– Вот видишь!
– Рассматривать не стали, а на вид поставили и устное замечание объявили!
В этот момент заброшенную деревню озарила яркая вспышка молнии, снова громыхнуло, на этот раз близко-близко, так, что заложило уши. И тотчас же хлынул ливень.
– Давай-ка вон в ту избу! – на бегу прокричал Мезенцев.
– Сейчас… Коляску брезентом накрою…
Хоть и недалеко было до ближайшей избы, а вымокли оба насквозь!
– Вот это дождище! – Стряхнув с волос крупные капли, участковый выглянул из избы. – Да уж вряд ли мы теперь тут хоть какие-то следы сыщем! Сами виноваты. Надо было…
– Ничего. Все равно все посмотрим, – утешил коллегу Максим. – Такой дождь обычно ненадолго. Вон видишь, прорехи!
– Да где ж?
– Да вон!
Долго ли, коротко ли, а ливень кончился резко, так же как и начался. Так, моросило еще чуток, да падали с веток капли. А где-то за дальним лесом ворочался, словно медведь в берлоге, гром, ворчал что-то недовольно…
– Ну что? Пошли смотреть.
Сбросив туфли – все равно мокрые, – Максим пошел босиком, внимательно оглядывая избы. А особенно тропки…
– А здесь кто-то недавно был, – сказал напарник. – Вон у покоса трава примята. Та-ак… бутылочные осколки… светло-зеленого цвета… Обрывок этикетки… уже почти и не разобрать! Этикетка… какое-то «…ловвино», «в» и «е» на синем фоне… дальше, похоже, окончание «ЛI»… И что за вино такое?
– Да мало ли кто его тут пил?
– Так-то оно так… Но на всякий случай надо узнать… – Аккуратно спрятав обрывок этикетки в полевую сумку, участковый вскинул глаза. – Ты что там так долго-то?
– Так тоже нашел кое-что. Не лаптем щи хлебаем!
Голос Максима был таким интригующим, что участковый немедленно подошел ближе:
– Ну? Что там, показывай!
– А вот! – Максим держал двумя пальцами мокрый женский носочек приятного светло-голубого цвета. – Я вот подумал: а вдруг ее?
– Тогда платье бы поискать… и все прочее…
Платье поискали, облазили все кусты и избы, однако же зря.
– Ну и что – носок? – обиженно промолвил Дорожкин. – Как и вино, мало ли чей?
– А ты приметы вспомни!
– Ну да, мать убитой говорила про голубые носочки… Так таких носков у каждой девчонки по десять пар! Впрочем, на всякий случай следователю доложим. Курочка по зернышку клюет.
– А вот это уж точно!
В ярко-синем, свежевымытом недавним ливнем небе вновь засверкало солнышко. Можно было возвращаться…
В Новом Погорельце коллеги зашли в сельпо. Дородная продавщица за прилавком заметно нервничала и поглядывала на часы. Та самая, со значком «Отличник советской торговли». Увидев вошедших, ахнула:
– Ой, Игорь Яковлевич! Мокрые-то вы какие… Небось под дождь попали?
– Под дождь.
– Вот и Митрич тоже, видать… Еще с утра за товаром послан. Теперь и до вечера не дождешься.
– Ничего, приедет… – Поправив вымокшую фуражку, участковый вытащил из сумки обрывок этикетки. – Тамара Федоровна, не подскажешь, что за вино?
– «Ркацители», одесского разлива, – едва взглянув на этикетку, выдала продавщица.
Мезенцев не сдержал восхищения:
– Ничего себе! А с чего вы это…
– Да видно же! Надписи все по-украински. «…ловвино» – это «Укрголоввино», «…ве» – «столове», а «Л» и «I» украинская – «Ркацители» и есть! Светлая такая этикетка, «Одесский винтрест».
– Ну ты, Федоровна, прям Шерлок Холмс! – уважительно промолвил Дорожкин. – Вот ведь глаз-алмаз!
– Да какой там Холмс, Игорь Яковлевич, скажешь тоже… – Продавщица засмеялась, видно было, похвала пришлась ей по душе. – Просто именно такое вино с неделю назад на складе в Озерске было. Ну, согласно артикулу. Я Митрича послала – так опоздал же! Озерские магазины вино и разобрали. ОРС продуктовый, и винно-водочный «Заря». А что? Два тридцать цена… Дороговато, конечно, но вино легкое, женщины любят. Они в основном и берут.
– Значит, только в Озерске продавалось? – уточнил участковый.
Тамара Федоровна уперла руки в бока:
– Ну почему? Галя со станции ящик урвала. Буфет у них там. С наценкой. Летом народу хватает.
– На станции… Это на «Погорельцах»?
– А где ж еще? Так за выходные все «Ркацители» и продали.
– Я так понимаю, в буфете только в розлив? – подал голос Максим.
Продавщица взглянула на него с подозрением.
– Это сотрудник наш, – поспешно пояснил Дорожкин. – Из уголовного розыска.
– А вопросы задает как ОБХСС! – Тамара Федоровна рассмеялась и вновь глянула на часы. – Да где ж этот чертов дед?
Часики у нее были хорошие – «Заря», плоские, золотые.
– В розлив-то в розлив, – глянув в окно, продолжила продавщица. – Однако ж сами знаете, если хорошо попросить… Буфетчице-то какая разница? Наоборот, товар быстрее уйдет.
– Так-так, буфетчица, значит… – Пошевелив губами, участковый задумчиво посмотрел в потолок. – Что-то она нам не рассказала… А, Максим?
– Нет, не рассказывала. Впрочем, я ж ее конкретно не спрашивал.
– Придется спросить… Ну спасибо, Тамара Федоровна! Удачного дня.
Через двадцать минут коллеги вновь подъезжали к станции, встретив по пути телегу с дедом и ящиками – товаром.
Дорожкин не поленился, притормозил:
– Эй, дорогой товарищ! Тебя там Федоровна заждалась уже!
– Ниче, товарищ участковый! Уж теперь-то я мигом да-ак!
Возница был веселенький. Видать, успел уже выпить.
– Мигом он… Давай-давай, поезжай!
Станционная буфетчица Галя, худосочная блондинка лет тридцати, как раз закрывала буфет, торопясь на рейсовый автобус, а потому на милиционеров глянула хмуро.
– Чего вам, товарищ участковый уполномоченный? Только быстрее.
– Нам только спросить… «Ркацители», одесское, было? – Дорожкин сразу взял быка за рога.
– Было. На выходных разошлось.
– Бутылку кому продавала?
Округлив глаза, буфетчица раздраженно фыркнула:
– Да вы что! Нам так не положено. Только в розлив.
– Галя, мы ж не по линии ОБХСС, – вкрадчиво промолвил участковый. – Мы по убийству работаем. Понимаешь, любая мелочь сейчас важна.
– Да я вот товарищу рассказывала уже, – буфетчица кивнула на Макса.
– Гали-ина! Ты не думай, мы никому ничего не скажем.
– Ага, Игорь Яковлевич, никому! А то я не знаю. Как в прошлый раз и будет! Определение суда… и – «наказать продавца, допустившего…».
– Галя, девчонку убили. Ей жить бы да жить…
– Звезду на теле вырезали… – негромко напомнил Мезенцев. – И гад этот, убийца, тут где-то был. Ходил словно дикий зверь. Добычу высматривал.
– Тьфу! – Галина махнула рукой. – Чего уж, девочку жалко. Ну, три бутылочки еще в пятницу продала, очень уж просили. Один – веселый такой дядечка лет сорока. Одет прилично – светлые полотняные брюки, импортная рубашка такая голубенькая, с белой полосой, шляпа… Второй – стиляга, турист, с рюкзачком. Третий – упитанный такой товарищ, весь потный, да там целая компания…
– Галя, о втором, туристе, подробнее, – настороженно попросил участковый. – Как выглядел, во что одет, приметы?
– Ой, да я помню, что ль? Знаете сколько тут после дизеля народу? – Возмущенно пожав плечами, буфетчица все же попыталась вспомнить. – Ну, такой молодой, лет тридцати. Роста среднего, даже, может, чуть пониже. Плечистый такой, крепенький. Лица не помню – обычное такое лицо, круглое… Да, патлатый! Говорю ж – стиляга!
– Волосы какого цвета?
– Темные. Но не брюнет. Шатен или темно-русый.
– Бородка, усы, щетина?
– Нет, ничего такого. Одет хорошо, все новое. Зеленая брезентовая куртка, рюкзак совсем новенький – только что не скрипит. Синие спортивные штаны, хорошие, дорогие. Олимпийка, тоже синяя, на металлической молнии. На ногах – кеды китайские, синие с белым – «Два мяча». Больше ничего особенного не помню.
– Молодец, Галя! – Дорожкин довольно потер руки. – Вот ведь что значит – торговый работник! Даже про кеды вспомнила. «Два мяча»!
– Так я ж раньше в промтоварном работала.
– Он, значит, на пригородном поезде приехал? – осторожно уточнил Максим.
– Ну да, думаю так. Только это, припозднился малость.
Тут и Дорожкин подключился:
– А на мотоцикле не мог?
– Не знаю, мотоцикла не видела… Хотя слышала! Да, да, под окнами на улице тарахтел.
Глава 4
Озерск – Тянск, конец июня 1968 г.
Почти всех увлекающихся музыкой парней и девчонок Колесникова знала. Встречала и в клубе, и в промтоварном, и на почте – там иногда продавался дефицитный журнал с гибкими пластинками, «Кругозор». Стоил он целый рубль, дороговато, конечно, да и записи иногда так себе, но покупали, чего уж. Хотя из шести пластинок с популярными песнями обычно была одна или даже половина – на одной стороне нормальная. В прошлом году были песни Жана Татляна, Дина Рида и Джанни Моранди! Такие пластиночки обычно из журнала вырезались и хранились отдельно. И у Женьки, и у тех, кто увлекался, а таких было немало – магнитофоны имелись далеко не у всех – слишком уж дорогие. Потому переписать друг у друга пленки среди молодежи школьного возраста было неактуально. Новомодные переносные магнитофоны «Орбита» или «Романтик» оставались несбыточной мечтой, у родителей обычно имелись огромные старые радиолы, похожие на пиратские сундуки, пленки стоили не так уж и дешево и были в жутком дефиците.
Правда, некогда жил в Озерске один меломан и стиляга, некий Леша Кошкин по кличке Алекс, кстати добрый знакомый Евгении, так и тот года четыре назад исчез с радаров и в родном городке не появлялся. Говорят, пошел все ж таки в армию, а после уехал в Ленинград и играл там в каком-то джаз-банде! Впрочем, все это были слухи.
Других же увлекающихся музыкой ребят Женя хоть и знала, но на короткой ноге с ними не была, тем более что и в Озерске теперь появлялась редко. Теперь же в интересах дела нужно было не то чтобы восстановить старые связи, а скорее завязать новые.
Песни, записанные на тех самопальных пластинках, что ей дали в милиции, к большому удивлению девушки, оказались не чем-нибудь, а самой настоящей фирмой! На той, что из ателье звукозаписи, легальный «звуковой сувенир» – «Дом восходящего солнца» английского ансамбля «Энималз»! Песня не то чтобы запрещенная, но «не рекомендованная», однако звучащая во всех сельских клубах в качестве обалденного «медленного танца». На второй же пластинке «на костях» оказалась песенка «Роллинг Стоунз» – «Рубиновый вторник», тоже очень красивая, однако в СССР мало кому известная, как, впрочем, и исполняющая ее группа. Да что там говорить, когда даже такая меломанка, как Женечка Колесникова, хорошо знающая, кто такие «Битлз», Франсуаза Арди и Франс Галь, впервые услышала «Роллингов» лишь в Ленинграде – в общежитии у знакомых ребят оказался магнитофон.