– Может быть, может быть… – Журналист расчехлил фотоаппарат «Зоркий-4».
– А с лицом-то у вас… Случилось что?
– На танцы на днях заглянул, – честно признался Левушкин. – Просто хотел поснимать и…
– Так надо в милицию!
– Пустое! Там же, в клубе, и помирились… – Корреспондент развел руками и улыбнулся. – Ну что же, начнем? Пусть ребята занимаются спортом… На турниках подтягиваются или отжимаются, а я сделаю снимки.
– Девчонки пирамиду могут составить! – похвастал тренер. – Они умеют. Показать?
– Пирамиду? Здорово! – Левушкин всплеснул руками. – Нет, в самом деле…
Иваньков свистнул в свисток:
– Так! Иванова, Шапирова, Макина… Еще кто?
– Еще Лихоносова и Федянко! – тут же подсказали девчонки.
– Ага… Девушки! Пирамида! Делай раз… Делай два… Делай три!
Заходить в отделение Колесникова вовсе не собиралась. Просто прогулялась неспешно, заглянула на почту… А потом как-то так само собой получилось, что оказалась у отделения – увидела вылезающего из «козлика» Макса…
– Привет, Максим!
– Привет! Нарядная ты сегодня! Чего пешком?
– Так… пройтись решила. Думаю, может, на озеро вечерком сходить… Ты как?
Девушка опустила глаза – не хотела, чтобы Максим что-то такое подумал.
– Я – с удовольствием! Если дел срочных не будет. Сама знаешь, не в детском саду работаем.
Сказал и как сглазил!
По широкой Советской улице прямо к милиции со всех ног мчались две девчушки в спортивных трусах, майках и кедах. Одна – высокая блондинка с косичками, вторая – худенькая брюнетка. Нездешние девушки, из лагеря… Может, мимо бегут? Они же все время бегают – спортсменки!
Нет, не мимо!
Добежали, отдышались.
– Товарищи милиционеры!
– Там такое, такое… ой! Нас тренер послал…
Видно было, что девчонки взволнованы не на шутку.
– Так! Спокойно! – поднял руку Максим. – Что случилось? И где?
– Мы…
– На Большом озере…
– Кросс бежали!
– И…
– Да что там такое-то?
– Там это… девушка… голая! Мертвая!
– А на спине – звезда вырезана!
Глава 9
Озерск, июль 1968 г.
Черная прокурорская «Волга» остановилась на лугу, дальше было не проехать. Дальше – узкая тропка, мосточек через овраг, а уж потом через луг – и вот оно, озеро. Дальний пляж.
Дело шло к ночи. Солнце зашло уже, но было еще светло, как всегда в этих широтах. На мысу, у большого серого камня, толпился милицейский народ – заканчивали осмотр трупа.
Игнат Ревякин лично шарил по ближайшим кустам, Мезенцев, примостившись на старой коряге, дописывал протокол осмотра. Труп девушки уже вытащили с отмели, и теперь с ним возился срочно вызванный Варфоломеич. Техник-криминалист Теркин тоже крутился рядом, щелкал фотоаппаратом, а затем принялся разводить гипс, чтобы снять слепок с мотоциклетного следа, хорошо отпечатавшегося на песке.
Подошел «прогулявшийся» по пляжу Дорожкин.
– Игорь, поможешь? – оглянулся Теркин. – А то что-то руки дрожат. Я ж, понимаешь, из-за стола только… Красивая девчонка! Вот же гад…
– Личность, думаю, вряд ли сейчас установим. – Участковый задумчиво сдвинул на затылок фуражку. – Андрей Варфоломеич? Говоришь, дня три как?
– Да, три-четыре дня… А череп-то проломлен! Похоже, что камнем… И губа разбита была… Волоски какие-то под ногтями. Сейчас изымем… ага… А орудие убийства в озере поискать можете. Хотя там таких камней…
Из одежды на мертвой девушке имелись только узкие зеленые трусики…
– Африканыч, что за материал? – уточнил сидевший на коряге Максим.
– Похоже, нейлон. Хорошее, кстати, качество… Думаю, ГДР или Чехословакия. Но не наше изделие, точно.
– В качестве белья такие трусы не носят. – Максим покрутил авторучку – что-то перестала писать, чернила, что ли, кончились? – Ч-черт! Недавно ведь заправлял. Наверное, с пером что-то…
– Возьми мою, шариковую, – протянул ручку Дорожкин. – Два рубля!
Макс усмехнулся:
– Красиво жить не запретишь!
– А то! Ты что про трусы-то говорил? – вдруг насторожился участковый.
– Да то, что не белье это – купальник! Бикини! Вернее – нижняя его часть. А где вторая, верхняя?
Дорожкин хмыкнул:
– Наверное, там же, где и платье, и туфли… или в чем она там была…
– А купальник-то приметный! Не на каждой такой… – поднявшись с коряги, негромко протянул Мезенцев. – Должны бы вспомнить… Ладно, может, Женьке повезет…
Юная практикантка тоже напросилась на осмотр трупа – еще бы! Правда, при виде мертвого тела немного спала с лица и отправилась прогуляться по пляжу – там все еще сидели компании, играли на гитарах, жгли костры… Может, и расскажут чего?
– Ну, что у вас тут? – подойдя, вместо приветствия поинтересовался Алтуфьев.
Повод-то был нешуточный, зампрокурора лично выехал на место происшествия. И Пенкина с собой прихватил – его же ведь дело.
– Быстро вы нынче… – Дорожкин покачал головой. – Вон труп. Личность сейчас устанавливаем.
– Протокол осмотра составили?
– Вот, – протягивая листы, поспешно доложил Макс.
– Схему с утра отпечатаю, – заверил Теркин.
– Вижу, тут след имеется. – Алтуфьев присел на корточки.
Как всегда элегантный, в модных кримпленовых брюках, лаковых чехословацких туфлях и синей импортной рубашке, он выглядел совсем не по-советски – как будто сошел с обложки какого-то модного зарубежного журнала. А Пенкин, похоже, брал со своего шефа пример.
– Мотоцикл, – упаковывая слепок, пояснил техник-криминалист. – Судя по протектору, не из тяжелых. Не «Урал», не БМВ – у многих еще есть, трофейные…
– На «Яву» тоже не похоже. – Алтуфьев-то был еще тот мотоциклист, разбирался! – Нет, не «Ява». Скорее «Ковровец» или «Восход»…
– На старые «Ижи» такие колеса подходят, – посветив фонарем, сказал Дорожкин. – Ну или «Минск» еще.
– Так след-то свежий, – резонно заметил Пенкин… – А труп? А, Андрей Варфоломеич?
– Дня три, да. – Поздоровавшись, эксперт снял перчатки. – Не в воде лежал – в камышах, мацерация слабо выражена. Что на ладонях, что на подошвах… Мацерация – это размягчение… Впрочем, кому говорю?
– А звезда?
– Перочинным ножом, скорее всего, вырезана… Да хоть кухонным!
– Та-ак… – Алтуфьев пригладил волосы. – Так убитую-то еще узнать можно, если хорошо присмотреться… Я там видел, на пляже костры жгут…
– Женька пошла уже, – быстро пояснил Мезенцев. – Ну, практикантка наша. Колесникова.
– А! – Владимир Андреевич улыбнулся. – Как она, кстати?
– Да хорошо! Без нее с «музыкальным» делом так бы быстро не справились, – с гордостью отозвался Макс. – Еще и профилактику проводит – лекции читает…
– А вот это славно!
Затрещали кусты, и на пляж выбрался Ревякин – растрепанный, весь в какой-то трухе и листьях.
– О! Вы уже здесь?
– И тебе не хворать, Игнат Степанович! – Алтуфьев протянул руку. – Чего по кустам-то? Я думал, медведь.
– Вон что нашел. – Ревякин показал красный флажок на самодельном реечном древке. – А одежды нету! Утром, конечно, еще посмотрим, но, думаю, смотреть нечего… Преступник, если не дурак, давно от одежды избавился. Закопал где-нибудь или сжег. Еще вариант – оставил себе на память. Но это если дурак.
– Ты еще скажи – маньяк! – хмыкнул зампрокурора. – Ну, Игнат… Нет у нас в СССР никаких маньяков и быть не может! Потому что социалистический строй… – Тут Алтуфьев презрительно сплюнул и, повернувшись к Пенкину, добавил уже чуть тише: – Но ты, Сергей, все ж и эту версию в уме держи!
– Так я изначально…
– Ну вот! Еще один антисоветчик… Кстати, Игнат, теперь проверку ждите. И эту еще… «практическую помощь»…
– Да понимаю, что спокойно работать не дадут, – с досадой отозвался Ревякин. – Понашлют «крючков»… Отчеты всякие писать заставят.
– Тут и хорошая сторона есть. – Владимир Андреевич хлопнул себя по карманам. – Черт! Курево в пиджаке оставил…
– У меня «Друг», – вытащил пачку Игнат.
– Ну, давай твою «собачку», покурим…
На песчаный пляж тихонько накатывались волны. Где-то не так далеко, за мысом, слышался перебор гитары и негромкая душевная песня…
Хочешь, я пойду с тобой
Ря-адом
И с ума тебя сведу
Взгля-адом…
– А что за хорошая сторона? – Ревякин выпустил дым и поежился. – Я про проверку…
– Под это дело можете кинолога ставку выбить, – пояснил зампрокурора. – И собаку.
– О, это было бы хорошо! – оживился Игнат.
Алтуфьев щелчком сбил пепел:
– Ты флажок-то что держишь? Может, дети оставили?
– Может, и дети… А может, кто другой… – глядя на труп, задумчиво протянул Ревякин. – Это стартовый флажок, Володя. Или финишный… У нас тут лагерь спортивный… А местечко это не такое уж и людное. Вообще сюда мало кто ходит. Во-первых, далеко, а во-вторых, водичка не очень. Холодно! Ключей полно, да и ракушки под ногами попадаются.
– Говорите, девчонки какие-то труп нашли? – наконец спросил Пенкин.
– Да. И не какие-то, а как раз из спортивного лагеря. – Максим покивал. – Мы их отпустили уже – поздно. Утром в отделение явятся. К восьми часам.
– Это хорошо! – Алтуфьев азартно потер руки и вдруг двинул коллегу локтем. – Ну что, Сергей? Вижу, придется заночевать! Надеюсь, места в Доме колхозника есть…
– Ха! Дом колхозника! – хмыкнув, махнул рукой Игнат. – Давайте-ка по старой памяти – к моей тетушке.
– К тете Глафире, значит? А ничего, что ночью?
– Ничего. Она долго не спит… Рада будет.
Рядом, за кустами, послышались чьи-то громкие голоса, а чуть погодя на пляж вышли трое – практикантка Женя Колесникова и с ней еще двое здоровенных парняг, похоже что выпивших. Не парни – шкафы! Женька на их фоне вообще смотрелась Дюймовочкой.
– Так я этому гаденышу – в жало! Хабах! – продолжал рассказывать один из парней. – А он ругается! Зачэм, почэму? Да низачэм!
Деревенский говор жители Озерска определяли с ходу и даже могли сказать, откуда человек родом. Если тянул фразы и в конце вставлял почти обязательно «да-ак», ясно – из чухарей, как в просторечии прозывали местных финно-угров – вепсов. Север или восток – Лерничи, Рябой Порог и прочее… А вот если произносили твердое «ч» – зачэм, почэму – это с юга. С местного, конечно, юга – бывшего Озерского района. Пильтено, Валуя – как-то так…