– Так, Катерина! – со всей серьезностью промолвил Дорожкин. – Давай-ка попытайся вспомнить во всех подробностях. Слишком уж многое от памяти твоей зависит!
– Да я понимаю…
Глядя на задумавшуюся девчонку, Мезенцев попытался помочь:
– Он слева от Тани шел или справа… или вообще – позади?
– Нет, не позади… Слева, кажется… Да, точно, слева! И знаете, там ручей пересохший, так он вперед забежал и руку протянул, чтобы помочь перепрыгнуть. Я тогда и внимания не обратила, потому что этот дурачок Петька… А сейчас – вспомнила!
– Та-ак… – Участковый отвлекся от протокола и передернул плечами, словно озяб.
Да и Макс тоже проявил нетерпение:
– А выглядел, выглядел он как? Опознать сможешь?
– Опознать… нет… – задумчиво отозвалась Катя. – А выглядел… Парень как парень, но не молодой, старый…
– Старый?
– Ну, лет двадцать… или тридцать уже. В штанах спортивных, в майке и с рюкзаком… Лицо? Обычное такое лицо, овальное… или круглое… Не, бороды-усов не было… Волосы… темные… нет, рыжеватые… Да не помню точно! Рост? Да вровень с Таней… О! Прическа была!
– Прическа?
– Ну, волосатик такой, под битлов!
Под битлов… Откуда про них-то знает? Теперь ясно, кто на остановке написал… Ну, хотя бы приблизительный портрет. Хоть что-то… Впрочем, не факт, что это был убийца. Но знакомый – точно!
– Спасибо тебе, Катя! – Дорожкин протянул девочке полевую сумку-планшет с положенным сверху протоколом допроса. – Напиши: с моих слов записано верно, мною прочитано… Распишись… Ты на покосе с кем?
– С дядей Колей и тетей Ликой. И с бабушкой.
Родители, значит, в городе…
– Ну-ка, бабушку позови…
Вообще-то бабушка тоже не опекун и не родитель. Да и ладно – если что, Пенкин потом передопросит с соблюдением всех формальностей.
– А плотик ваш, кстати, на речке стоит, недалеко от станции. Там, на мели…
Девчонка обернулась на полпути, едва не споткнулась:
– Правда?! Ой, я сейчас Петьку позову, сбегаем, пригоним! Вот же ж здорово!
– Нам бы и с Петькой поговорить, вдруг он что-то вспомнит…
Петька оказался плотненьким круглоголовым пацаном лет двенадцати, голым по пояс, в длинных, натянутых выше пупа штанах и в белой, видавшей виды панамке. Но парень серьезный – сразу вспомнил кое-что. Заявил, что уже видел того волосатика или похожего на него. И даже перебросился с ним парой слов! Среднего роста, плечистый, кепка на глаза надвинута. С рюкзаком, в зеленой брезентовой куртке и кедах.
– Тот, не тот – не знаю. Но подозрительный! – пояснил пацан. – Правда, это в конце мая было. Ну, когда вдруг жара наступила. Я его у станции встретил. Как раз паровоз из Тянска пришел. Суббота была, кажется, народу много. Так он меня окликнул – спросил, как лучше пройти к Светлому. Я и показал – по тропе нужно идти. А он говорит, что охотник и рыбак, да про места безлюдные спрашивал. На Светлом. Охотиться, говорит, буду, уточек стрелять да рыбку ловить. А ни ружья при нем, ни удочки. Один рюкзак. Вот я и говорю – подозрительный.
– А на того, что с Таней был, похож?
– Да не знаю. Прическа похожа. Ой, я еще мотор мотоцикла слышал! – припомнил мальчишка. – Перед тем как у нас плот пропал. Утром так, раненько, часиков в шесть, у Старого Погорельца. Я корову в стадо отводил.
– Что за мотоцикл?
– Я не видел, слышал только – там же деревья, кусты, короче, заросли…
– Так, может, это мопед был? – уточнил Дорожкин.
– Нет, не мопед. – Пацан упрямо покачал головой. – Не «ЗиФ», не «Рига» и не тяжелый мотоцикл, не «Урал». По звуку – «Ковровец», или «Восход», или «Минск»… Что-то такое, легкое… Я почему знаю, у Кольки, брата старшего, «Восход», а до того был «Ковровец». А у отца – «Иж Юпитер» с коляской… Ну, мы пойдем? А то пока дойдем, пока плот пригоним…
– Да-да, идите. – Отпустив ребят, участковый задумчиво посмотрел на коллегу. – А туристик-то и впрямь подозрительный. Ишь ты, безлюдные места искал – на уточек поохотиться… А ведь не сезон! Что же это за охотник такой – сезонов охоты не знает?
– А ты, я вижу, знаешь…
– Да уж знаю, – заводя мотоцикл, неожиданно расхохотался Дорожкин. – Поскольку сие входит в мои обязанности. Вообще знаешь, сколько обязанностей у участкового? Больше сотни! Особенно в маленьком отделении. И охота, и ружья, и профилактика, и пьянь всякая… несовершеннолетние еще… Ой, отчет уже пора по ним писать, совсем запамятовал.
– Игнат сказал, еще пару ставок участковых в главке выбивать будет!
– Да одну бы дали!
– Потому он и просит две. Да, хорошо бы тебе помощника… Обещали ж прислать!
Дорожкин покусал губы:
– Знаешь, я вот думаю, есть такая помощь, которой бы и не надо. Вот с убийством этим… Если за неделю никого не найдем – столько народу сюда понаедет! Из Тянска, из главка… Толку от таких помогальщиков… Только убийцу спугнут да помешают спокойной работе.
– Странно, что еще не приехали, – понимающе хмыкнул Максим. – Хотя… Игнат со дня на день ждет – проговорился.
– Ладно, поехали… Слушай, давай ребят к станции подвезем? – Участковый кивнул на бредущие по пыльной тропке фигурки. – Заодно про мотоцикл поспрошаем… ну и следы еще разок поглядим. А потом уж – в Старый Погорелец. Бензина хватит, ничего, что крюк…
Ребят завезли, конечно, – те были рады. Нашлись возле речки и мотоциклетные следы, по большей части принадлежащие милицейскому «Уралу»… Впрочем, хватало и иных.
А дежурный по станции – сухонький старичок в куцем пиджачке с орденскими планками и железнодорожной фуражке – вспомнил и мотоцикл, что видел возле станции в пятницу вечером, двадцать первого июня, как раз во время предполагаемого сокрытия трупа.
– Салатового цвета «Ковровец»… или светло-голубой… Или не «Ковровец» – «Восход», они же похожи.
Приметил старик и мотоциклиста – молодой, в брезентовой куртке и кедах…
– Такой, знаете, волосатик! Раньше бы сказали – стиляга, а сейчас уж не знаю и как…
Записав показания дежурного, коллеги наскоро перекусили прихваченными из дому пирогами и бутербродами и покатили в Старый Погорелец…
Ярко светило солнце. Тянулся по сторонам бурый смешанный лес, сменяемый березовыми рощицами и совхозными полями. Вкусно пахло смородиной, свежескошенным сеном и горячей сосновой смолой. От колес мотоцикла поднималась вверх желто-серая дорожная пыль.
Трясясь по ухабам, Мезенцов думал об убитой, Тане Рекетовой. Значит, не такая уж она была и оторва – в свете новых открывшихся обстоятельств. Когда разбирали на сборе, плакала. Совесть есть. И Мопассана читала. Про любовь. Видать, хотелось романтических отношений… Далеконько забралась, однако. Что, в Озерске искупаться-позагорать негде? Три озера, речка – на любой вкус…
Да вот то-то и оно, что негде! Озерск – городок маленький, сверстники все друг друга знают. Да и стеснялась, наверное, девушка, раз уж совесть была. Купальника своего самодельного стеснялась, матери-пьяницы, бедности, да и вообще – репутации двоечницы и прогульщицы. В Озерске-то все это прекрасно знали. А вот тянские жители… Тянские-то в основном на Светлое и приезжали! Вот и Таня – туда. Эх, Татьяна, Татьяна… Не любовь ты нашла, не отношения романтические, а лютую гибель!..
Ну да, скорее всего, так оно и было!
С доводами шурина Дорожкин согласился без всяких споров. Да и что тут было спорить? Ведь правда и есть – зачем еще девчонке на дальнее озеро ездить? Тащиться на рейсовом «пазике» по пыльной грунтовке, затем еще пешком переться.
– Вот это ты, Максим, прав – романтическая натура. Была… И какой же ее гад… Слушай, сейчас на почту заскочим, приметы нашим передадим!
– Ага!
Сообщив в дежурку о вновь открывшихся обстоятельствах, коллеги оставили мотоцикл у почты и дальше пошли пешком – в Старый Погорелец на мотоцикле с коляской было не проехать.
– Не хлынул бы ливень. – Максим с опаской покосился на сизую тучу, вставшую за рекой.
– Да далеко еще… Брезентовая куртка, рюкзак… мотоцикл «Ковровец»… – про себя проговаривал приметы Дорожкин. Наверное, так ему лучше думалось.
– Или «Восход», – добавил Макс.
– Или «Восход». – Участковый, соглашаясь, кивнул. – Салатового цвета. Это типа между зеленым и голубым…
– Скорее просто светло-голубой…
– Э-э, не знаешь ты, в какие цвета «Ковровец» красят! Был у меня «Ковровец»…
– Знаю. Катька писала, когда в армии служил. Усядусь, говорит, в седло, как курица на жердочку, и трясусь. Не знаю, до клуба доедем иль нет.
– Ну, это она преувеличила! Пару раз только и ломался… О! Пришли, кажется.
Громыхнуло. Где-то за речкой вспыхнула-плеснула молния.
За деревьями показались покосившиеся избы с зияющими прорехами крышами, крытыми серой дранкой, и черными провалами окон. Кое-где окна были заколочены, а в некоторых еще оставались и стекла – правда, таких было мало. Оконное стекло в деревнях – ценность немалая.
– Ну, и где тут? – Максим озадаченно покрутил головой.
– Так, от околицы и начнем, – усмехнулся Дорожкин. – Ты – по той стороне, я – по этой…
Распределиться по сторонам не вышло – деревня-то была старая и строилась не вдоль дороги, а как кому хотелось. А хотелось всем – окнами на юг, поймать редкое солнышко!
– Вот ведь, жили раньше люди… – негромко промолвил Максим. – Казалось бы, дорогу сделайте да пустите автобус. Люди б и жили бы! Детишки б в школу ездили… В Венгрии я такого не видел.
– Так какая Венгрия, а какой Союз! – Хохотнув, участковый погрозил пальцем. – Ты, Макс, с такими мыслями того, поосторожней. А то как бы чего!
– Ой, не старые времена, – отмахнулся молодой человек. – Сейчас про деревню и писатели пишут! Вон, Федор Абрамов. Распутин еще…
– Времена-то не старые, – участковый покачал головой. – А люди-то кое-где с тех времен и остались! Вон я как-то в клубе с Катериной под Элвиса Пресли потанцевал, что-то медленное было… Так потом пять доносов! Три – по месту службы и два – в комсомольскую организацию. Хорошо еще, все пять анонимные! Рассматривать не стали.