– Нет – «Атмосфера». Но они похожи.
– А у нас дома – «Спидола»! А дяденька тот фоткал фотаппагатом и «Чаттанугу» насвистывал! – тут же сообщила Оля. – Ну, эту – Чаттануга-чух-чух!
– А фоткал чего? – Записав показания, Максим поднял глаза.
Девочка улыбнулась:
– Да все подгяд! Клуб, эстгаду, стадион с воготами, гогку… И нас с Игой тоже!
– Вот прямо взял и сфотографировал?
– Пгямо так! Подмигнул потом… Сказал, что у него тоже такая же дочка, как мы… И попгосил купить кукол…
– Так! – Вот тут Мезенцев напрягся.
– Ну, пупсов или навгоде… Сказал, в универмаге есть… И еще сказал, что ему самому некогда – дела. Попгосил помочь. Денег дал. Сказал, чтоб мы и себе по пупсу купили или что-нибудь другое. Мы четыге куклы купили… и еще деньги на линейки остались – такие синенькие, с Гагагиным!
Как выглядел «дяденька», Оленька запомнила хорошо:
– Пожилой, госта сгеднего, в сегом пиджаке.
– А фотоаппарат какой?
– «Зогкий». У папы такой.
– А… пожилой – это сколько лет примерно?
– Лет тгидцать.
Тут уж улыбнулась и мама… Приятная такая улыбка… и сама она… стройненькая, красивая, модная… Ну, так муж-то, монтажник, на Северах деньгу заколачивает – можно по Болгариям ездить да импортные платьица дочке покупать!
– А лицо? Усы-борода?
– Не-е… Обычный. Волосы коготко. Да, еще босоножки когичневые. И темные носки.
– И ты его больше не видела?
Оля наморщила носик:
– Потом нет. А ганьше – да. Он в милиции был.
– В милиции?!
– Мы в столовую ходили, за лимонадом. А он в милицию заходил. В сегом пиджаке. С газетами.
– С чем, с чем?
– С газетами. Целая пачка газет! Вот так, на локте, нес… Я думала – почтальон…
В милицию… С газетами. В сером пиджаке…
Игнат поморгал и покусал губы:
– А часом, не наш ли это журналист? Он как раз газеты и приносил – там статья про нас вышла… Так всем раздаривал.
– Да помню я, – покивал Макс. – Только как-то не верится… Этот вот, не от мира сего, – и вдруг убийца! Еще и Лутоню подставил. Это ж надо было все придумать!
– Мне тоже не верится. Девочка и обознаться могла.
– Не думаю. Все показала четко.
– Ладно, будем проверять… Журналист у кого жил-то?
– Не знаю.
– И я не знаю. Вроде у какой-то старой знакомой комнату снимал.
– Он с Дорожкиным больше общался и с дежуркой, – вспомнил Максим. – Неужто домой ни разу не подвозили?
– Вот-вот… – Сняв трубку, Ревякин покрутил диск телефона. – Прокуратура? Ниночка! Мне б Владимира Андреевича к трубочке позвать…
Дальше все завертелось быстро. Еще раз опрошенные мальчишки с Кузнечного переулка опознали журналиста по приметам, а потом – и по фотографии, которую привез следователь прокуратуры Пенкин, срочно выехавший в Озерск. Алтуфьев же остался в райцентре, как он выразился – «прикрывать тылы от начальства».
По фотографии Левушкина опознал и сосед Лутони Славков. Правда, опознал очень неуверенно – пиджак вроде тот и фигура. Еще кепка была… А лицо… Да таких физиономий миллион!
А вот живущая неподалеку бабка Бараниха признала четко – именно этого мужчину она видела выходящим со двора Лутониных. Днем.
– Меня увидал – заулыбался эдак! Здравствуй, сказал, бабушка. Да спросил, где Потаповы живут. А Потаповы-то – на Южной, а не тут…
Никанорыч, капитан из дежурки, вспомнил, что наряд как-то подвозил журналиста домой. Куда-то на Южную…
– Сказали, за клубом его высадили…
Ну что же, Южная улица – не Невский проспект! Все друг друга знают, так что найти хозяев, у которых приезжий журналист снимал жилье, особого труда не составило.
Хозяйкой оказалась некто Куропаткина Аграфена Ивановна, девяносто восьмого года рождения (тысяча восемьсот!), колхозница, ныне – на пенсии.
– Двенадцать рублев плотят да-ак! – с порога пожаловалась бабуля. – Ишо дровишек из колхоза подкинут да ли – нет ли… Не зажируешь! Вот уголок и сдаю…
Бабулин «уголок» занимал полдома и имел отдельный вход.
– Ой, не любит жилец-то, чтоб к нему заходили. Я и кашу, и на ужин чего – всегда к себе зову… А недавно дак совсем осерчал, про чернила свои спрашивал – куда дела?
– Про какие чернила? – тут же уточнил Пенкин.
– Да он уж съезжать собирался… А я в Тянск, внучку нянчить! Внучка ить там у меня да-ак… Дочка, зять уважительный! Вот, прибраться зашла, гляжу, на комоде-то пузырек! Вот и взяла. Думаю, оставил, так и не нужно… А он потом возвернулся – что-то забыл. Сразу про чернила спросил! А я говорю – выкинула… Не осталось в пузырьке-то почти ничего, вот и выкинула… Да худые чернила-то – красные! Да вот…
Аграфена Ивановна достала из комода початую баночку красных чернил «Радуга» ценой семнадцать копеек.
– А что, ен натворил что-то? Такой мужчина приличный…
– Да ничего такого не натворил. Просто кое-что прихватил… случайно…
Тут же поручив Дорожкину составить протокол выемки, Пенкин продолжил беседу, выяснив, что журналист Левушкин (старушка звала его просто – жилец) останавливался у нее и раньше – прошлым летом – и нынче – в начале мая и в двадцатых числах июня…
– Так-так. – Тщательно осмотрев комнату жильца, Пенкин особо заинтересовался мусорным ведром… В коем обнаружился маленький кусочек синенького картона с оборванной циферкой «3».
– Ну вот вам и пленка на тридцать две единицы… – улыбнулся Сергей Петрович. – Еще одна косвенная улика. А давайте-ка сюда техника-криминалиста!
Дотошно обследовав комод, техник-криминалист Теркин обнаружил в нижнем ящике несколько прилипших волосков… Мертвых, от парика – экспертиза потом показала.
– Еще рожа у него была расцарапана, – уже прощаясь, вдруг вспомнила Куропаткина. – И синяк… На танцы сходил! А я ить ему говорила: наши-то ребята чужих не любят, отоварят в един миг. Так и вышло!
– Синяк… царапины… – задумчиво протянул следователь. – И у убитой, Федосеевой, – телесные повреждения. Похоже, там обоюдная драка была. На почве внезапно возникших неприязненных отношений…
– Вот он потому и на танцы! – Дорожкин всплеснул руками. – Специально в драку ввязался.
– Надо бы установить – с кем… И были ли еще до драки телесные повреждения на лице?
– Установим, – кивнув, спокойно сказал участковый. – Спросим. Озерск – не Москва.
Телесные повреждения до драки у журналиста имелись! Как его охарактеризовали – тот еще хлыщ! Прям нарывался, сам в драку полез! Вот и огреб… А как иначе? А к роже его особо не приглядывались… Хотя да – царапина на щеке была. Да и под левым глазом…
– Журналист… – пройдясь по кабинету, Алтуфьев посмотрел в окно. – Журналист… Только этого еще не хватало! А по уликам… по уликам – весьма-а-а… А что? Натянул парик – да по девочкам! И не узнает никто. Тем более не у себя дома… Хм… Что же ему, женщину, что ли, не найти? А бывает! И не так уж редко. Если застенчив человек, если… Потому и парик! Не только затем, чтобы не узнали… но и… получается – другая личность, альтер эго – второе «я». Доктор Хайд и мистер Джекил! Ну, это уж совсем шизофрения выходит…
С утра еще светило солнце, а вот сейчас, ближе к вечеру, небо затянуло тучами, вот-вот и дождь начнется.
Почесав подбородок, Алтуфьев посмотрел вниз, на оставленную у крыльца «Яву», рядом с которой сверкал хромом пижонский четыреста двенадцатый «Москвич» нового шефа.
Накрыть, что ли, чем-нибудь седло? Вдруг и вправду – дождь. Да, хорошо бы накрыть.
Кусок полиэтиленовой пленки всегда лежал в коляске «Явы», как раз на такой случай.
А и накрыть! Заодно заглянуть к Пенкину – что-то он не торопится с докладом. Или еще не приехал?
Алтуфьева еще вчера «подвинули» – выдворили из начальственного кабинета, в коем ушлый Христофоров уже затеял ремонт – «а то людям в глаза смотреть стыдно». Стыдно ему… Секретаря тоже выселили из приемной, и она сидела теперь в закутке рядом с кабинетом старшего следователя Воропаева. Воропаев сейчас находился в отпуске, и его кабинет временно занял шеф. На период ремонта.
– Ниночка, Пенкин не появлялся? – проходя мимо, справился Владимир Андреевич. – О! У вас прическа новая? Очень идет!
– Спаси-ибо!
Ну да, начес такой – модный! Еще и стрелки на глазах наведены… Но этой девушке шло все, и она это прекрасно знала.
– А Пенкин заходил, да… Как раз заглянул во время обеденного перерыва.
Женская половина прокуратуры, включая уборщицу, нынче на обед не ходила – караулила финские сапоги, что обещали «выкинуть» в расположенном на углу магазинчике «Современная обувь». Узнав о том от одной из своих многочисленных подружек, Ниночка еще с утра заняла очередь… Ну и всем рассказала…
Судя по стоявшей под столом коробке, сапоги она таки купила!
– Клевые сапоги! – перехватив любопытный взгляд, похвасталась секретарь. – Правда, не финские – югославские. Но они ведь ничуть не хуже!
Спрятав улыбку, Алтуфьев охотно поддакнул:
– Даже лучше!
– Вот и я говорю! – заулыбалась Ниночка. – Хотите померяю?
– Да как-то…
– Ну как хотите… А Пенкин в редакцию умотал – адрес спрашивал. Ну, это… «Рога и ко…»… Тьфу! «Серп и молот»…
– В редакцию?
Владимир Андреевич похолодел. Вот ведь прыткий! Мальчишка! Не наломал бы дров… А ведь наломает! Обязательно наломает…
– Но он перед этим еще в столовку собирался заглянуть.
– А в какую, не сказал случайно?
– Случайно сказал. В «Стройку». Он туда часто заходит – домой-то далековато. Говорит, там котлеты вкусные и компот.
«Стройкой» прозывали столовую строительного треста, располагавшуюся в старом городе, как раз недалеко от редакции районной многотиражки. От прокуратуры, конечно, не ближний свет, зато кормили там вкусно и недорого.
В столовку, значит…
Пока доберется, пока очередь отстоит, пока ест…
– Спасибо, Ниночка!
В три прыжка сбежав по лестнице вниз, Алтуфьев вскочил в седло, словно ДʹАртаньян на скакуна! Запустив двигатель, рванул с места… Хорошо, успел к столовке до дождя. Едва-едва…