– Косвенных улик против этого Иванькова – да, много. А есть такое, чтобы, наоборот, свидетельствовало в его пользу? А то знаю я – неподходящие факты запросто игнорируют! А ведь дело должно быть расследовано всесторонне! Вы со мной согласны, Сергей? Разрешите уж без отчества…
– Согласен, товарищ советник юстиции, – сглотнул слюну следователь.
– Ну-у, зачем же так официально? Чай, теперь не чужие – в одном учреждении трудимся. Зовите меня просто – Аркадий Тимофеевич. Без этих всяких чинов… Так что же, неужели ничего вам не показалось подозрительным?
– Так показалось же! – Пенкин совсем осмелел – раз уж новый шеф спрашивает… – Как раз сегодня заключение экспертизы пришло… По второму трупу. Там губа разбита, щека… Все следы на левой стороне лица.
– То есть бил правша, – сразу сообразил Христофоров. – А тренер?
– У него часы на правой руке, я обратил внимание…
– Значит, левша получается?
– Все ж надо бы проверить! И доложить товарищу Алтуфьеву.
– Обязательно доложите! Он же старший! И не затягивайте с проверкой. На это дело нам отпущено всего ничего…
– Есть не затягивать! – вскочил Пенкин. – Разрешите идти?
– Идите, Сергей, идите… Да! Не жарко в мундире-то?
Опытный руководитель и тот еще интриган, Христофоров давно навел справки и более-менее хорошо представлял себе, кто есть кто в прокуратуре. О Пенкине говорили, что молодой, но въедливый. Что ж, не ошиблись. Впрочем, хватало тут и откровенных бездельников, которых следовало потихонечку убрать и на их место поставить своих… тоже бездельников, но верных. Ну и хорошо бы перетянуть и парочку хороших следователей. Правда, они все ершистые и себе на уме. Но работать ведь тоже кто-то же должен! Не одни же Алтуфьев с Пенкиным.
Помощника прокурора Ирину Михайловну, по мужу Телегину, Христофоров угостил чаем. И еще был лимончик и торт «Ленинград», по два шестьдесят, между прочим.
Помощниками прокурора обычно назначали тех, кто совсем не тянул следственную работу, попадались такие – Ирина Михайловна тому пример. Крашенные хной волосы, шиньон, строгий мундир с петлицами юриста первого класса – четыре маленькие звездочки в ряд. Телегина курировала учреждения образования и больницу. Проверяла на предмет соблюдения социалистической законности и все такое прочее, что вообще-то тоже в обязанности прокуратуры входило…
Ниночку шеф тоже пригласил на чай – она же его и заваривала, а потом отпустил на обед пораньше. С Ириной Михайловной же была проведена беседа… И поначалу речь зашла о служебном жилье.
– Нам исполком обещал две квартиры выделить… Одну в этом году и вторую в следующем… Я думаю, товарищ Алтуфьев у нас жильем обеспечен?
– С лихвой! – Глаза Телегиной вспыхнули нехорошим светом. – И этой его… Марте, от комбината предложили… Трехкомнатную! В новых домах! Ох, везет же некоторым!
– А Пенкин? Он, кажется, у нас бесквартирный.
– А Пенкин с родителями живет. Тем более не женат… А вот мы с мужем в коммуналке…
– Что ж, Ирина Михайловна, возможно, именно ваш вопрос и стоит решить… Да, и еще… Возможно… возможно! Нам дадут освобожденную ставку зама! Владимиру Андреевичу, я вижу, тяжело совмещать, он ведь у нас старший следователь… А у зама и своей работы полным-полно! Дела в суде сопровождать, выступать обвинителем… Да что я вам говорю!
Дав страждущей надежду, хитрый Христофоров незаметно перевел разговор на Алтуфьева…
И узнал много такого, что окупился и чай, и лимон, и даже торт «Ленинградский» по два рубля шестьдесят копеек.
– Владимир Андреевич очень хороший следователь, очень… Однако же… Вы вот у нас человек новый, не знаете… А его к нам за аморалку сослали, из Нарвы! Он там и сошелся с этой Мартой… Коллегами были! В общем – служебный роман! Жену бросил, а любовница от мужа ушла. Между прочим, с ребенком… А еще я у него как-то журнал «Новый мир» видела! За шестьдесят второй год… А там ведь – Солженицын! А Солженицын сейчас – сами знаете…
Идея нового шефа – определять то, что работает за подозреваемого, а что против него, – Алтуфьеву неожиданно понравилась.
– А ведь что-то в этом есть, – подойдя к окну, Владимир Андреевич задумчиво посмотрел вдаль, где над синим лесом торчали могучие опоры ЛЭП. Как в поэме Евтушенко…
– Да, есть. И правильно – ты займись тем, что работает за тренера, я же – тем, что против… Как два глаза получится. И не забывай, очень может быть, что патлатый на мотоцикле и в кедах тут ни при чем. Ну приставал к девушкам… Так ловелас еще не значит – убийца!
– Согласен, Владимир Андреевич.
– Так, говоришь, левша? Часы на правой… Молодец – заметил!
– Не я, практикантка, Женя. Доложила про часики! Ну и он при мне их в дежурке снимал, когда в КПЗ сажали. Да точно левша! А удары…
– Да я по экспертизе вижу…
Тут зазвонил телефон… Алтуфьев снял трубку… Выслушал. Что-то переспросил… Голос его, до того спокойный, вдруг стал каким-то нервным, так что Пенкин невольно напрягся и прислушался…
– Что? Какой еще пупс? Я понимаю, что кукла… Звезда на спине? Красная? Ну-у…
На обыск у хозяина куклы Алтуфьев с Пенкиным опоздали. Пока ждали шофера – новый шеф того куда-то отправил вместе с «Волгой». Не дождались, плюнули и покатили в Озерск на «Яве». Как раз хлынул дождь…
– Ну, что там у вас? – Войдя в отделение милиции, Владимир Андреевич первым делом затребовал протокол осмотра. – Так-так… В сарае еще одного пупса нашли… Тоже со звездой… Отпечатки?
– Только самого подозреваемого и девчонок-свидетельниц, – бодро доложил техник-криминалист Теркин.
– Ага… Подозреваемый, значит, имеется… – Алтуфьев потер руки. – В камере?
– Нет, – на этот раз отозвался Ревякин.
Все причастные дожидались следователей в его кабинете.
– Как нет?
– Так нельзя его в камеру – инвалид детства! На улице дожидается, у крыльца. С сержантом.
– А-а… – Следователь поднял глаза. – Такой лохматый парняга с дурацким лицом. Говорит что-нибудь?
– Сказал, что не его… А толку-то… Дурак ведь! Инвалид детства.
– Значит, не субъект. Его бы в психушку пока отправить.
– Уже позвонили. Едут.
– А что свидетели?
– Сейчас будут. С родителями… Машину за ними отправили.
– Это хорошо. Сережа, допросишь… Игнат, так чего они говорят-то?
– Они с подозреваемым рядом живут, соседи… – усмехнулся Ревякин. – Дразнились – девчонки же. А тут пошли на озеро. Видят – калитка раскрыта и в сарае дверь нараспашку. А до того ниппеля у одной с велика кто-то скрутил. Вот они и подумали, что Лутоня.
– Кто-кто?
– Подозреваемый этот, инвалид.
– А почему именно на него подумали?
– Так эти девчонки все время до него докапывались! Он их терпеть не может! – усмехнулся Дорожкин. – Вполне мог и скрутить – много ума не надобно.
– А это что? – Снова вчитавшись в протокол, Алтуфьев удивленно приподнял брови. – Лифчик-то вы зачем изъяли? Ну – «верхнюю часть купальника женского»…
– А это, Владимир Андреевич, самая главная наша улика, – вдруг посерьезнел Игнат. – Точно такой же предмет – верхняя часть бикини – был сорван с убитой Федосеевой!
– Да-да, – вспомнив, Пенкин затряс головой. – Трусы-то к делу приобщены… ну, нижняя часть… Точно такие ж – зеленые!
– Нашли в сарае, там же, где и пупсов, – между тем продолжал Ревякин. – Он там летом спит, Лутоня-то. Койка там у него, даже старое радио есть, стол конторский… В ящике пупсов и отыскали девчонки эти, когда ниппеля разыскивали.
– Все же на место происшествия съездим, – протянув протокол осмотра коллеге, Алтуфьев повел плечом. – Хоть и пять-два, а дело-то резонансное. Хочется самому все посмотреть. Так сказать, своими глазами.
– Я отвезу, – вызвался Дорожкин. – А то вашу «Яву» хоть выжимай. А мой «Урал» под тентом!
– И вообще, вам переодеться бы! А то мокрые, как… – Встав, Ревякин полез в шкаф, вытащив оттуда парочку «ментовских» рубах голубого цвета. – Уж что есть… Держу на случай субботников… Должны бы подойти. И да, по сто граммов махнуть бы неплохо! Для здоровья, чтоб не простыть.
– Подойдут! – взяв рубаху, засмеялся Владимир Андреевич. – Вот уж не думал не гадал… А, Сережа? А по сто граммов, Игнат, мы обязательно махнем. Только вечером. Вот всех допросим – и махнем.
Недавно назначенный прокурор такому повороту дела обрадовался чрезвычайно. Новый подозреваемый, да еще с такими убойными уликами! Вот же славно-то! Что называется – и вашим и нашим. И резонансное дело, считай, почти раскрыто, и тренер, за которого уважаемые люди просили, не виновен, оказывается… Так срочно выпустить, не держать больше ни секунды!
Освобождали Иванькова вдвоем – Алтуфьев и Пенкин. Со вчерашних посиделок у Сергея сильно болела голова. Прямо раскалывалась! У Владимира Андреевича, кстати, тоже, но не с такой силой. Заночевали все-таки в Озерске, у тетки Игната Ревякина, Глафиры. Пришел Теркин, принес рыбы на уху и литр самогонки. Крепкой, градусов под шестьдесят…
– Ну что же, Геннадий Петрович… – Протягивая Иванькову постановление, Алтуфьев невольно поморщился, не оттого, что ему так не нравился тренер, – от самогонных последствий. – Здесь вот распишитесь… И можете быть свободны!
– Что, правда отпускаете? – недоверчиво прищурился Иваньков. Весь гонор его за недолгое время пребывания в КПЗ спал, улетучился почти бесследно, так что даже внешним видом своим Геннадий Петрович нынче чем-то напоминал сдувшийся волейбольный мячик.
– Так сразу же сказали: выясним, что не виновны, отпустим. – Пенкин мотнул головой и со страдальческим видом потер виски. Скорей бы закончилась уже эта бодяга!
– Значит, выяснили все-таки. – Криво усмехнувшись, тренер подписал постановление. – Что, совсем могу идти?
Владимир Андреевич скривил губы:
– Ну, можете еще посидеть, если хотите… А вообще от лица следствия приносим свои извинения за причиненные неудобства.
– Ну, это бывает. – Бывший подозреваемый сейчас был не склонен лезть в бутылку и жалобами пока не грозил, а, наоборот, вел себя тихо, спокойно и вежливо.