Ну вот, точно же! За малолетку принял, за ровесницу. И все же, все же… не сказать, что так уж неприятно. Значит, он из второй школы… Черт возьми, так и та убитая девушка, Рекетова Татьяна, оттуда же! Женька слышала от Макса…
– А ты в каком классе? Хочешь угадаю? В восьмой перешла!
Ну, нахал! Ну понятно, одно слово – вторая школа! Вторую школу в Озерске открыли совсем недавно, года четыре назад, и еще тогда руководство школы номер один постаралось сбагрить туда всех этаких… таких… Ну, потом и приезжих стали записывать, а тех было много…
А этого нахаленка пора было осадить… Или, как советовали в забавном фильме «Женитьба Бальзаминова», «осаже» сделать!
Колесникова ядовито-презрительно улыбнулась.
– А мы с каких пор на «ты»? Сестре своей тыкай и бабушке! Все, прощай, пиши письма мелким почерком. И никогда больше не тыкай незнакомым людям!
– Ой… – Пацан неожиданно покраснел…
Надо же, проняло! Значит, не совсем пропащий.
– Извини… Извините… Я просто подумал… Что мы ровесники и…
– Ну да, ровесники! – Женька неожиданно засмеялась. – Я что же, по-твоему, в пятом классе учусь?
Парнишка еще больше смутился:
– Я не в пятом… В седьмой перешел.
«А ведь хороший знакомый из второй школы может и пригодиться!» – вдруг подумала Женька. Подумала не как обычная девушка, а как практикантка, студентка юрфака…
Ну да, может и пригодиться – для прояснения всех обстоятельств дела… Да и вообще, кажется, не такой уж это и вредный пацан, стесняться еще не разучился.
– Вообще-то я в Ленинграде учусь.
– В техникуме?
– Хм… Считай, что так.
– То-то я и смотрю! – Подросток восхищенно сверкнул глазами. – Ты… Вы одеты как!
– Как?
– Здорово одеты… Ништяк!
Старая белая юбочка, ну да, короткая, мини, голубенькая нейлоновая блузка, гольфики в цвет – так Женечка выглядела уже пару лет, если не больше. Вещи все хорошие, модные, из Риги… Ну да, фирмово. Еще и прическа – длинное такое каре с падающей на лоб челкой. Как у Мирошниченко в фильме «Их знали только в лицо». А еще – темные очки а-ля Збигнев Цибульский, знаменитый польский актер…
Ах, Збигнев, Збигнев, сколько школьниц в СССР по тебе сохло! И так вот погибнуть, как погиб он…[1] да-а… Правда, о недавно погибшем Юрии Гагарине в СССР куда больше переживали… Но то Гагарин! Наше все.
Слово «ништяк» Женька знала – так в Ленинграде «продвинутые чуваки» говорили, те, которые почти хиппи! Типа, мол, прекрасно все, клево, хорошо!
– Так ты из самого Ленинграда! Ой… вы…
– Да давай уж на «ты», – рассмеялась Женька. При всех прочих резонах этот случайный и несколько дурацкий разговор начинал ее забавлять. – Заодно познакомимся. Я Евгения… можно просто Женя.
Оба уже уселись на скамеечку перед афишей. Прямо напротив, у крыльца, стояла, терпеливо дожидаясь хозяйку, щегольская «Вятка»…
– А меня Игорем зовут. – Мальчишка широко и радостно улыбнулся. – А фамилия – третья знаменитая!
– Это как это?
– Иванов… Пе-етров…
– Сидоров, что ли?
– Ну да! Угадали… Угадала, ага!
– Угу! Игорек, тележку с мороженым видишь? Вон, на углу?
– Вижу!
– Так беги, купи… Денег дать?
– Есть!
Мальчишка бросился было со всех ног, но на полпути вернулся, уточнил, сверкая глазами:
– А какое мороженое-то? Пломбир или крем-брюле?
– Крем-брюле. А вообще какое будет.
Мальчишка принес «Молочное» в бумажных стаканчиках по девять копеек. Уж какое было… Зато целых четыре штуки!
– Вкусно. Спасибо! – искренне поблагодарила Женя. – Так говоришь, у тебя сестра музыкой увлекается?
– Да, старшая… Она в десятом классе уже!
Старшеклассница. Значит, Рекетову наверняка знала…
– И магнитофон у вас есть? Поди, какой-нибудь «Романтик»?
– Не-а! – Сидоров засмеялся. – У нас старенький, «Комета». Ну, такой, в виде чемоданчика.
– Переносной?
– Ага, почти… Четырнадцать килограммов!
– Слушай…
Женька вдруг осеклась, в ее голову снова пришла одна очень хорошая мысль… Если сестра этого Игорька любит музыку, то через нее можно попытаться выйти на продавца самопальных пластинок или даже сразу на изготовителя! Проигрыватель у них наверняка тоже имеется – не зря же Игорек этот «Кругозором» интересовался. Как бы теперь напроситься в гости? Как-как? Да так! Внаглую! В конце концов, это ж не она, Женя Колесникова, к малолетке ни с того ни с сего привязалась, а он к ней!
– А много у твоей сестры пластинок? Может, поменялись бы? Я б ей что-нибудь послушать дала, она – мне. Ну, так ведь и делают. У меня даже пластинки с собой – вон бандероль из Таллина!
Женька всегда была девушкой решительной и действовала иной раз по-мужски. Решила – сделала. Как вот сейчас.
Конечно же, подросток обрадовался предложению, даже вскочил, заляпав мороженым модную свою бобочку.
– Ну да! Идем! Сестра только рада будет. Ее, кстати, Юлей зовут. А родители сейчас на работе. Так что на полную громкость можно! Только мы это… в Рябове, в пятиэтажках, живем.
Рябовым назывался отдаленный райончик, бывшая деревня, располагавшийся километрах в трех от центра Озерска.
– Ничего… – Бросив в урну стаканчик от съеденного мороженого, Колесникова подошла к мотороллеру, чувствуя на себе недоверчиво-восхищенный взгляд нового знакомца. Да что там говорить, тут кто угодно впечатлился бы, не то что четырнадцатилетний пацан.
– Это… это что, твой? – Игорек округлил глаза, не в силах поверить в такое. Чтоб у девчонки, пусть и фирмовой, да такой вот…
– Нет, угонять собралась. А ты – на шухере!
– На шухере? – Парнишка недоуменно хлопнул ресницами и заметно сник.
– Рот-то закрой – муха залетит! – рассмеялась Женька. – Садись уже, поехали. Только держись крепче!
Застрекотал двигатель…
Сидоров держался крепко, Женечке аж дышать было трудновато… А когда приехали, снова покраснел. Еще бы…
Сидоровы жили на первом этаже, в трехкомнатной квартире, не вполне просторной, но уютной. В прихожей, как у всех, домотканые половички, в комнатах же – ковровые дорожки, хоть и скромненькие, а все ж таки. На стене в прихожей – выжженный на деревянной дощечке портрет Есенина с трубкой, в большой комнате – Хемингуэй с бородой, панно! На книжных полках – Маяковский, Пушкин и толстые серо-голубые томики журнала «Новый мир». В углу, на ножках, – новенький телевизор «Огонек» в лаковом корпусе, вполне себе стильный и недешевый, на журнальном столике – магнитофон. Четырнадцать килограммов, переносной!
– Ты проходи!
– Ага…
Женька сняла тенниски.
– А Юлька, похоже, спит еще! А, нет, проснулась… Юля, это Женя из Ленинграда. Принесла пластинки послушать.
В дверном проеме показалась заспанная девушка, высокая, с длинными ногами блондинка, с распущенными по плечам волосами. Красивая! Из одежды на ней была только коротенькая рубашка в клетку, наспех застегнутая лишь на пару пуговиц.
– Пластинки – здорово! Послушаем! Только проснусь сначала… Юля! – улыбнувшись, девушка протянула руку.
– Женя! – в ответ улыбнулась гостья.
– Ты проходи, не стесняйся… Чай будешь?
Похоже, в этой семье все было запросто.
– Чай буду!
– Игорек! Чайник поставь живо.
– А чего ты командуешь-то? – возмутился Игорь. – Рубашку еще мою опять надела!
– А тебе жалко, да?
– Может, и жалко.
– Вот ведь братец у меня – зануда! – отвесив Игорьку легонький подзатыльник, засмеялась Юля. – А что у тебя за пластинки?
– Ну вот, «Кругозор»… А еще что – не знаю. Друг из Таллина прислал, только что на почте получила.
– Из Таллина? Здорово! Никогда не была. Мы только в Москве были, и то – проездом. А ну, давай свои пластинки! Да проходи ты, не стой. Пока еще чайник закипит!
В комнатке с распахнутым настежь окном, забранным от комаров и мух марлей, располагалась наспех заправленная тахта, письменный стол и этажерка с книгами и пластинками, среди которых наметанный глаз Женькин заметил пластинки и Эдиты Пьехи, и большой диск Дина Рида, и даже что-то импортное, кажется польское… ну да – Анна Герман и «Скальды».
На столе, рядом с небольшой лампой под красным абажуром, стояла новенькая радиола «Рекорд-66», современная, небольшая, с лаконичными формами. Ничего лишнего, не то что старые «гробы» типа «Днепра» и всего такого прочего!
Поставив пластиночку, записанную на целлулоидной пленке, наклеенной на открытку с изображением Ратушной площади, Юля опустила тонарм…
Тревожно заиграла электрогитара, потом вступил бас, снова гитара… Хорошая оказалась музыка, правда, так и не запели.
– Клево! – заценила Юля. – А кто это?
Гостья пожала плечами:
– Не знаю. Может, в письме написано?
Письмо-то она так толком и не прочитала! То одно отвлекало, то второе, то третье. В гости вот напросилась опять же…
Тынис на практике в архиве… Вместе с Иваном и Лииной, те передают большой привет… Экспедиции в этот год не будет… Жаль! Может быть, будет в следующем… Ну, дальше потом… Ага, вот…
– «Посылаю тебе несколько записей, относительно новых, – громко зачитала Колесникова. – Здесь „Вибрация“ английской группы „Шэдоуз“, инструментальной…» А, вот мы ее и слушали! «Еще „Битлз“ – „Йестедэй“ и Мари Лафоре. Помню, что ты любишь французское…» Помнит… ага… Ну-у, давай хоть эту послушаем…
– Ух ты! «Манчестер – Ливерпуль»! – узнав песню Мари Лафоре, радостно воскликнула Юля.
…Чай пили под «Битлз».
– Да лей ты в блюдце, быстрей остынет!
Подпевали…
– У меня, кстати, эта песня есть. – Женька подула на чай в блюдце. – На фирменном диске, правда на маленьком. Муж сестры из плавания привез. Он у нас моряк, старший помощник капитана! Они в Риге живут.
– По тебе заметно, – улыбнулась хозяйка. – Ну, мини, нейлон и все такое… Кстати, у нас «Йестедэй» тоже была, на пленке… Так этот гад Игорек…
– Ну стер! – мальчишка тут же взвился, видать, доставали его по этой теме изрядно. – Дак я нечаянно же! Что теперь, всю жизнь будешь поминать?