К на Кавказе [2.54.СС.604–605.]
Дело это было раскрыто сравнительно легко. Упомянутый охранник Галюков остался на работе [2.50.СС. 354,357]. Однако Н. Г. Игнатова после Пленума никто не стал возвращать в Президиум, и он остался на своей должности. Но в душе он, видимо, не согласился с таким решением. Тем более что А. Н. Шелепин и П. Е. Шелест были избраны в члены Президиума, причем первый — без кандидатского стажа.
Н. Г. Игнатов злоупотреблял спиртным и вел нескромный образ жизни (см. [2.55.С.113]). Остро переживая свою ошибку, он рассказывал много лишних подробностей о том, что предшествовало снятию Н. С. Хрущева [2.52.СС.149–150; 2.56.СС.182–210], становясь все более непредсказуемым в своем поведении. Ему еще могли простить двойную игру, но никто не знал, что он еще расскажет, или, что хуже, сделает. Охраны от КГБ, когда он находился в Москве, ему не полагалось, а вот когда он был в поездках за рубежом, его охраняли, поскольку Н. Г. Игнатов являлся секретоносителем, к тому же его нужно было оберегать от возможных провокаций. В интервью, посвященном столетию этого партийного деятеля, его сын указал на такие обстоятельства смерти: «…умер внезапно, вернувшись из зарубежной поездки. <…> Он возглавлял партийно-правительственную делегацию в Чили и там неожиданно заболел. Нам объяснили, что его укусил зараженный клещ. Случилось это 14 ноября 1966 г. Похоронили у Кремлевской стены, со всеми почестями, положенными тогда» [2.57.С.2].
Таковы, собственно говоря, некоторые подробности о бескровном перевороте в октябре 1964 г.
Что же касается самого Л. И. Брежнева, то надо сказать, ему дают разные оценки — от самых мягких до прямо обвинительных, однако никак не аргументированных, например: «Лидером „перестройки“ скорее можно считать Леонида Ильича Брежнева, который сделал собственно для развала Советского Союза гораздо больше Михаила Сергеевича Горбачева» [2.58.С.147].
Сообщают, что сам Л. И. Брежнев, давая себе характеристику, довольно объективно оценил свой уровень: первый секретарь обкома. И тут, видимо, он был прав как никогда. Пост первого руководителя такой страны, как СССР, конечно же, был не по его способностям. Он не имел талантов, естественно, ни полководца, ни дипломата, ни теоретика марксизма. В лучшем случае его можно охарактеризовать как «верного продолжателя дела строительства коммунизма». Он не выдвинул новых стратегических инициатив, а лишь продолжил то, что было начато до него. Он умело вел аппаратную игру, назначая своих и удаляя чужих людей. Если у Н. С. Хрущева, М. А. Суслова и Ю. В. Андропова можно отметить прямо их обвиняющие моменты (в свете последующих «перестроечных» процессов), анализируя то, что они сделали, то наша оценка Л. И. Брежнева несколько иная: Брежнев не был особо проницательным политиком, он не предвидел последствий многих политических интриг. Он позволил вовлечь себя в те западные проекты, которые сыграли зловещую роль для всей советской системы (разоружение, продажа нефти, диссидентство). Так, не будучи гибким политиком, он не сделал глубокой ревизии преступлений Н. С. Хрущева, событий в Венгрии (1956) и в Чехословакии (1968). Если бы он более серьезно подошел к этому, поручив сделать основательную проработку возможного исхода этих событий, проиграв все ситуации, то СССР оказался бы готов к польскому хаосу. А ведь все возможности были в его руках. Через преданного ему К. У. Черненко он имел доступ ко всем архивам. Он смог бы понять суть внутренних противоречий, возможно, даже лучше чем И. В. Сталин, у которого в 1937–1938 гг. не было таких возможностей анализировать и обобщать, который должен был только действовать, чтобы не погибнуть. В случае же Брежнева ему была предоставлена передышка. Разумеется, мы отлично понимаем, что Л. И. Брежневу были отправлены в несистематизированном виде сотни различных сигналов, таких как известная «Записка КГБ СССР в ЦК КПСС „О планах ЦРУ по приобретению агентуры влияния среди советских граждан“» [35.4.2.СС.389–390.] т. п., и разобраться в многообразии этих сигналов было довольно затруднительно, тем не менее правильные выводы сделаны не были. К тому же он воспринимал все достаточно однобоко, как руководитель, воспитанный в определенном идеологическом русле, и «учитывал в своей деятельности» (терминология КГБ и ЦК) искусственно раздутую опасность русского патриотического уклона в обществе и партии, о чем докладывалось в записках КГБ.
В свете грядущей перестройки самой, как мне кажется, негативной стороной его деятельности стало то, что им и его людьми был сформирован клан, который занял порочную позицию, допустив формирование других кланов. Тем не менее в этой ситуации он сумел удержать власть в своих руках: «… На первых ролях оказался именно украинский, днепропетровский клан, который выдвинул своего ставленника Брежнева. Между прочим, „днепропетровцы“ получили после распада СССР практически всю Украину. С этого времени началась беспрерывная, по сей день длящаяся борьба кланов. В нынешней России их осталось четыре, не считая второстепенных, „этнических“. Это ставропольский клан, который возглавлял Горбачев; это ленинградский клан, который возглавлял Романов[17] (сейчас уже не ясно, кто его возглавляет); это мощный уральский клан, который возглавляет Ельцин. И, наконец, это московский клан, во главе которого номинально стоит Лужков, но там подводная часть айсберга совершенно другая, а Лужков, похоже, просто наемный руководитель московского клана» [2.59.С.3].
Когда клан Брежнева упрочился у власти и у всесоюзной кормушки, уверовал в свое всесилие, он смог заявить о себе как о силе, претендующей на довольно долгое существование. «…В так называемой Ленинградской программе, опубликованной в Франкфурте в 1970 году, говорилось: „Номенклатура неотчуждаема, как неотчуждаем капитал в обществе „среднего класса“. Это столь же законная основа нашего общества, как и право частной собственности при капитализме.“ <…> Именно при Брежневе появилась органическая связь между политиками и преступниками. Номенклатура была инкубатором, взрастившим мафию, которая окрепла и усилила свое влияние на общество после распада СССР» [2.60.С.46]. Кланы, прорвавшиеся к неограниченной власти в СССР, — как в центре так и на местах, — постепенно возжаждали к этой власти присовокупить собственность. Эту тенденцию заметили на Западе, где давно уже все вещи назывались своими именами. «Россия становится классовым обществом. Около трех тысяч семей образовали элиту, и они хотят оставаться элитой» [2.61.С.90]. Именно в этой среде и принимались решения о малой и большой распродаже родины.
О продаже нефти: «Во времена Брежнева держались высокие цены на нефть, мы построили нефтепровод на Запад — и Россия с подачи клана Брежнева была анонсирована как сырьевая страна… Клану Брежнева выгодно было, ничего не делая, продавать сырье: нефть, газ, и получать сверхдивиденды. Россия с этих пор начала отставать, мы в 1964 году имели относительное, а не качественное отставание от Америки, были уже страной в третьей стадии индустриального развития. Мы этот потенциал потеряли и с подачи Брежнева стали делать ставку на сырье. 17 лет „застоя“ нефтедоллары бездарно проедались, производственные мощности не обновлялись. <…> Сотни миллиардов долларов просто были проедены на сапогах, на зубной пасте, на продуктах питания и разворованы, хотя масштабы воровства тогда были меньше — кланы только укреплялись у власти» [2.59.С.3].
О закупках зерна: «Хлебные монополисты из Минсельхоза СССР, которые делали все, чтобы продолжать скупать вещь несомненной ценности — хлеб за границей, стоят в этом ряду несколько особняком в силу особой изощренности их деятельности, предполагавшей не просто неэквивалентный обмен, но предварительное разрушение внутреннего производства» [2.62.С.112,прим].
При этом стоит выделить, что подобно тому, как сейчас чиновника можно заинтересовать реализацией какого-либо проекта не иначе как указав при этом на его долю личного обогащения, так и «при Советской власти» многие и многие проекты создавались специально под интерес элиты, либо сиюминутный, либо с перспективой. «К началу 1970-х годов кланы красной элиты начинают заниматься только собой, а проекты (уже псевдопроекты) начинают тасовать под перераспределение элитных возможностей. Элитный контур выворачивается наизнанку. Клановое доминирует над общеимперским» [2.63.С.3].
Постепенно в стране вырастает параллельная империя — империя действительно грязных замыслов о том, как эксплуатировать социалистический полумир, как максимально «выжать» из доверенного в управление региона, как пробиться к столичным кормушкам. Нынешние кланы, согласившиеся на развал страны, лишь бы не потерять свой удел, есть продолжение этой теневой империи. Эта империя тогда еще только формировалась, она была еще призрачной, она еще помнила кровавый кошмар 1937 года, откуда она восстала как сказочная птица Феникс. Каждый раз, когда она показывалась из тени, она тут же становилась заметной, о ней подавали сигнал, ей не давали выйти на свет, загоняя обратно в тьму. «Образ „цеховика“, компенсирующего своей предприимчивостью абсурдность советской экономики и покрываемого советским партийным боссом, — вот предел информированности рядового гражданина нашей страны, достигнутый в ходе перестроечного периода. За чертой обсуждения по-прежнему остаются вопросы о финансовом теневом капитале, о его контроле за теневым производством, о региональных и межрегиональных „теневиках“, их связях и противоречиях, об истории накопления сокровищ в каждом из регионов СССР, о теневой религии, идеологии, политике, теневых мозговых центрах, о региональных ведомствах (министерствах), захватываемых капиталом что называется „на корню“ и превращаемых в штабы и „теневые совмины“, одним словом, о наличии, по сути дела, второй властной системы, „государства в государстве“, способного предъявить в стране новую тоталитарную модель. Вторая власть предполагает, по сути, все тот же тоталитаризм с другим знаком» [2.64.С.19.].