные, словно железные клещи, руки схватили его, спеленав как ребенка, и мгновенно втащили в машину. Перед Виктором на мгновение промелькнули вытаращенные от ужаса глаза, испачканные глиной подошвы сапог, затем дверца грохнула и машина сорвалась