«Жизнь на корабле своим унылым однообразием может довести до отчаяния. Когда же наконец прекратится этот ветер, своими дикими завываниями доводящий нервы до последней степени напряжения?» — напишет она через два дня. И снова мысли об ушедших. Целых двадцать три дня после ухода Бострема она не покидала корабля! «Я чувствовала себя совершенно подавленной и разбитой нравственно и физически». «Вчера ночью, к рассвету, у меня была настоящая галлюцинация: в дверях каюты я увидела Бострема, вид у него был совершенно расстроенный, а в глазах его светилась бесконечная грусть».
Кончилось все это болезнью. За ней трогательно ухаживал Торнквист. «Странный он человек! — появляется в ее дневнике новая запись. — В нем много сердечной доброты, но он страшно скрытный. Сегодня, например, он прекрасно понял, что я думаю о Бостреме, но, ничего не спросив меня, поспешно вышел из каюты. Как я ценю его деликатность, особенно после сцен, которые он мне устраивал. В сущности, я чувствую, что уважаю его».
Более десяти суток она была в бреду, и Торнквист по-прежнему трогательно ухаживал за ней. Потом заболел он. В бреду несколько раз повторял ее имя. «Что это? Неужели во мне просыпается чувство любви к Торнквисту?» — запишет она вскоре в своем дневнике.
Время от времени им везет с охотой, по крайней мере после ухода Бострема до 7 июня удалось убить десять тюленей и двух медведей. А десятого июня они убили сразу десять тюленей. «Еще две-три таких охоты, как сегодня, — сказал Торнквист, — и мы можем быть спокойны, что не умрем с голоду в следующую зиму».
13 июня нелепая гибель одного из матросов: в проруби перевернулся каяк. Затем еще одного задавил медведь. Но их не оставляет надежда выбраться на чистую воду. И Торнквист с частью экипажа уходит в разведку. Разведка показала, что нужно готовиться еще к одной зимовке.
Потом Торнквиста начинает беспокоить настроение экипажа. Часть его во главе с боцманом уверена, что Бострем успешно дошел до земли, нужно уходить, пока не поздно, и остальным, и после долгих споров трое уходят по дрейфующим льдам на юг, явно на смерть. У них ведь нет даже каяка.
Запись от 15 августа:
«Сегодня мы достигли до 85 градусов и 45 минут северной широты и 53 градуса восточной долготы, перейдя таким образом предел, достигнутый „Фрамом“… Из тех мест, где мы находимся, судно Нансена уносило к западу, тогда как мы продвигаемся, правда, медленно, все более и более к северу…»
Пришел сентябрь. У Торнквиста глубокие обмороки сменяются сердечными припадками. 6 октября удалось убить двух медведей. То и дело торошение. Опасность, что шхуну раздавит. Сломало руль и винт. Без винта еще можно плыть — под парусами, если им все же удастся выйти на чистую воду, но без руля?
Начинаются ссоры. Гибель одного за другим.
3 декабря ее день рождения. Ей исполнилось 27 (Ерминии Александровне, когда она уходила в экспедицию, было, кажется, двадцать один. — М. Ч.).
В декабре стали замечать исчезновение продуктов в кладовой. Поимка с поличным одного из матросов. Казнь — повесили на рее. 31 декабря Ивонна Шарпантье записала: «Этот год у нас был особенно несчастным, и после ухода Бострема у нас были только горе и неудачи».
16 января умер Торнквист. Остались втроем. Галлюцинации, бессонница и кошмары. 26 или 27 января с другой койки перестал отвечать на ее вопросы матрос Ольсен. Она осталась одна. По крайней мере в каюте, кроме нее, кажется, нет живых…
Запись от 13 февраля:
«Уже давно я приготовила небольшой кожаный мешок, подбитый грубым холстом и снабженный пробками, в котором прежде были динамитные шашки для взрыва льда. Я решила вложить в него мой дневник и отнести куда-нибудь подальше на лед».
И последняя запись — 26 февраля 1915 года:
«Едва пишу… в глазах туман… Нужно кончать дневник. Положу его в сумку и брошу на лед».
— Случаи литературных мистификаций в истории полярных исследований были, — писал мне С. В. Попов, с которым я поделился своими вопросами. — Взять экспедицию шведского аэронавта инженера Соломона Андрэ. История эта такова. 11 июня 1897 года сорокатрехлетний Соломон Август Андрэ с двумя спутниками вылетел на воздушном шаре «Орел» с острова Датский на Западном Шпицбергене с целью достичь Северного полюса. Через двое суток из голубиной почты стало известно, что «Орел» благополучно, с хорошей скоростью летел на северо-восток. Больше сведений об экспедиции не поступало. Находили, правда, записки в буйках, но все они были выброшены аэронавтами в первый день полета.
Шведский король Оскар II назначил солидную денежную премию тому, кто обнаружит воздушный шар. Русское Географическое общество обратилось с призывом искать шар на Севере России.
Откликнулись на эти призывы многие, в том числе люди с далеко не благородными помыслами. Так, красноярский золотопромышленник Яковлев, заранее сговорившись со своим компаньоном, послал ему письмо, что енисейские тунгусы нашли шар и трупы членов его экипажа. Приехавший за останками шведский геолог Мартин скоро убедился, что это чистая выдумка. Также разоблачены были корыстные утверждения золотопромышленника Савиных и купца Лялина, якобы нашедших следы катастрофы. Первый надеялся, что к его прииску немедленно будет проложена железная дорога, а второй намеревался где-либо раскопать три скелета и получить обещанные шведским королем 10 тысяч вознаграждения. Не отставали от русских предпринимателей и иностранные. Канадский миссионер Тюркотилль и представитель одной пароходной кампании утверждали, что шар опустился на берегу Гудзонова пролива, а участников экспедиции убили эскимосы.
Но всех превзошел петербургский издатель и книготорговец А. В. Колотилов, выпустивший в свет в ноябре 1897 года «Дневник Андрэ» с подзаголовком «Путешествие на воздушном шаре к Северному полюсу». Колотилов придумал вполне конкретную правдоподобную историю, как дневник попал к нему.
Якобы приятель Колотилова, некто Николай Иванович Ф., 8 ноября 1897 года поймал в лесу его имения в Олонецкой губернии «небольшой, объемом около 200 кубических метров шар». К нему был прикреплен брезентовый мешок с двумя рукописями дневника Андрэ на французском и шведском языках. Отправляя «дневник» из «главного города» Северного полюса, Андрэ просил не снаряжать экспедиций для его поисков. «За мной следят…» — интригующе сообщал он.
Колотилов выпустил лишь первую часть дневника, не решившись напечатать продолжение: слишком уж много «развесистой клюквы» оказалось в первой части. Например, 7 августа, согласно «дневнику», аэронавты открыли на 88-й параллели Полярную землю с тундровой растительностью и культурными плантациями. Обитатели Земли «были одеты в однообразные костюмы, очень рослы и белокуры» и пасли… мамонтов, громадных свиней и «торфяных» оленей. «Мы всюду видели отличные дороги, шоссейные и рельсовые, водопроводы и другие соединяющие отдельные поселки сооружения». В завершение всего обитатели со специально сооруженных «голубятен» летали на устройствах, поразительно напоминающих современные дельтапланы. Довольно правдоподобно выглядят арктические трубопроводы, гирлянды электрических фонарей в городах и поселках.
Невольно хочется сравнить слова вымышленного и действительно найденного через 33 года дневников Андрэ. Вымышленный: «Трудно передать то чувство, которое мы испытали, потеряв из виду наших друзей и очутившись над необъятным, безбрежным океаном Какое-то жуткое щемящее чувство одиночества невольно закрадывалось в наши сердца… Впереди — одна неизвестность, таинственное будущее с возможными невзгодами и сравнительно слабой надеждой на успех затеянного предприятия».
Действительный Андрэ оказался мужественнее выдуманного. Он писал: «Довольно-таки странное чувство — парить вот так над Полярным морем… Первым пролететь здесь на воздушном шаре. Скоро ли появятся у нас последователи? Сочтут ли нас сумасшедшими или последуют нашему примеру? Не стану отрицать, что мы все трое испытываем горделивое чувство. Мы считали, что сможем спокойно принять смерть, сделав то, что мы сделали».
Действительный дневник Андрэ рассказал, что 14 июля, после 65 часов полета, шар опустился на лед в 320 километрах от Шпицбергена и в 350 километрах от Земли Франца-Иосифа. (На проявленных позже фотопластинках было получено изображение лагеря Андрэ на льду 19 июля 1897 года.) И через три дня аэронавты отправились пешком на Землю Франца-Иосифа. Однако ввиду неблагоприятного дрейфа на четырнадцатый день повернули к Шпицбергену. Пройдя тяжелейшие 135 километров, решили зимовать на льду и начали строить хижину. 2 октября льдину раскололо, и путешественники перебрались на о. Белый.
Последние записи в дневнике Андрэ съедены сыростью. Ясно одно, что 17 октября все трое были живы. Первым умер Стринберг, которого похоронили в трещине, завалив камнями. Большинство ученых считали, что Андрэ и его спутники погибли от холода и переутомления. Однако недавно датский врач Э. Трайд пришел к выводу, что они погибли от трихинеллеза, в результате питания непроваренным мясом. В пользу этого утверждения говорит то, что в последнем лагере Андрэ был запас топлива, продуктов и одежды, а в дневнике не раз упоминались симптомы этой болезни…
В мае 1979 года я получил открытку от Валентина Ивановича Аккуратова: «Кажется, я нашел младшую сестру Жданко. Встреча назначена на 20–25 сего месяца в Москве, то есть после моего прилета. О результатах сразу же сообщу».
С нетерпением я ждал новой весточки от Валентина Ивановича. Но он почему-то молчал. Тогда я не выдержал, в конце мая позвонил сам, но телефон не отвечал. Куда же он мог так надолго улететь? Да мало куда может улететь пенсионер! Дело в том, что недавно друг Валентина Ивановича, известный вертолетчик, заслуженный летчик-испытатель, Герой Советского Союза, многократный рекордсмен мира, участник высокоширотных экспедиций в Арктике и Антарктике Василий Петрович Колошенко по секрету сказал мне, что Аккуратова снова задвинули на пенсию.
Через несколько дней я снова позвонил Валентину Ивановичу. К моей радости, в трубке послышался знакомый густой голос: