— Привет, мальчики-девочки! — нагнала друзей около класса Моя Длина.
По случаю урока истории она была одета особенно ярко и вызывающе. Больше всего впечатляло сочетание ядовито-зеленого пиджака с пунцово-красной майкой, по которой через всю грудь простиралась белая надпись «Джанни Версаче».
— Ну, как я вам сегодня? — игриво осведомилась Моя Длина.
— Очень красиво, — обменявшись украдкой выразительными взглядами, ответили Катя и Таня.
— Машка-а! — подлетел к ним в это время Пашков. — Вот это класс! Как в лучших домах!
— А я и есть из лучших домов, ребенок! — с высокомерным видом отозвалась Школьникова.
— Я и говорю, — Пашков не мог отвести глаз от Моей Длины. — Тебе хоть сейчас на этот…
— На подиум, — едва сдерживаясь от смеха, подсказала Катя.
— Вот именно, — подтвердил на полном серьезе Пашков.
— Могу и на подиум, — легко согласилась Моя Длина.
Войдя в класс, она уселась на первую парту возле учительского стола. С этой точки она уже давно вела психологические атаки на любимого учителя. И, несмотря ни на что, надежд не теряла.
— Как вчера прошло-то? — с тоскою поглядывая на Мою Длину, спросил у ребят Пашков.
— Сложно, — отозвался Олег. — На перемене расскажем.
— Ладно, — согласился Пашков. — Учтите, я уже могу с вами дальше работать. Предок мой успокоился.
— Ну-ка, все по местам! — в класс вошел Андрей Станиславович.
В свои тридцать пять лет он был моложав, строен, носил длинную пышную шевелюру и одевался, за исключением самых торжественных случаев, не иначе как в джинсы. Кроме того, он ездил на подержанном мотоцикле «Харли Дэвидсон». Покупал постоянно модные диски, которые с удовольствием давал переписывать всему своему классу. И обладал множеством других замечательных качеств, которые позволили Лешке Пашкову еще в пятом классе сказать, что Андрей у них — «крутой мужик».
Учителем Андрей Станиславович стал тоже не совсем обычным путем. После десятого класса он мечтал заняться классической филологией, но на вступительных экзаменах в университет провалился. Зато попал в армию. И не просто, а прямиком в Афганистан. Там как раз тогда только что начиналась война. Андрей Станиславович умудрился пройти ее без единого ранения. Впечатлений, однако, вынес достаточно.
Вернувшись в Москву, бывший десантник Андрей Пирогов твердо решил: он должен учить детей. И не чему-нибудь, а истории. Поэтому, окончив педагогический институт, он пришел работать в школу номер две тысячи один, где сам учился.
В его выборе крылась еще одна тайная цель. Именно здесь преподавала математику бывшая одноклассница Андрея Станиславовича — Светлана. В конце десятого класса у них начался бурный роман. Когда же Андрей попал в армию, Светлана неожиданно вышла замуж. Теперь роман у них возник снова. Продвигался он трудно. За его развитием следила вся школа, а особенно подопечные Андрея из бурного содружества «В», которые с самого начала взяли любимого классного руководителя под свою опеку.
В конце прошлого учебного года в отношениях Андрея и Светланы наметился, по словам Темыча, «положительный сдвиг», и дело вроде бы даже шло к свадьбе. Однако потом они вновь рассорились. Андрей Станиславович уже который месяц ходил какой-то потерянный, что вызывало большое сочувствие у всего класса, кроме, разумеется, Моей Длины. Школьникова вообще была убеждена, что Светлана не пара Андрею. «Ему, — повторяла она, — нужна умная заботливая жена с положением в обществе». Поэтому Моя Длина в последнее время проявляла на уроках истории особенную активность.
Вот и сейчас, едва Андрей Станиславович появился в классе, Школьникова приняла очень соблазнительную, по ее мнению, позу. Выставив вперед грудь, она постаралась сесть так, чтобы была видна ее новая майка с надписью «Джанни Версаче».
— Школьникова! Сядь нормально! — тут же смущенно отвел глаза учитель.
— Как скажете, Андрей Станиславович, — Моя Длина мигом села как примерная первоклассница. — Ваше слово вообще для меня закон.
— Начинается, — шепнула Катя на ухо Тане.
— Машка! Кончай свои штучки! — бестактно выкрикнул с задней парты Марат Ахметов.
Моя Длина, сжав кулаки, кинулась к обидчику. Но на полпути ее остановил окрик Андрея Станиславовича:
— Сядь, Школьникова!
— Ну, если вы так хотите… — грозя исподтишка Ахметову увесистым кулаком, Школьникова вернулась за парту.
Наконец класс затих.
— Итак, война североамериканских колоний за независимость, — произнес Андрей Станиславович.
— Североамериканские колонии — это Штаты, да? — усиленно строя учителю глазки, проворковала Моя Длина.
— Именно, — сказал Андрей Станиславович.
— Обожаю Штаты! — не унималась та. — Кстати, мы с матерью этим летом в Нью-Йорк собираемся.
— Фигня твой Нью-Йорк! — тут же откликнулся с задней парты Марат Ахметов. — Мой папаша недавно ездил, ему не понравилось.
— Много он понимает, папаша твой, — огрызнулась Школьникова.
— Это, выходит, ты моего предка не уважаешь? — грозно двинулся к ней с задней парты Марат.
— Ахметов! На место! — прикрикнул Андрей Станиславович.
— Нет, — заупрямился тот. — Пусть эта тыдра сначала мне объяснит, что имеет против моего предка.
Моя Длина, исторгнув вопль, который сильно смахивал на воинственные завывания североамериканских индейцев, бросилась на обидчика. Но еще раньше к нему подлетел Пашков.
— А ну повтори, кто тут тыдра? — потряс он хилым кулаком перед носом здоровяка Ахметова.
— Уйди, малявка, — с удивлением посмотрел на него Марат.
— Извинись перед Машкой! — потребовал Пашков.
— Камикадзе, — испуганно вжав голову в плечи, прошептал Тема.
— Придется помочь Пашкову, — выскочил из-за парты в проход Женька.
— Ребенок, — отодвинула Пашкова в сторону Моя Длина. — Я сама ему врежу.
Ахметов успел пригнуться. Кулак Моей Длины ударил по плечу некстати подоспевшего Андрея Станиславовича.
— Однако, — усмехнулся в пшеничные усы он.
— Андрей Станиславович! — горестно воскликнула Школьникова. — Я не хотела.
— Ладно, Школьникова, садись, — почему-то глядел себе под ноги учитель.
Школьникова, про себя проклиная Марата, поплелась на место. По классу разносились смешки.
— Может, все-таки разрешите мне начать урок? — с подчеркнутой вежливостью осведомился у класса Андрей Станиславович.
— А ну, тихо! — решила помочь ему Моя Длина.
— Ты Андрею Станиславовичу не жена, чтобы тут распоряжаться! — мстительно выкрикнул с задней парты Марат Ахметов.
Девятый «В» сотряс новый взрыв хохота. Школьникова снова попыталась проучить Ахметова, но классный руководитель ей не позволил.
— А ты, между прочим, Марат, перед Машкой так и не извинился за тыдру, — снова возник Пашков.
— Слушай, не лезь в чужие разборки, а? — похлопал его отеческим жестом по плечу Ахметов.
— Сядь, Пашков! — уже терял терпение Андрей Станиславович.
Три минуты спустя, наконец, воцарилась полная тишина. Классный руководитель принялся рассказывать о войне за независимость. Моя Длина, несколько придя в себя, вновь начала строить глазки любимому учителю. Однако она понимала, что для успеха этого недостаточно. Вот если бы задать Андрюше какой-нибудь умный вопрос по теме… Однако Моя Длина ничего не знала о войне североамериканских штатов за независимость. Поэтому ей оставалось лишь слушать, время от времени показывая Андрею Станиславовичу, сколь она восхищена уроком.
Так длилось до той поры, пока любимый учитель не упомянул на свое несчастье генерала Джорджа Вашингтона, под командованием которого североамериканские колонисты и добились независимости от британской короны. О Джордже Вашингтоне Моя Длина знала. Его изображение красовалось на однодолларовых купюрах. Мама Моей Длины по поводу портретов на долларах даже как-то сказала дочери, что, чем главней президент, тем на более крупной купюре помещено его изображение. «Но тогда, — перестав слушать любимого учителя, начала размышлять Школьникова, — выходит, что Франклин главнее? А у Андрюши получается, будто независимость Штатов началась с Вашингтона. Вот об этом-то я сейчас и спрошу».
— Андрей Станиславович, — проговорила она томным голосом. — У меня вопрос.
— Да, Школьникова? — посмотрел на нее учитель.
— Почему, если Джордж Вашингтон так много сделал для Штатов, его портрет на однодолларовой купюре, а Франклина на ста? Сто баксов-то как-никак деньги. А один бакс — просто тьфу.
Андрей Станиславович оторопел. Ему как-то раньше не приходило в голову рассматривать историю Соединенных Штатов с такой точки зрения.
— Кому доллар тьфу, а кому деньги, — ворчливо произнес с места Темыч, — а потом, однодолларовых купюр выпускают больше. Поэтому на них и должен быть портрет самого главного президента.
— Вот это Темка! — с благодарностью поглядел на него Андрей Станиславович. Темыч гордо выпятил худую грудь.
— Все равно Машка права, — подал реплику с задней парты Марат Ахметов. — Сто баксов круче.
— По одному доллару можно тоже сто баксов скопить, — заспорил с ним Боря Савушкин. — Знаешь, какая пачка получится.
— И пока будешь, например, их отсчитывать в магазине, сто раз посмотришь на Джорджа Вашингтона, — подхватил Мишка Сидоров.
— Слушайте, может, займемся историей? — спросил Андрей Станиславович.
Тут распахнулась дверь. В класс вошел директор две тысячи первой школы Михаил Петрович.
— Что у вас тут за дискуссия? — повернулся он к Андрею Станиславовичу.
— Обсуждаем денежную реформу во время войны за независимость в североамериканских штатах! — выпалил первое, что пришло в голову, Женька.
— Вот оно как, — заинтересовался директор. — Выходит, они сразу одновременно с войной реформу затеяли?
— История этого не подтверждает, — сказал чистую правду Андрей Станиславович.
— Чего же тогда обсуждать? — удивленно поднял брови директор.
— А мы в порядке гипотезы, — пришел на помощь учителю Олег.
— В порядке гипотезы — это хорошо, — одобрил директор, который всегда с уважением относился к смелым педагогическим экспериментам. — И как же вы обсуждаете?